• Рубрика: Кожа времени. Читать все материалы

1

Пока нас вновь пугают будущей войной, она уже идет — безжалостная, безнадежная, тотальная. В сущности, мы ее уже проиграли, ибо участвуем в ней на обеих враждующих сторонах. С одной стороны — мы, с другой — умные машины, которых мы же всему и учим. Оттого, что фронт невидим, кажется, что все еще впереди. На самом деле бои уже начались, хотя мы не всегда осознаем, что они идут на нашей территории.

— Пять из шести американцев, — говорит статистика, — зависят от искусственного интеллекта. 84% используют навигационные системы, 72% слушают музыку с «Пандоры» и смотрят фильмы по «Нетфликсу», половина прибегает к услугам персональных ассистентов, четверть держит самообучающиеся приборы, которые знают, когда выключить свет и включить отопление.

Все эти мелкие и незаметные удобства постепенно размывают основы нашей жизни, делая ее ненужной, а нас — лишними, как Онегин, людьми.

— Три из четырех опрошенных, — гласит та же статистика, — уверены, что искусственный интеллект оставит людей без работы, хотя только один из четырех считает, что это коснется его.

— И напрасно, — говорят эксперты, — не в туманном будущем, а в ближайшее десятилетие каждый третий будет вынужден сменить профессию.

Искусственный интеллект быстро вытесняет натуральный как раз в тех областях, где дольше всего учатся и больше всего получают. Например — в медицине, где специалистов с полумиллионным доходом заменяет программа, которая намного больше знает, несравненно быстрее работает и ничего не получает. Даже хирурги уже работают с механическими помощниками, которые не знают усталости и не умеют ошибаться. То же с юристами, которые 90 процентов предварительной работы переложили на алюминиевые плечи компьютера. Следующие на очереди — асы. За один полет летчики собственноручно управляют «Боингом» 7 (семь!) минут. Если автомобили вот-вот обойдутся без водителя, то и самолеты справятся одни.

Характерно, что все это — элита, те, кто самоотверженно — и за большие деньги — учился своей важной профессии, любил ее, копил опыт, страдал от неудач, гордился успехами и остался не у дел, когда выяснилось, что значительная, если не большая часть наших трудовых усилий достаточно однообразна, монотонна и поддается насилию алгоритма.

Но и это — только начало. Недавно компьютер победил чемпиона мира по игре в го, которая считается сложнее шахмат. Ни один мастер не может объяснить, как он побеждает, ибо в го важна интуиция. Неизвестно, откуда она у машины, или как она научилась выигрывать без нее.

Каждый по-своему переживает наступление будущего. Одни в него не верят, другие вроде меня самонадеянно считают себя незаменимыми, третьи готовы выйти на пенсию, не дожидаясь старости. Четвертые, самые ответственные — Илон Маск, Билл Гейтс, Стивен Хокинг, — понимают, что мир, отвлекая себя старыми и новыми сварами, быстро ползет к краю известного.

— Искусственный интеллект, — пугает тот же Маск, — опаснее атомной бомбы.

Мартин Форд в книге «Заря роботов: угроза безработного будущего» пишет, что раньше одни машины вытесняли другие, перегоняя рабочих с одного конвейера на другой. Теперь же оснащенные искусственным интеллектом компьютеры заменяют людей как таковых, и никто не знает, что с этим делать, потому что такого еще не было.

Вот с этим я хочу поспорить.

2

В лучшем фильме о расизме и старом Юге «Джанго освобожденный» есть малозаметная, но ключевая сцена. Тарантино показывает нам гнусных негодяев, которые в своей лачуге жадно разглядывают картинку. Приглядевшись, мы видим, что на ней изображен Парфенон. Этим эпизодом режиссер напоминает зрителям, что без рабов некому было бы строить Парфенон и всю остальную античность. Бесспорная истина: фундамент Запада, его гордость и радость — плод рабского труда. Как, впрочем, Вашингтон, Петербург и прочие достижения рабовладения и крепостного права — от джаза до балета.

— Негры на Юге, — писали апологеты рабства, — живут лучше рабочих на Севере. Их не выкинут с фабрики по болезни и старости, они не должны искать работу, заботиться о крыше и хлебе, к тому же им разрешают по воскресеньям плясать и ходить в церковь. Кроме того, они сами заслужили свою судьбу происхождением от Хама (а не Иафета, как белые), прирожденной отсталостью и цветом кожи.

Так говорили на глубоко христианском американском Юге, где рабство нуждалось в оправдании. Но античность не видела в этом необходимости. Рабы были данностью, которая не требовала объяснения. Языческий мир был таким же несправедливым, как наш, но им управлял не добрый Бог, а слепой случай. Рабом мог оказаться каждый. Одна несчастная кампания, дерзкий план, стратегическая ошибка — и гордый сын афинской демократии, зритель Еврипида и собеседник Сократа, попадает в рудники сиракузского тирана.

Нам трудно представить себе будни рабовладельцев, которыми были практически все греки и римляне. Но только потому, что мы не видим прямых аналогий. Стиральная машина и компьютер молча выполняют работу рабынь-прачек и рабов-секретарей. Это привычное положение радикально изменится не тогда, когда машины поднимут восстание, а когда бездушные рабы возьмут на себя не часть, а всю нашу работу.

Дети великой буржуазной революции, мы верим в мистерию труда, который преобразовывает окружающее и выковывает характер, угодный Богу и Марксу. Но в античности труд был не уделом, а бременем, переложенным на рабов. И это значит, что наши предшественники умели жить так, как нам еще предстоит, находя себе занятия не в цеху и в конторе, а на агоре и форуме.

— Праздность, — говорил Сократ, — родная сестра свободы.

В первую очередь — от труда.

3

Я едва успел получить диплом, как вынужден был признать, что мне его зря дали. Первые педагогические опыты доказали мою профнепригодность. Конечно, у меня были смягчающие обстоятельства. Одна школа, куда я попал, была с уголовным уклоном, другая — с антисоветским. В первой меня не хотели слушать вовсе, во второй — соглашались, но только про Достоевского.

Фиаско внушило мне сомнение в школьной науке. Мне не верилось, что Некрасов, алгебра и история КПСС сделают учеников умнее, богаче и счастливее. Я тихо ушел из учителей, не смея поделиться ересью до тех пор, пока она меня не нагнала. Те же вопросы, что мучили меня, стали актуальными в Силиконовой долине.

— Наша школа, — говорят там, — родилась в индустриальную эпоху, и учат в ней тому, что уже знают компьютеры. Это не устаревшие знания, а бесполезные — как заточить каменный топор или зажечь костер трением. (Как раз это, по-моему, интересно.)

Вожди прогресса, они знают что говорят, ибо предыдущая революция пришла со стороны и под флагом контркультуры. Первые компьютерщики вместо университета сидели в ашрамах, читали «И цзин», слушали рок и медитировали. Стив Джобс провел в университете всего один семестр, изучая там лишь один предмет — каллиграфию. Тому, что им было нужно, тогда еще не учили. То, чему учат сейчас, будет не нужно нашим детям. Школа опаздывает на виток прогресса, не зная, что ему от нас понадобится завтра.

Позавчера об этом знали лучше, чем вчера. В античной школе юных рабовладельцев не учили работать, потому что за них это делали тогдашние умные машины — «одушевленный инвентарь» (Аристотель). Избавленные от труда ученики готовились к другому поприщу. В Афинах это была философия. В диалогах Платона упоминается множество его земляков, которые постоянно были готовы вступить в спор, искать истину и признать ее недостаточность. В Риме философия была греческая, но политика — своя, и ее изучали все, кто мог себе позволить. Результатом такого образования стали западная мысль и демократия, право и мировая империя.

Сегодня эта система может служить образцом. Об этом говорят конструкторы искусственного интеллекта, которые лучше других понимают, что они натворили. Если с компьютером бессмысленно соревноваться, надо его обойти в том, на что он не способен.

Говоря условно, приблизительно и навскидку, школа должна заняться воспитанием чувств, вернувшись к гуманитарному знанию и свободным искусствам для того, чтобы вырастить читателей, зрителей, музыкантов и избирателей, способных отличить правду от постправды. Ведь если машины и научатся писать стихи, картины и песни, они никогда не смогут получать от них того удовольствия, без которого нам нечем будет заполнить бескрайний досуг недалекого будущего.

Есть, впрочем, и другой выход.

— Если вы хотите, чтобы у вашего ребенка всегда была работа, — делится советом автор уже процитированной книги о роботах, — отдайте его учиться на водопроводчика. С этой работой искусственный интеллект не справится еще лет сто.