В центре Москвы, на Манежной площади, тысячу дней стояли часы, отмеряющие время до начала чемпионата мира. Это целая композиция. Над башнями Кремля взлетает футбольный мяч, на цифровом табло тикают секунды, минуты, часы и дни. На открытии часов среди почетных гостей присутствовали прекрасные и незабываемые футболисты — испанец Фернандо Йерро, итальянец Джанлука Дзамбротта и немец Лотар Маттеус. 14 июня с утра цифры прекратили свой бег — чемпионат мира начался.

Есть и другие часы, невидимые. Они отмеряют время голодовки украинского режиссера Олега Сенцова, отбывающего двадцать лет заключения на полярном Урале, в колонии Лабытнанги. Требование у Сенцова одно — освобождение украинских политзаключенных из российских тюрем и лагерей. Сенцов голодает с 14 мая, сегодня, в день начала чемпионата мира, его голодовке месяц. Когда он объявлял голодовку, никаких почетных гостей и известных людей рядом с ним не было. Эти невидимые часы прекратят свой бег, когда его освободят. Или когда он умрет. Они тикают у нас в мозгу. У кого-то тикают, у кого-то нет.

Несочетаемо. Невозможно и несочетаемо. Только так можно об этом сказать. Не сочетаются, не укладываются в одну картину мира всемирный долгожданный праздник футбола и смертная голодовка политзаключенного. Не сочетаются тысячи шумных и ярких статей про футбол, наводнившие прессу и снабженные прекрасными цветными фотографиями, и редкие письма Сенцова, написанные от руки на разлинованном казенном листе с семизначным номером поверху. Отталкивают друг друга, не хотят, не могут быть вместе в одном сознании радость от игры в мяч и ужас от того, что делают с невиновным человеком.

Но им приходится быть вместе. Место, где соединяются праздник и горе, радость и ужас, — это мы.

Есть особые вещества, делающие человека перманентно веселым. Есть алкоголь, отшибающий память. Есть наркотики, изменяющие сознание и переводящие человека в мир восторга. Но футбол не должен быть наркотиком, отключающим сознание, не должен быть алкоголем, лишающим человека трезвого взгляда на то, что происходит вокруг нас.

Каждый день в стране чемпионата мира по футболу кого-то задерживают, арестовывают, судят, сажают. Проходят обыски. Пытают людей. Для кого-то настал месяц счастья, а для кого-то день пытки. Кто-то счастливый садится к телевизору, а кому-то на голову надевают полиэтиленовый пакет. Совершается дикая, невозможная, садистская жестокость.

За день до начала чемпионата мира в дом главы Серпуховского района Александра Шестуна врываются сорок человек в масках. Его вина состоит в том, что он дал разрешение на митинг против свалки. Ему грозили убийством. Теперь грозят тюрьмой.

За три недели до начала чемпионата мира отправлен на три года в заключение Вячеслав Шатровский, избитый полицией на Пушкинской площади и доставленный в институт Склифосовского с открытой черепно-мозговой травмой.

В день начала чемпионата мира и во все его дни сидит в СИЗО восемнадцатилетняя Анна Павликова, обвиненная в участии в организации «Новое величие», которую создали провокаторы-полицейские. Она страдает в камере тремором рук, у нее провалы в памяти, ее рвет днем и ночью. Ее маму в суде не пустили в зал заседаний, не дали увидеть дочь по видеосвязи.

Руслану Костыленкову, проходящему по тому же делу, в день задержания надевали на голову пакет и били. Он тоже в заключении.

В эти дни, в дни большого футбола, когда вечерами наплыв публики в спорт-барах и в каждой квартире включен телевизор, Олег Сенцов — не единственный политзаключенный в голодовке. Украинец Владимир Балух тоже объявил голодовку. Он уже потерял тридцать килограммов веса. Ночью в его камеру приходят с обыском. Его самого, измученного, исхудавшего, с ввалившимися щеками и лихорадочным блеском в глазах, во время обыска держат в узком «стакане».

Все это происходит на наших глазах, в нашей стране, и мы ничего не можем поделать с жестокой и невменяемой властью, которая на июньском солнечном свету торжественно объявляет чемпионат мира открытым, а в холоде и грязи тюремных камер и лагерных бараков мучает невиновных людей.

Под боком у чемпионата мира, в невеликом удалении от веющих флагов, гремящей музыки и огромных фан-зон, идет русско-украинская война. На этой войне люди гибнут каждый день. 30 мая, в день, когда сборная России играла со сборной Австрии, в селе Конятин Черновицкой области хоронили двадцатилетнего Виктора Ферлиевича, погибшего в бою под Горловкой. 6 июня погиб Степан Литковец. 12 июня погиб Николай Вильчинский, 25 лет, из города Берестечно Волынской области. В день начала чемпионата мира на Ривнянском кладбище будут хоронить сержанта Игоря Французана, погибшего в бою в Донецкой области. Одним футбол, другим смерть? Невозможно, несочетаемо.

Что со всем этим делать? Как воздвигнуть в самом себе непроницаемую перегородку, разделяющую праздник и горе, футбол и кошмар? Может ли истинно сочувствующий попавшим в беду людям и ощущающий чужую боль в восторге кричать «Гоол!», когда одновременно в его стране кому-то заламывают руки за спину, и волокут, и судят по фальшивым обвинениям, и запихивают в камеру с бетонным полом? Подобное разделение праздника и горя — не путь ли в шизофрению?

Высшая гармония не стоит слезинки хотя бы одного замученного ребенка. С тех пор, как Иван Карамазов сказал эти слова, прошло сто тридцать восемь наполненных разными событиями лет. И мы пришли к тому, чтобы сказать, что ни один гол не стоит муки невинно заключенного. И проводить чемпионаты мира в местах войны и пыток не надо.

Но мир устроен не по Карамазову, а по Блаттеру, и в нем правят не мораль, а равнодушие и коррупция. Поэтому детей убивали, а в футбол играют там, где есть политзаключенные.

Футболисты — младенцы нашего мира, они не знают ничего, кроме игры. Поймет ли Роман Торрес из сборной Панамы, центрфорвард с татуировками и косичками, что ему следует отказаться от мечты жизни, потому что неведомый ему человек по неведомым ему причинам сидит в неведомой ему тюрьме? Но кроме младенцев в мире есть еще мудрецы, они-то что? Немецкий писатель болгарского происхождения Илья Троянов и литературный критик Клаус Цейрингер призвали не смотреть трансляции футбольных матчей, чтобы обвалить телерейтинги чемпионата мира по футболу и тем самым показать ФИФА, что нельзя устраивать футбольные игры в местах, где есть политзаключенные. А Даниэль Кон-Бендит, рыжий Дани, в бурном мае 1968 года возглавлявший восстание в Сорбонне, сказал о двойственности человека. «Мы думаем до игры и можем думать опять после нее, но когда катится мяч, мы живем чувствами. Тогда мы чувствуем только игру».

Избирательное зрение, позволяющее не видеть изнуренного голодовкой Сенцова, у которого выпадают зубы, не видеть мальчиков и девочек из штабов Навального, получающих свои первые сроки под оживленную скороговорку футбольных комментаторов, не видеть и ничего не знать об убитых на русско-украинской войне — все это присуще не только чиновникам в России, но и свободной прессе в странах свободного мира. Я каждый день читаю немецкие газеты и журналы в интернете. Эта пресса вещает из какого-то иного, благостного далека, где нет важнее темы, чем дискуссия о том, можно ли ездить на работу на велосипеде. Имя Сенцова за последние недели ни разу не появилось на страницах крупных немецких газет. Им нет дела до Сенцова и вообще до всего нашего ужаса, они не хотят знать об этом, чтобы не испортить себе праздник, настроение, лето, пищеварение. «Россия-2018 это не Аргентина-1978, страна, сегодня принимающая чемпионат мира, это не пыточное государство, в котором любая критика равносильна смертному приговору». Так написал Spiegel за день до начала чемпионата мира. Спасибо, коллеги, вы успокоили девочку Анну Павликову, у которой руки в камере который день ходят крупной дрожью, вы утешили Олега Сенцова, с каждым днем приближающегося к смерти.