Дети генерала Прозорова живут на юру, на ветру, в неоновом балагане. И вечно онлайн. Дом их состоит из светящихся трубок — алых, желтых, бирюзовых. Не дом: контур. Рушиться тут уже нечему.

Огромные видеоэкраны укрупняют все лица: живем в таком климате, ничего не скрыть от людей… Ресницами, скрытой дрожью рта, вскинутым навстречу новой беде подбородком, взглядом тут и играют. Эти «Три сестры» минималистичны до предела.

Все говорят вполголоса, тихо, быстро. Точно сокрушены полной фрустрацией.

Сложная и страшная партитура пьесы, насыщенная неудовлетворенными мечтами, любовями невпопад, карьерами рухнувшими и карьерами незамеченными, звучит под сурдинку. Так, словно у «этих Прозоровых» никто в свои слова абсолютно не верит. Ни в «Бобик, ты мой!». Ни в «Надо жить…» Ни в профессуру, ни в труд, ни в Москву. Ни в это вот: «Великолепная, чудная женщина!»

Право, в «немой фильме» «Трех сестер» Тимофея Кулябина (сыграннных на языке жестов, чеховский текст идет по мониторам) — плача и страсти было куда больше. Без звука. На пальцах.

Только реплика Чебутыкина (Алек­сандр Семчев) «Может быть, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что я хожу, ем, сплю» — звучит органично и кажется лейтмотивом спектакля МХТ-2018. Да Кулыгин вдруг обретает истинную страсть, металл в голосе, говоря о летнем сбережении генеральских ковров посредством персидского порошка.

И уж никак не от «театральной недостаточности» актеров идет это решение! Труппа-то собрана сильная. Мягкое растерянное лицо Кирилла Трубецкого, не­уверенные манеры мальчика, так и не повзрослевшего в тени безупречного отца, — отлично подходят к образу Андрея. Вершинина играет Дмитрий Куличков, вернувшийся в труппу «Табакерки» после довольно долгой паузы (его игру в «Белой гвардии» Женовача, в «Рассказе о семи повешенных» Карбаускиса четко помню до сих пор, хотя с тех премьер прошло лет двенадцать). Лицо Ирины (Софья Эрнст), в первых сценах дрожащее от сдержанного смеха, от юного любопытства к жизни, хорошо на видеоэкранах — актриса легко «держит» крупный план. Так же, как Ольга (Александра Ребенок).

Но сильный и целостный образ в предложенных условиях игры создают лишь двое. Александру Семчеву, как уже сказано, очень к лицу мятый китель доктора Чебутыкина и его полковая «философистика». Живущий не просыпаясь доктор с его сипловатым страшным бормотанием «не существую, а только кажется» вырастает в главное божество этого бесстрастного царства теней.

В центральный символ мирка, безропотно дающего разрушить все жизни, — лишь бы не просыпаться. Лишь бы не действовать. Не принимать фиников: будь то долги и пьянство Андрея, полубезумие жены Вершинина, пожар, адюльтер, мирно заболтанная дуэль-убийство.

…И Тузенбах. Его играет Дарья Мороз. Серебристый ежик надо лбом, лунная отстраненность худого лица, явная обреченность странного создания «с папироской последней в зубах» на гибель — даже выпадают из «Трех сестер»-2018. Как вставной моноспектакль.

В длинной цепи постановок XXI века, нежное ностальгическое действо о губернских гимназиях и батарейных командирах давно стало жесточайшей деконструкцией «комедии о безволии и самообмане», о племени — не холодном и не горячем. Не знающем ни любви, ни смирения. Не строящем ни судеб, ни домов.

И конечно, племя это «ждет труда, как Владимир и Эстрагон ждут Годо». (Чеканную формулу выдал когда-то знаменитый немецкий режиссер Франк Касторф в интервью «Новой газете».)

Собственно, блестящий образец такого разбора «Трех сестер», деконструкции без пародии и глумления, рассекающей души персонажей и ланцетом скребущей по кости, по ребрам душ, — вышел на сцену в Москве за три дня до премьеры в МХТ. Это «Три сестры» Сергея Женовача в «Студии театрального искусства».

А странное племя Прозоровых и К, выведенное на сцену Константином Богомоловым, — скорее озадачивает.

…Разве что — какая-то совсем новая порода относительно цивилизованных носителей кириллицы мерцает в этих «Трех сестрах». Порода, которая уже простилась с озлобленностью многолетней нищеты. С трамвайной давкой и перебранкой. С длинным стрессом ХХ века.

Порода, которая уже научилась: в доме не орать. Но из мифов, благих намерений, ложных надежд, возвышающих обманов персонажей Чехова не сохранила ничего.

И теперь породе этой холодно, пусто, страшно. Как львам, орлам и куропаткам.