Революция в методах извлечения нефти из сланцевых месторождений началась еще в 2011 году, но масштабы перемен стали понятны не сразу. В то время на рынке действовала совокупность факторов, которые компенсировали рост предложения и позволяли традиционным производителям не замечать угрозу. «Американцы долго гнали вверх потенциал добычи сланцевой нефти, и вдруг в 2014 году это ударило по нервам участникам рынка — нефти стало больше, чем надо», — рассказывает партнер компании RusEnergy Михаил Крутихин. Пережив первый шок, рынок нашел новое равновесие: в течение 2015 и 2016 годов нефть сорта Brent с небольшими колебаниями держалась в районе $45 за баррель.

Стабилизация оказалась скоротечной. В конце 2016 года крупнейшие нефтяные державы в составе ОПЕК и ряда других стран, включая Россию, договорились о снижении совокупного объема добычи нефти на 1,8 млн баррелей в сутки, чтобы повысить мировые цены. Цели энергетического пакта были выполнены с избытком: за полтора года действия картельного соглашения котировки выросли почти вдвое, а в последние три недели стоимость Brent находилась в коридоре $75–80 за баррель. Мировые товарные запасы нефти сегодня находятся на минимальном уровне с 2015 года. Платой за такой успех стала высокая волатильность — рыночные силы, определяющие стоимость энергоресурсов, стали гораздо менее прозрачными, чем несколько лет назад.

«Товарищи из ОПЕК стали действовать очень нервно, пытаясь искусственно регулировать поставки. Цены практически перестали повиноваться основному фундаментальному принципу: соотношению спроса и предложения», — сетует Крутихин. Главную роль в ценообразовании сегодня играют финансовые спекулянты на рынке «бумажной нефти», торгующие фьючерсами и деривативами. Нередко они действуют при помощи торговых алгоритмов, которые принимают решения за доли секунды на основании анализа ключевых слов в сообщениях информационных агентств. Поэтому рынок крайне нервозно реагирует на любые новости, а в стоимости нефти растет доля геополитической премии за риск.

Недавнее снижение котировок до $75 и ниже как раз связано с реакцией крупных хедж-фондов на новость о возможном смягчении ограничений крупнейших экспортеров нефти ОПЕК+. Министр энергетики Александр Новак на Санкт-Петербургском международном экономическом форуме заявил, что постепенное увеличение квот на нефтедобычу может начаться уже этим летом.

Возможность пересмотра квот ОПЕК+ связана с двумя факторами, которые не были предусмотрены изначальным соглашением 2016 года и его более поздними версиями: неплановым падением добычи углеводородов в Венесуэле и выходом США из ядерной сделки с Ираном. «Сокращение добычи нефти в Венесуэле в 5–6 раз превышает норму, предусмотренную договором ОПЕК, — 600 тысяч вместо 95 тысяч баррелей в сутки. Плюс к этому в ближайшие 3–6 месяцев США введет новые санкции против Ирана, и с рынка уйдет еще несколько сотен тысяч баррелей», — объясняет руководитель экономического департамента Института энергетики и финансов Марсель Салихов.

В результате баланс между спросом и предложением может вновь пошатнуться. Если рост цен на нефть продолжится в неконтролируемом режиме, то это создаст новые возможности для сланцевых производителей, которые займут освободившиеся ниши Венесуэлы и Ирана. «Американские производители смогут «захеджироваться» (застраховаться от колебаний цен. — А.Х.), в результате чего повысится их общая устойчивость к изменению котировок в будущем. В этом случае вероятность того, что цены на нефть через 1–2 года резко упадут, сильно увеличится, что совершенно невыгодно ни Саудовской Аравии, ни России», — говорит Салихов.

Добыча в США в последнее время и так заметно растет: за год сланцевые компании нарастили производство на 1 млн баррелей в сутки. Крутихин считает очень реалистичным сценарий, при котором к 2030 году их объем добычи увеличится вдвое. «Сейчас три страны — Саудовская Аравия, США и Россия — добывают примерно поровну, около 10 млн баррелей в сутки.

Причем Россия даже близко не обладает таким потенциалом увеличения добычи: 70% отечественных запасов нефти относится к категории трудноизвлекаемых, а это значит, что добывать их рентабельно при цене от $80 за баррель.

Но это стратегическая проблема, тогда как главный краткосрочный риск сейчас состоит в другом. По словам Крутихина, Трамп может расширить свою протекционистскую политику на нефтяную отрасль, введя импортные пошлины на энергоресурсы. Это поднимет цены на нефть внутри США и обвалит их в остальном мире. «В этом случае мы увидим совершенно другую картину на рынке», — предупреждает эксперт.

Впрочем, лидеры российского энергетического сектора привыкли в любой ситуации сохранять оптимистичный настрой. «Через какое-то время, не исключаю, мы сможем говорить о санкционном сырьевом «суперцикле» и уже в близкой перспективе увидим новые ценовые рекорды», — с энтузиазмом говорил Игорь Сечин на ПМЭФ. И в чем-то он даже прав: в краткосрочной перспективе стоимость углеводородов может приблизиться к $100 за баррель и даже какое-то время продержаться на этих отметках. Реакция сланцевых производителей на рост рентабельности добычи не будет мгновенной из-за ограниченной скорости бурения и недостаточных мощностей нефтепроводов в США, говорит Салихов.

Даже если нового сырьевого «суперцикла» не случится, нынешний уровень цен все равно позволяет России впервые за 6 лет закончить год с профицитом бюджета. «Бюджетное потепление» характерно не только для России, но и для большинства нефтедобывающих стран Персидского залива, которые в последние годы усердно затягивали пояса. Петрократии вступают в период ремиссии — объем нефтяного пирога снова увеличивается на десятки миллиардов долларов в год. Но сулит ли это какие-либо политические перемены?

Население как природный ресурс

«Связь между ценой на нефть и судьбой политических режимов не столь очевидна, — говорит политолог, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Владимир Гельман. — Авторитарные режимы гораздо менее уязвимы в плане нефтяных цен, чем режимы демократические». Более того, российские власти сформировали достаточно большой объем золотовалютных резервов, который позволил бы им рассчитывать на выживание, даже если бы цены на нефть были низкими на протяжении более длительного периода времени. Brent по $80 никак не меняет политические расклады в стране, но еще сильнее дестимулирует проведение даже минимальных реформ, полагает руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского центра Карнеги Андрей Колесников.

Благоприятная сырьевая конъюнктура последних месяцев рассматривается правительством как шанс еще больше повысить устойчивость системы и диверсифицировать источники доходов бюджета — разумеется, за счет обычных граждан. «Если мы хотим опираться на прогнозные цены барреля энергоносителей, которые мы продаем, это очень большая ошибка. <…> Ресурсы для реализации этого («майского указа». — А.Х.) — внутри страны, я в этом убежден. Как мы получим эти деньги от населения — это самый главный вопрос», — заявил недавно глава Минприроды Дмитрий Кобылкин. Новый министр говорил про поиск средств на решение экологических проблем, но его тезис хорошо отражает стратегический взгляд правительства на экономические вопросы в целом. Речь идет о популярном слогане «люди — наша новая нефть».

Приравнивание людей к полезным ископаемым может означать две противоположные вещи. Если на Западе под этой метафорой обычно понимают необходимость вложений в человеческий капитал или, по крайней мере, неограниченные возможности Big Data, то Россия застряла на гораздо более архаичной фазе ресурсного государства, которое пытается найти новый источник ренты. Произошло лишь внешнее осовременивание идеологического дискурса, говорит Колесников: «Сейчас положено говорить, что наши главные ценности — это медицина, образование, люди. Все выучили выражение «человеческий капитал», но на самом деле общая рамка не меняется, меняется только мода на слова».

Бюджетный калькулятор

Декларации властей о произошедших за последние годы в российской экономике переменах тоже в основном состоят из риторической шелухи. После обвала цен на нефть в 2014 году Белый дом сразу же заявил о намерении слезть с «нефтяной иглы» и с тех пор регулярно рапортует об успехах в этом начинании. На первом же заседании «старого нового» правительства Дмитрий Медведев рассказал о том, что Россия успешно адаптировалась к сложным внешнеэкономическим условиям, и 60% доходов бюджета сегодня не связаны с углеводородами. Ненефтегазовый дефицит бюджета, по словам главы Минфина Антона Силуанова, находится на минимальном уровне за последние 10 лет.

Эти заявления рисуют сильно искаженную картину бюджетной реальности. Во-первых, роль добывающего сектора в государственных финансах автоматически меняется вместе с колебаниями цен на нефть — отменить этот закон правительство не в состоянии. В конце 2015 года на фоне низких цен на сырье доля нефтегазовых доходов в федеральном бюджете упала до 30%, но после повышения котировок снова выросла до 45,6%. Но и это весьма скромная оценка, которая не учитывает широкий перечень налогов, сборов и акцизов, в разной степени завязанных на выручку от продажи сырья.

В 2017 году, по оценкам Института экономики роста им. Столыпина, углеводороды обеспечили 70% от прироста доходов бюджетной системы и еще больше — от роста промышленного производства. В свежем мониторинге эксперты РАНХиГС, Института Гайдара и Минэкономразвития делают аналогичный вывод, но уже в отношении 2018 года: профицит федерального бюджета будет обеспечен исключительно ростом цен на нефть.

Во-вторых, зависимость от нефти федерального бюджета и экономики в целом — это принципиально разные вещи, которые нельзя сводить друг к другу. Правительству удалось значительно утрамбовать государственные финансы: федеральный бюджет в 2018 году балансируется при цене на нефть $55 за баррель по сравнению с $95–105 за баррель в 2013–2014 годах. Но в структуре ВВП роль добывающего сектора держится на стабильно высоком уровне. Даже резкое ослабление рубля не смогло придать импульс отечественным производителям. «В нефтяных экономиках с плавающим курсом после девальвации валюты обычно начинается рост, но у нас этого не произошло, — говорит замдиректора Центра развития ВШЭ Валерий Миронов. — Это связано с общей неопределенностью экономической ситуации и недостатком внутреннего спроса, которые сильнее всего тормозят развитие».

К достижениям властей можно было бы отнести тот факт, что корреляция между стоимостью барреля, курсом рубля и темпами роста российской экономики сейчас гораздо слабее, чем три года назад. Снижение волатильности — главная гордость экономического блока правительства. Проблема в том, что рассинхронизация с ценами на нефть носит односторонний характер. Российская экономика достигла потенциальных темпов роста, поэтому даже приток нефтедолларов почти никак на ней сказывается. Но падение цен на сырье по-прежнему чревато рисками рецессии. Назвать такую ситуацию макроэкономическим прорывом нельзя даже с большими натяжками.

Цели, которые продвигает кабмин — таргетирование инфляции, профицит, бюджетное правило, — служат страховкой от возможного падения экономики, но не более того. «Эти рецепты хороши для борьбы с возможным будущим кризисом, но не в ситуации, когда страна находится под угрозой десятилетней стагнации. Сейчас нужно прежде всего зажечь экономический рост, иначе мы просто законсервируем существующие диспропорции», — предупреждает Миронов.

Уверенно готовимся к худшему

Кажется, что власти совершенно не против консервации застоя во имя стабильности. По крайней мере, дискуссия о смягчении бюджетного правила, которая завязалась на ПМЭФ между главой Счетной палаты Алексеем Кудриным и экономическими министрами, создает именно такое впечатление.

Бюджетное правило — распространенный в экономической политике инструмент, который помогает обезопасить государственные финансы от резких колебаний цен на сырье. В 2018 году бюджетное правило в России было обновлено: теперь нефтегазовые доходы, получаемые сверх цены отсечения в $40 за баррель, направляются в резервные фонды. Поэтому, хотя закон о поправках в бюджет предполагает рост нефтегазовых доходов на 1,7 трлн рублей, потратить из них предлагается всего лишь 62 млрд.

На форуме речь зашла о том, чтобы повысить цену отсечения до $45 за баррель и направить часть нефтегазовых сверхдоходов на выполнение «майского указа» президента. Кудрин, до 2011 года занимавший пост министра финансов, сыграл ключевую роль в выстраивании нынешней бюджетной модели, но в последние годы из «стража казны» он превратился в сторонника проактивной экономической политики. Что более чем логично — когда Кудрин формировал Стабилизационный фонд, российская экономика переживала интенсивный подъем, поэтому откладывать деньги в кубышку имело смысл. Сегодня ситуация принципиально иная. Россия и так находится в режиме экономии: реальные расходы бюджета снижаются третий год подряд.

«Если выбирать между корректировкой бюджетного правила на 5 долларов или повышением налогов, то тут однозначный выбор: не повышать налоги», — заявил глава Счетной палаты.

Но министры Антон Силуанов и Максим Орешкин были непреклонны в защите бюджетной дисциплины и сошлись во мнении, что «ресурсы внутри страны». После завершения форума появилась новость о том, что правительство, помимо повышения пенсионного возраста, обсуждает увеличение НДС до 20%. Эти меры в сумме принесут в бюджет около 4 трлн рублей из необходимых для выполнения президентского указа 8 трлн рублей.

Опрошенные «Новой» эксперты в этом споре находятся на стороне Кудрина: бюджетное правило должно быть более гибким и учитывать изменяющиеся обстоятельства. Сегодня перегрев и высокая инфляция российской экономике точно не грозят. «Правительство догматично следует правилу, которое абсолютно не соответствует сегодняшнему дню, — говорит директор Центра исследования экономической политики экономического факультета МГУ Олег Буклемишев. — Вместо того чтобы создавать фундамент для будущего несырьевого роста, мы инвестируем нефтяные деньги в иностранные государственные бумаги».

Власти стремятся любой ценой сохранить консервативный макроэкономический курс последних лет, рассчитанный на минимизацию рисков для бюджетной системы. «Так сложилось исторически, поскольку учителями Владимира Путина по макроэкономике во время его первого президентского срока были экономисты Андрей Илларионов и Алексей Кудрин, — рассказывает политолог Андрей Колесников. — С тех пор он очень хорошо понимает, что нужно сохранять в стабильном состоянии макроиндикаторы, а бюджет должен быть сбалансирован».

Обвал цен на нефть в 2014 году окончательно превратил жесткую денежно-кредитную политику в фетиш российской петрократии. Впрочем, лучше, чтобы это было просто инерцией, чем прагматическим расчетом для дальнейших внешнеполитических авантюр. «У наших властей есть представление о том, что главные вызовы и катаклизмы еще впереди, — говорит Владимир Гельман из Европейского университета. — Это может быть связано с новым витком санкций, обострением международной обстановки и т.д. Задача властей, которые готовятся к тому, что будет хуже, — создать надежные тылы».