Напиши, сказали, о том, каково это — трудиться собкором «Новой». Пишу: легко и приятно. Подальше от начальства, поближе к кухне. Кухня — сразу за стеной и налево, начальство — тоже налево, но за 4 тысячи верст, на работу можно в одних трусах, стыдить и ругаться не будут. Дыми прямо перед компом (раньше перед пишмашинкой, факсом, телетайпом), а хоть и выпивай. Мечта, не работа.

Но так — у всех газетчиков-собкоров в обоих полушариях. А просили о личном и о «Новой». Не знаю. И о себе неловко, и дурной это знак — заводить песню об ужк (уникальном журколлективе). Долго живу и не могу не согласиться с еще более древним греком: «Болтун хочет заставить себя любить — и вызывает ненависть; служит своим врагам — и все это на свою погибель». В начале нулевых, когда расправлялись с НТВ и оно без устали рассказывало о себе, а не о стране (кстати, воевавшей тогда), это было понятно: тогда еще сформулировано, и оказалось правдой — в том противостоянии могла родиться либо свободная пресса, либо абсолютный монарх. И то был главный нерв, а о чем еще говорить журналисту, как не о главном? Ужк там был, но обществу важней функция, ему интересней зеркало, а не ваше селфи, про ужк рассказывайте друг другу на лавочке. Ну, с НТВ еще можно понять, но сколько потом мы слышали и видели то же…

Про две погибшие газеты уже можно. В те самые дни замечательный профессионал Михаил Бергер, главный редактор газеты «Сегодня» (тоже входившей в холдинг Гусинского), пытался противиться напору Альфреда Коха. А я, слушая Бергера, вспоминал историю, случившуюся за 7 лет до того. Когда он служил редактором отдела экономики в «Известиях», а я — красноярским собкором в той же газете. Шел 94-й, акционированием Норильского концерна занялся тот самый Кох (в любой заметке должен быть отрицательный герой, в этой будет Кох, ничего личного). Естественно, я много писал о нелепостях и преступлениях, что сопровождали приватизацию «бриллианта российской экономики», что-то удавалось опубликовать. Что-то нет: ты понимаешь, старик, мы же не хотим вставлять палки в колеса реформ, тем более команда Чубайса (в оную Кох входил) так помогла нам с акционированием газеты… Но те «Известия» были великой газетой, а я был молод, и вот шла очередная моя первополосная заметка о «Норникеле», и нужен был комментарий Коха. Мои звонки игнорировали. Был как раз в Москве, и Бергер позвал к себе — у него в кабинете стояла кремлевская вертушка. Я совсем не похож на тургеневских барышень, но Кох меня смутил — не отборным матом на протяжении 10–15 минут, но проскальзывающим между яркой лексикой содержанием спича. На вопрос, зачем он ломает через колено «Красцветмет», желая его приватизировать в одном комплексе с Норильским концерном (коллектив на дыбах), Кох заорал: «В чем проблема-то? Выкинем всех, наберем новых — вон, с «Красмаша».

То есть с соседнего завода, что баллистические ракеты кует, а не золото-платину очищает. Кох вопил, сидевший неподалеку Бергер все слышал. Наиболее острые моменты из материала вычеркнули. «Красцветмет» акционировали так, как хотел Кох. (Годы спустя, правда, удалось переиграть.) Ни НТВ, ни «Сегодня» тогда и вовсе ничего о той афере не писали и не говорили. «Известия» в результате приватизации потерпели крах, и Бергер ушел одним из первых. И вот когда он, защищая «Сегодня», говорил что-то, адресуясь к Коху, Йордану и всей этой камарилье, я не мог не вспоминать, как за семь лет до этого мы вычеркивали с ним из заметки правду. А когда НТВ рассказывало, что происходит с НТВ под вывеской «передел собственности», невозможно было не перечислять в голове десятки подобных историй в регионах. Просто сотни тысяч чумазых не могли причитать на всю страну о своих заводах и фабриках, рудниках и разрезах, школах и клубах, борах и речках, о своих, наконец, жизнях. А те, кому надлежало говорить об этом в силу профессионального долга, увлечены были, разумеется, более важными московскими делами. Потому, может, и не отзывались в народе эти печальные песни про ужк, ни одна.

Если б газеты не вписывались в систему, не становились ее частью, а писали о своей стране правду… Простите за бредни — сколь банальные, столь и неисполнимые; «Новая» тоже не икона, но все же совершенно отдельная история, и что до меня, не будь ее, давно с журналистикой бы покончил. А собкоры любой серьезной газете именно для того и нужны — чтобы ей быть серьезной. Не хочу сказать, что выездные корреспонденты не способны ни на что, кроме этнографических экспедиций и жанра «картинок с выставки», тем более публика нынче пошла с минимальными запросами и не требует особой глубины осмысления — были бы собраны факты (сами все умные), но любой «уралвагонзавод» априори не доверяет москвичам. А люди меж тем нуждаются, чтобы выговориться и чтобы над их судьбами плакали.

Неправда, что у нас москвоцентричная страна. Это столица сосредоточена в себе, а страна разная. Огромные пространства живут вовсе без интереса к Москве и без оглядки на нее. Разные энергии, скорости, герои, психокомплексы, верования, даже русские языки. Вот мой Волоколамск, откуда весь отцовский род, где я провел счастливые летние месяцы детства, вводит режим ЧС при превышении допустимого уровня сероводорода в 2,5 раза, бунтует и дает начальнику в репу. А вот мой Красноярск, где я уже почти 30 лет: здесь сероводород превышает норму нередко в 10 и более раз, но никакой бучи, никаких «очков в жопу» никому засунуть не обещают, да и что там какой-то сероводород. Тут канцерогенный риск превышен в 8,8 раза, при этом только половина выбрасываемых заводами канцерогенов учитывается, и с загрязнением воздуха связано до 112 преждевременных смертей в год на 100 тыс. человек… Терпилы или дело в другом? А — одна страна, общий вагон. Ну и кто объяснит, почему так?

Позапрошлой зимой после массового отравления в Иркутске поддельным спиртом Кох в фейсбуке оценил итоги курирования алкоиндустрии вице-премьером Хлопониным (в политику тот пришел из «Норникеля», приватизировать который ему и его друзьям как раз наш отрицательный персонаж и помогал): «В том, что люди пили средство для ванн, виноваты только они и никто другой. Ни производители этого средства, ни торговцы им. […] Люди пьют всякую гадость потому, что они мудаки. Просто дебилы, и все. И нечего тут разводить философию». Это про тех людей, кого он хотел выкинуть с завода. Да, это те же, нет тут принципиальной разницы — Красноярск или Иркутск. Это те, кого кидают всю дорогу. «Биомусор», «Шариковы», «социальная санитария», «естественный отбор» — это, поддерживая Коха, писали в соцсетях, надо полагать, венцы дарвиновского отбора.

Самое простое лекарство от такого взгляда на страну и ее народ, вот от всего этого свинства — иметь своего человека в Гаване. Конечно, лучше бы без чертежей разобранного пылесоса, но даже если и с ними — это все равно другой взгляд, средство от упрощений и деградации, обратная сторона луны, расширение повестки, инструмент выпадения из фейс­бучных пузырей. Москва самодостаточна. От Сибири, Югории и Татарии, да в целом от Замкадья ей нужна лишь нефть. Да и не было б той, Москва что-нибудь придумала бы. И когда она интересуется чем-то еще, это прекрасно само по себе. Ну и потом. Это очень немало — сделать жизнь конкретным «собственным» писакам, чтобы те могли ходить на работу в трусах, не считаться ни с какими местными раскладами и оставаться спокойными перед любой разгневанной региональной силой: «Я сам по себе мальчик, свой собственный!»