В середине 90-х, когда я впервые оказался в Бельгии, страну сотрясала общественная дискуссия вокруг строительства мусоросжигательного завода в Дрохенбосе, у самой черты Большого Брюсселя. Проблема вылилась на федеральный политический уровень: завод на территории Фландрии должен был перерабатывать мусор также из двух других субъектов федерации — Брюссельского столичного региона и Валлонии.

Я поселился в брюссельской коммуне Юкль, пограничной с фламандским Дрохенбосом, а в Дрохенбосе жила моя однокурсница и бывшая соседка по общежитию на Ленинских горах Галка. Проблема «мусорного крематория» мне оказалась более чем близка.

Против новостройки выступала, естественно, общественность Дрохенбоса и прилегающих коммун, в том числе Юкля. Общественность других районов обвиняла ее в местническом эгоизме, безответственности и нежелании считаться с национальными интересами. «Зеленые» были с обеих сторон. Первые не хотели, чтобы их дети дышали диоксином, вторые не желали, чтобы вся их маленькая, цветущая и густонаселенная страна (меньше Московской области) превращалась в большую свалку.

Как водится в странах с развитым гражданским обществом, возникли разные комитеты, споры между которыми разве что не доходили до драк. Причем не только между противниками и сторонниками «крематория». Между комитетами, выступавшими против проекта, были свои принципиальные разногласия. Но общим противником был Vlabraver — дочка транснациональной корпорации Suez, которая пробивала проект в интересах получения прибыли, а также «политический класс», который ей потакал.

В каждом — около полусотни активистов и от 1000 до 1500 симпатизантов, оказывающих моральную и материальную поддержку. Под петицией за запрет строительства один лишь комитет Bempt собрал 150 тысяч подписей. Так, в общем, построено гражданское общество в его нижнем звене.

Дискуссия шла не один год, Vlabraver мобилизовал все средства, чтобы отстоять проект, недовольные граждане сопротивлялись. Но постепенно протест объединялся вокруг конструктивного начала.

Насколько нужен стране еще один мусоросжигательный завод? Есть ли альтернатива его строительству? Задействованные комитетами специалисты подсчитали, что «профилактика» (то есть изначальное сокращение объема мусора), сортировка его перед сбором и раздельная утилизация сделают новый завод лишним: «Мы не хотим мусоросжигательного завода, мы хотим свести к минимуму отходы, подлежащие сжиганию». Ключевые слова бунтарей — качество жизни.

Комитеты выиграли. Государственный совет, высшая судебная инстанция Бельгии, счел нецелесообразным строительство завода в Дрохенбосе. Корпорация Suez недополучила прибыли, ее лоббисты в политическом классе отступили. Выиграли все бельгийцы. Они доказали, что рынок без гражданского общества нисколько не лучше, чем государство без гражданского общества…

Описанные события произошли до «революции в переработке мусора», имевшей место в начале века. Сегодня в Европе мусоросжигательные заводы не раздражают общественность до такой степени, как раньше. Они работают посреди мегаполисов, например, на берегу Сены в центре Парижа. Благодаря фильтрам, содержание диоксинов и прочих вредных веществ в окружающей атмосфере не выше фонового.

В 1996 году Еврокомиссия заставила все мусоросжигательные заводы в странах ЕС установить эффективные фильтры очистки дыма. Его очищают активным углем. К тому же мусор как топливо сжигается и генерирует энергию, в какой-то малой части заменяя даже российский газ.

В бельгийской Валлонии (это южная половина территории страны) действуют четыре мусороперерабатывающих комплекса. На том, что в Тюмеде недалеко от французской границы заняты почти сто работников. Они обслуживают четыре печи.

До поступления в печь мусор сортируется. Не все сжигается. Если что не рассортировано при сборе, сортируется здесь. На предприятии есть цех растительных отходов. Они сгружаются в компостные ямы, чтобы после ферментации вернуться в окружающую среду. Есть цех разборки крупного мусора: мебели, бытовой техники. Панцирная сетка кровати не пойдет в общую печь, а отправится в металлолом. Плазменный телевизор или стиральная машина, если вдруг не отсеялись на начальных этапах, отправляются к специалистам для разборки. Есть цеха сжигания больничных отходов и грязей со станций очистки воды, а также цех извлечения цветных и ценных металлов из оставшейся после сгорания золы. И, конечно, наблюдательный комитет местных жителей.

С тонны сжигаемого мусора получается 600 кВт/ч электроэнергии, или 314 млн кВт/ч в год. Это среднее потребление 75 тысяч домохозяйств.

Сегодня в Европе бесспорный чемпион в части управления отходами — Германия. Там около 55% мусора перерабатываются по принципу «циркулярной экономики». То есть используются как вторичное сырье. Металлы идут на переплавку, а бутылки, стеклянные и пластмассовые изделия принимаются в магазинах, как и алюминиевые пивные банки и картонные емкости для соков и молока. Остальное сжигается. Все ценное по возможности извлекается из шлаков, а сами они идут на мощение дорог и парковок. Свалки в Германии исключены как явление.

Бельгийцы — на почетном втором месте, уступая австрийцам в части переработки, но не ликвидации свалок (те меньше сжигают). Середнячками выглядят Франция, Финляндия и Великобритания, а на последнем месте в ЕС — Румыния. Там практически весь мусор хоронят на свалках. ЕС обратил на это внимание и наверняка финансово скорректирует.

ЕС в своей политике «циркулярной» (безотходной) экономики стремится к модели перевернутой пирамиды распределения отходов.

В ее широкой верхней части — «предотвращение». Надо сделать так, чтобы мусора вообще стало меньше. Надо покупать столько продуктов, чтобы все потребить, и как можно меньше сбрасывать в помойку, придумать такие технологии, которые уменьшают расход материалов, упаковку. В бельгийских (и не только) супермаркетах ограничили, например, бесплатную выдачу одноразовых пластиковых пакетов — приходи со своей сумкой. Неудобно, но цель важнее. Будь сознательным.

Спускаясь вниз по перевернутой пирамиде, следующая ступень — повторная утилизация. Прежде всего, сдача стеклянной и прочей тары. Еще дальше вниз — переработка. Это сдача пластмассовой, алюминиевой и картонной тары, бумаги и картона, металлолома, извлечение ценных металлов из компьютеров, телевизоров, детских игр. Когда я спросил коллег по московской редакции, куда они девают отслужившие батарейки, они пожали плечами. Конечно, в мусорное ведро. (Справедливости ради заметим, что уважаемый коллега не заметил в редакции специальной урны для использованных батареек, что, впрочем, пока не сильно меняет ситуацию в стране. — Ред.) Здесь в любом супермаркете есть специальный контейнер, как и для перегоревших лампочек и электрочайников.

Еще ниже — превращение органических отходов (садовых и пищевых) в компост путем ферментации. Ее продуктами будет удобрена земля.

Только для того, что останется, предусмотрено сжигание. Как необходимый и безвыходный шаг. Внизу пирамиды — свалки или, политкорректно, полигоны. Стратегия ЕС хочет, чтобы этого последнего звена вообще не было, как это удалось в Германии.

В Бельгии и ряде других стран ЕС в разработке законопроекты, по которым производители мусора, в том числе индивидуальные граждане, должны платить налог пропорционально его объему. Собственно, это уже есть.

Морис, Галкин муж, время от времени звонит мне с просьбой о помощи. У него есть недвижимость в «латинском квартале» Брюсселя, и он сдает ее под студенческие «коты» (дешевое жилье). Регулярно приходится менять матрасы.

Морис приезжает ко мне на машине с прицепом, в котором старые матрасы. Каждый житель коммуны может бесплатно отвезти на муниципальную (сортировочную) свалку не более двух кубометров крупногабаритного мусора в год. Морис в норму не укладывается. Едем вместе, и я показываю свою карточку жителя коммуны. Обратно тоже вместе.

Раздельный выброс мусора — закон. Каждый понедельник утром или накануне я выношу на улицу голубой пластиковый мешок с пластмассовой и картонной (для соков и молока) тарой и бело-голубой мешок с общим мусором. Их рано утром забирают мусорщики на специальной машине. Недавно коммунальные власти придумали еще и оранжевый мешок для пищевых отходов. Пока факультативно. Среди граждан он не стал популярным: собирается раз в неделю, а пищевые отходы неделю не терпят. В четверг очередь желтых мешков с бумагой и картоном. Мешки с общим мусором договорились выносить в пластмассовых баках, чтобы их не рвали разгуливающие по кварталу ночью лисы.

В цену мешков, которые вы покупаете в супермаркете, заложена плата за сбор мусора. Цветовая палитра мешков разная в зависимости от коммуны. Дом Галки и Мориса находится в Дрохенбосе, во Фландрии, но другая сторона улицы — Брюссель, где выброс мусора дешевле. Поэтому они покупают брюссельские мешки и выносят их к дому напротив. Копейки, конечно. Стеклянные бутылки надо отвозить в специальные контейнеры, причем отдельные для цветного и белого стекла.

Когда я работал в ТАСС и жил в элитной (по здешнему «стэндинг») квартире, весь мусор без разбора сносил в одно место, где его сортировала специально обученная консьержка. Особо продвинутым гражданам есть поблажки.

В Германии правила раздельного выброса мусора детальнее и строже, чем в Бельгии. Вообще в разных странах ЕС по-разному. В Понта-Делгаде на Азорских островах я увидел футуристические раздельные мусорные контейнеры, заглубленные под мостовую и с приемниками наружи, открывающиеся по команде мусорщиков. Азорские острова — территория Португалии, которую Россия до сих пор пытается догнать.

До 1953 года в Бельгии весь мусор сбрасывался на свалки, и граждан это не беспокоило. Ее политики озаботились утилизацией отходов в 1949 году, через четыре года после войны. Общественное мнение должно вызреть. Небрежность — одна из черт бельгийского характера. Но горы мусора — достаточный аргумент, чтобы изменить менталитет. Особенно если соседи показывают хорошие примеры. Поможет равнение на передовых без комплекса неполноценности. И воспитание привычки.

Вспомнил агитационный плакат. На нем подросток спрашивает коммунального работника:

— А сортировать мусор обязательно?

Государственным указом менталитет не изменить. Время само по себе тоже не помощник. А начинать с чего-то надо. Государству не справиться. Только гражданское общество способно воспитывать привычки.