И Тургенев здешний точно вышел из барака. Глянуть на звезды. Вряд ли они горят над усадьбой, скорее, над вечной мерзлотой. Алексей Вертков, замечательный актер «СТИ» Сергея Женовача, играет у Крымова впервые. Худое растерянное лицо. Жесткие желваки у рта. Черная телогреечка вместо сюртука (правда, полы ватника расписаны ромашкой и зверобоем).

Барственность с Ивана Сергеевича, гражданина прекрасной Франции, содрана. Суть осталась.

Такой особый нашенский Тургенев: неистребимый, непотопляемый. Уже загнанный в рабочий ватник Андрея Платонова, в барачную телогрейку, в измызганный вагон «Москва–Петушки». Алексей Вертков, кстати, Веничку играл у Женовача — и словно приносит его с собой в «Му-Му». Добавляет к усадебной осанке виноватую ухмылку советского мизерабля: вот каким я стал-с… Такая выдалась инкарнация русскому художнику — с кабельными работами в Лобне.

Но эти долгие общие и кабельные работы XX века как раз и доказали: не­истребим! Жив.

«Му-Му» Крымова — о художнике, творящем мир. В самых неподходящих обстоятельствах. Пополам перервешь его, а наизнанку не вывернешь (как говаривали герои Лескова). Из головы Зевса родилась Афина — а из головы Тургенева–Платонова–Ерофеева… ну вот этого загнанного типа в ватнике… из его головы родилась Россия. Вот она, на сцене: плывут мятые облака из бесшовного тюля, дрожит алый шелковый костер — и голова белого коня выдвигается из тьмы Бежина луга.

За все это русского художника любят женщины. Разные. Тут их три — включая Муму.

К этому именно типу в ватнике рвется из Парижа, плеща темными шелками, Полина Виардо. Настоящая: в кринолине, с ангельским ликом и граненым хрусталем французской речи в гортани. С той оговоркой, что юная Елизавета Юрьева (это ее дебютная роль) красивее портретов Виардо. И оттого зритель «Му-Му» вновь думает о неистребимости, непотопляемости всего тутошнего.

Три четверти века практиковали эту… отрицательную селекцию. Бежина луга без братских могил не сыщешь. Еще четверть века рассказывали друг другу, что это необратимо. Надежды нет. И после всего видим на сцене (да и в метро!) юные лица — красивее и тоньше старых портретов.

Двух других красавиц преобразила суровая воля режиссера. Инна Сухорецкая замечательно играет Помрежа при Тургеневе: усталую и лохматую, очкастую и озабоченную подвижницу, вечную спутницу творца миров. Без нее не плыли бы облака из бесшовного тюля, не мерцал в отблесках костра белый конь — а театральная гроза обернулась бы коротким замыканием.

Но кто ж это ценит? Хотя именно на хлопотах Помрежа — и ей подобных — стоят мир и театр.

И Муму. Мария Смольникова, одна из ведущих актрис Крымова, играет ребенка. Девочку-собаку. Душу всего происходящего. Смешное создание с брекетами на зубах, занудным голоском любопытной школьницы, туго затянутой косичкой — дрожащей, как собачий хвост.

Клоунесса, собака-собака, — это она заводит дружбу с угрюмым бессловесным Герой, рабочим сцены с исполинской деревянной кистью на шарнирах. Ластится к этой страшной руке.

Рука Геры и смахнет Машу–Муму в открытый люк сцены. Так просто. В секунду.

Два финала у спектакля. После гибели Муму мадам Виардо почти насильственно переоденет своего Тургенева из ватника в сюртук и уведет прочь отсюда. Два силуэта старинной красоты медленно уйдут в распахнутый прямоугольник света: за кулисы, куда подальше.

На заднике вспыхнет кадр: памятник в нормандском Онфлере, у моря, на месте встречи Тургенева с Мопассаном. Собачка с русалочьим хвостом и надписью «Всем жертвам любви».

…Но русскую классику можно продолжать и по-другому. Второй финал — документальный. Найден на YouTube. Военный хор в мундирах с аксельбантами и солистка-школьница величественно исполняют «Зачем Герасим утопил Муму?». Пафос, тяжеловесный юмор и полная чужеродность этого патриотического хора тургеневскому сюжету неописуемы.

Так и разбрелись персонажи крымовской юродивой притчи. Сюртуки и кринолины, художники и музы — за роковую черту, в нездешнее сияние. А хор с YouTube занял опустелую территорию.

Только Помреж, кажется, останется. Хранить огонь шелкового костра. Ждать назад Тургенева.

На ее хлопотах здешний мир еще как-то стоит и что-то о себе помнит. Но кто ж это ценит?!