Изобильненский районный суд Ставропольского края готовится рассмотреть дело против начальника уголовного розыска Усть-Джегутинского РОВД Карачаево-Черкесии Мурата Каракетова и его сотрудника Аслана Эбзеева. Полицейским вменяется ст. 286 УК РФ — превышение служебных полномочий. Этим эвфемизмом законодатель прикрыл то, что в обиходе принято называть пыткой, — отдельной статьи про пытки, которую можно было бы применить к правоохранителям, в российском Уголовном кодексе нет.

Событие, которое станет предметом рассмотрения в Изобильненском суде, случилось 19 июня 2013 года. В этот день группа из примерно десяти полицейских Усть-Джегутинского РОВД приехала в кошару (степной скотный двор) на хуторе Козлов Ставропольского края и вывезла оттуда более сотни голов скота — коров и лошадей.

В момент приезда полицейских на кошаре находились два человека, которые присматривали за скотом, — Мурат Узденов и Радмир Дотдаев.

Дотдаев сбежал еще днем, Узденов смог выбраться с хутора только ночью. На попутках добрался до Ставрополя и сразу из травмопункта попал в нейрохирургию, где провел два месяца.

Ну хуторе он оставил машину с деньгами и документами, она пропала. Но это не самая страшная потеря.

Изобильненский межрайонный следственный отдел возбудил против полицейских из соседней республики дело по 286-й статье, однако привлечь удалось только двоих — Каракетова, который изначально представился Узденову, и его подчиненного Эбзеева, которого коллеги в тот день много называли по фамилии. Узденов опознал их обоих.

Накануне предъявления полицейским обвинения Узденова в принудительной форме доставили Усть-Джегутинский РОВД, где вновь избили, требуя отказаться от показаний.

На протяжении трех лет дело об избиении на ферме не двигалось с мертвой точки, и все это время полицейские оставались на свободе, продолжая работать. К 2016 году дело было уже фактически в руинированном состоянии, но в этот момент Мурат Абайханов, хозяин вывезенного стада, связался с фондом «Общественный вердикт», который защищает жертв пыток. Фонду удалось дотащить дело до суда.

А по поводу второго избиения Узденова — в здании РОВД — дела до сих пор нет. Всё идут доследственные проверки.

Для фонда принципиально важно довести эту историю до законного приговора: это своего рода надежда на отложенную справедливость. С полицейским Каракетовым «Общественный вердикт» сталкивался в другом своем деле, еще более страшном. Но тогда ему удалось выйти сухим из воды.

Дело Борлакова

3 февраля 2014 года, то есть спустя 7 месяцев после событий на хуторе Козлов, сотрудники Усть-Джегутинского РОВД доставили в отдел Мурата Борлакова. Формально он был задержан по подозрению в разбойном нападении на дом местной жительницы Эльдаровой, но настоящие причины задержания были другие.

Мурат Борлаков был мелкой руки бандит, однако близость к смотрящему по Усть-Джегуте позволяла ему иной раз делать поистине дерзкие вещи. По версии, которую я слышала в Усть-Джегуте, накануне своего задержания Борлаков пришел домой к Эльдаровой, которая работала провизором в аптеке и попутно приторговывала «лирикой» — популярным среди молодежи психоактивным препаратом. Борлаков у нее эту «лирику» забрал, пояснив, что торговля «лирикой» находится в ведении смотрящего. Эльдарова же была уверена, что она находится под защитой начальника РОВД Мамчуева, и она сразу сообщила ему о случившемся. Мамчуев забил Борлакову стрелку, и между ними случилась драка, в ходе которой полицейский потерпел поражение.

В этом избиении участвовали пятеро сотрудников РОВД, в том числе начальник криминальной полиции Усть-Джегуты Каракетов и руководитель РОВД Мамчуев.

Несмотря на то что сотрудники полиции приложили усилия, чтобы скрыть свое преступление (в частности, попытались спихнуть труп прибывшей скорой), все же было возбуждено уголовное дело, которое дошло до суда: всем пятерым полицейским было предъявлено обвинение по ч. 4 ст. 111 УК РФ (умышленное причинение вреда здоровью, повлекшее смерть), а также по ст. 286 УК РФ (превышение служебных полномочий).

Однако в итоге суд признал виновным лишь одного подсудимого — опера Асхата Лайпанова. Решающую роль, как это часто бывает, сыграли признательные показания, которые он дал на этапе следствия и от которых позже отказался. Лайпанов — простой деревенский мужик, у него трое детей, один — инвалид. У меня нет сомнений в том, почему он написал признательное.

Оправданные полицейские были освобождены прямо в зале суда, с правом на реабилитацию и компенсацию потерянной зарплаты.

Однако запустился другой сценарий.

Две жизни доктора Абайханова

В августе 2013 года, спустя примерно два месяца после событий на хуторе Козлов, против хозяина кошары Мурата Абайханова было возбуждено уголовное дело по ст. 158 УК РФ — «Кража». По версии следствия, он годами занимался угоном скота у населения Карачаево-Черкесии. Однако суд, рассмотрев доказательную базу следствия, отказался арестовывать Абайханова, и дело против него как-то само собой рассосалось. Зато появилось новое, против брата, живущего в Краснодарском крае, — впрочем, и это дело также вскоре было приостановлено, «в связи с невозможностью установления местонахождения причастных лиц».

В уголовных делах против братьев Абайхановых упоминается оригинальный способ совершения краж скота: якобы коров они вводили в медикаментозный сон, после чего перевозили на «таблетке» — автомобиле скорой помощи Прикубанской районной больницы.

В Прикубанской районной больнице до недавнего времени Мурат Абайханов работал заместителем главного врача по методработе. Какое-то время был даже и.о. главного — но «главного не давали». И с замской должности он был уволен в январе — связывает это увольнение с тем, что с рабочего компьютера отправил письмо о своем деле на имя президента. В трудовой книжке значится: в связи с сокращением.

Я встречаюсь с Муратом Абайхановым сверкающим снежным утром, мы едем в село Николаевское, где он теперь работает главным врачом местной больницы. Может, и похвастаться хочет, но вообще мы везем какой-то медицинский анализатор для нужд лаборатории. По дороге он рассказывает мне про будни современной медицины. Про то, как страховщики ловчат с выплатами, про то, как теперь предписано вести медицинскую статистику. Про оборудование сельских больниц (которое на его подшефном участке, к слову, неплохое).

«В бытность президента Медведева запустили программу модернизации здравоохранения. Что требовалось от руководства? Обоснованно представить в минздрав, что им нужно. И мне тогда пришла такая бумага. Я думаю: ну зашибись! Написал им: и передвижной флюорограф на базе КамАЗа, и передвижной маммограф; УЗИ 5-го поколения выписал. Ну а что, если дают? Мне главврач тогда сказал: «Много на себя берете». Как раз тогда у меня первый гипертонический криз случился».

Больница села Николаевское обустроена в здании бывшего правления совхоза, выстроенного из розового армянского туфа. Все девяностые годы здание простояло в разрухе, а потом при помощи администрации села Абайханов вселил туда больницу, кое-как отремонтировались. Недорогие пластиковые окна, свежевыкрашенные стены — подъемно и опрятно. Санитарки в лаборатории, куда Абайханов затаскивает анализатор, встают из-за столов, как школьницы: «Здравствуйте, Мурат Азнаурович». Заведующий стационара Хубиев рассказывает мне, как больнице сначала урезали стационар до семи коек, но потом главврач добился, чтобы коек сделали хотя бы 18. «Но даже и этих 18 коек чисто арифметически нам недостаточно!»

На обратном пути Абайханов рассказывает мне уже про другое: про то, что спустя короткое время после наезда полицейских на его кошару он нашел часть стада спрятанной в каком-то ауле; что периодически встречал своих коров на рынке — их продавали. Но никакой реакции правоохранителей, кроме возбуждения дела против него самого, не следовало. Я спрашиваю у Абайханова, почему, как он думает, именно его кошара стала жертвой наезда. Мгновенно передо мной появляется совсем другой человек, жесткий, со стальным блеском в глазах, в речи которого нет-нет да и проскочет словечко «по фене»:

— Да тут не только моя, тут в те годы ко всякой кошаре подъезжали братки: дай два миллиона — иначе не работать тебе. И ко мне за несколько дней до этого пытались вот такой наскок сделать: «Абайханов, у тебя кошара, ты на «Порше-кайене» ездишь. Мы тебя высадим, мы тебе то-это сделаем». Попытались. Ну их отдубасили, сказали: «Еще раз когда-нибудь выскочите…» Ну те, раз по-рогатому не получается, — план Б, ментов подтаскиваем… Алло? Я чуть занят, по-братски… Буду в Черкесске, подскочу».

Дождавшись, когда он закончит свой телефонный разговор, я спрашиваю у Абайханова, откуда у него эта кошара, все эти коровы-лошади, весь этот полный приключений бизнес. И вдруг я вижу, как в наш разговор возвращается доктор, главврач больницы:

— У нас в семье скот всегда держали. Мы в Красногорскую переехали в 1967 году. А в 1976-м у нас отец умер. Он был директором заповедника, а там пожар случился. И умер отец. Нас у матери восемь детей осталось. 40 коров мы держали, коз, баранов. Благодаря им мать всех нас подняла и выучила. У всех высшее образование. И если бы не этот скот… И если бы не Красногорская наша, которая нас всех, считай, вырастила… Эти люди мне — родные люди. Больше, чем родные. Таких людей, ты не поверишь, нет нигде больше.

Хищные породы

По версии Мурата Абайханова, полицейские, которые присвоили коров из его кошары, попытались придать мероприятию видимость спецоперации по возвращению украденного скота жителям сел КЧР. И некоторых жителей подкупили коровами.

2000-е годы в Карачаево-Черкесии действительно были ознаменованы массовыми кражами скота. Об этом регулярно писали местные СМИ, об этом в один голос говорят местные жители.

В частности, я повстречалась с жительницей села Красногорское Зульфой, по совпадению тоже Абайхановой. Она как раз из тех, кто заявил, что нашел своих коров в кошаре в Изобильненском районе. Зульфа рассказала, что за 11 лет, предшествовавших этому событию, в ее хозяйстве случилось 13 краж, ни одна из которых не была раскрыта. Впрочем, какие-то из украденных за эти годы животных все же вернулись. Зульфа спокойно, в одном ряду вспоминает, что в какой-то раз о содействии в возвращении скота она обращалась к криминальному авторитету Исхаку Темирлиеву («он убитый уже»), а в другой раз коровы обнаружились у приятеля полицейского Лайпанова — того самого, который был осужден за убийство Борлакова. Рассказывает, как во время «спецоперации» в кошаре Мурата Абайханова три дня ждала отмашки от полицейских, которые вывозили скот, чтобы приехать за своими коровами: «У меня же дочка тогда в полиции работала, я не могла поехать на беспредел», — но, не дождавшись, все же отправилась сама, под шапочный разбор. Тут же оговаривается, что в тот день «полицейские не вывозили никого и ничего» и к событиям в кошаре они непричастны.

Из сбивчивого рассказа Зульфы Абайхановой я понимаю одно: для нее, как, наверное, и для других жителей, бандиты и полицейские — все друг друга стоят. И те, у кого есть силы тягаться с ними — тягаются. Остальные же воспринимают их как стихию, как ураганный ветер, от которого пытаются как минимум не пострадать, а по возможности даже и поймать его в свои паруса.

В той же Красногорской я хотела повидаться с пастухом Дотдаевым. Будучи признанным потерпевшим наравне с Узденовым, Дотдаев вскоре из дела исчез. В возбуждении уголовного дела по факту избиения ему было отказано. Юристы «Общественного вердикта» полагают, что на него «надавили», чтобы он дал удобные для этого отказа показания.

Я поехала домой к Радмиру Дотдаеву, однако не застала его. Дома были только его бабушка и дедушка. Они рассказали мне, что после событий в кошаре их внук бросил учебу (а учился он на юрфаке) и перебрался в другой регион. «Распсиховался, уехал, такое отвращение у него ото всей этой ситуации. Как, говорит, юристом быть среди таких юристов?»

Буднично, между делом дед и бабушка Дотдаевы сообщили мне также, что после возбуждения уголовного дела против полицейских, разыскивая их старшего внука Радмира, сотрудники Усть-Джегутинского РОВД несколько раз увозили младшего, Аслана:

— Избили его раза два-три. Только не так сильно — а пощечины. Спрашивали, где Радмир.

— А сколько лет ему тогда было?

— В 13-м году? Сейчас ему 21 — значит, 16 лет. Ну да, 15—16 лет.

В подтверждение своих слов Дотдаевы показали мне фотографию подростка с чудовищно распухшим красным лицом.

Никакого уголовного дела, конечно, не было.

Подсудимый Эбзеев

У меня не было возможности поговорить с подсудимым полицейским Каракетовым — спустя столько лет он все же взят под домашний арест. Однако я разыскала второго обвиняемого по мотивам событий на хуторе Козлов — Аслана Эбзеева.

«А кто вас нанял?» — первое, о чем спросил меня полицейский. Потом выразил сомнения: «А я же, наверное, не могу сам по себе интервью давать? Как вообще делается это? Я на любые вопросы отвечу, мне скрывать нечего. Но потом мне не скажут, что не мог я интервью давать».

Он позвонил в пресс-службу своего ведомства, объяснил им ситуацию и спросил, как ему действовать. Пока пресс-служба думала, мы поехали в кафе выпить чаю. Эбзеев, вальяжный, неспешный, рассказывал мне о выборе жизненного пути:

«До того, как я пришел в полицию, у меня было три магазина. На тот момент у меня была очень хорошая машина, две даже. И отец меня заставил пойти в полицию: иди, говорит, хоть ты сейчас в деньгах и не нуждаешься, но на старости лет пенсия у тебя хоть будет. Туда-сюда. И вот я пришел в полицию. Ну, думаю, раз пришел в полицию, надо работать. Для блага общества, думаю. И вот, не считаясь с личным временем, работал-работал, три с половиной года отработал я во вневедомственной охране. Показатели были хорошие, задержания, то-сё, потом я перевелся в уголовный розыск. И вот работал-работал в Усть-Джегуте. Потом пошла вот эта тема с коровами. Я сам коров не держу. Отец за ними ухаживать не будет, мама тоже. И вот как бы… Мне коровы не интересны. Деньги и без работы, и без зарплаты есть. И то, что они говорят — обогатились коровами ихними, — это на самом деле не так. Они ко мне приходили домой и с обыском — и ни коров, ни следов их присутствия не нашли».

Тем временем с нами уже связались из полицейской пресс-службы. Вместо комментария по сути обвинения рекомендовали мне посмотреть ролик, в котором жители станицы Красногорская разоблачают Мурата Абайханова, который якобы украл у них скот.

Прощаясь, я попросила у Эбзеева телефон его адвоката, над которым не властна пресс-служба, однако он мне его так и не дал.

Красногорка

Я не исключаю, что в огромном стаде Абайхановых действительно могли появиться украденные животные — но эта история про другое. Не про животных, а про людей.

В ролике, который пресс-служба предложила мне посмотреть, жители станицы Красногорская предъявляли семье Абайхановых, и конкретно Мурату, довольно серьезные обвинения: «Моей матери от этих граждан было такое предложение: мы тебе дадим четыре коровы, если ты покажешь, что там был милиционер Каракетов»; «На карачаевском языке Абайханов Мурат угрожал мне, что положит штабелем всех тех, кто косвенно или прямо был замешан в том, что их очернили».

Я поехала в Красногорскую и разыскала людей, снявшихся в полицейском ролике. В маленьком продуктовом магазинчике я встретилась с Валентиной Пономаревой, Светланой Кубановой и Алимой Киковой. Они мне изложили свою версию случившегося.

— Абайхановы коровам делали уколы и спящих коров перевозили в Изобильненский район. На «таблетке» возили. На скорой помощи. Они ж врачи, они их вырубали, этих коров.

— Да какой он тебе врач? Завхозом работал в Прикубанской больнице. Врач!

— Как выяснилось? Они перевозили этих коров спящих, и их на посту где-то затормозили. Их работник проболтался. А потом его нашли повешенным. Но кто за бродягу беспокоиться будет?

— Они себя так поставили: у нас все в семье врачи да нотариусы, у нас все в руках. Двадцать лет они скот воровали. Ну сразу же их не подозревал никто. Вроде порядочная семья, на иномарках все. И вот когда это все всплыло — они никак не могли с этим смириться. И начали обвинять милицию.

— У нас был сход граждан в здании школы. Прокуратура, милиция организовали. Мы просили письменно о выселении семьи из станицы, за то, что они занимаются воровством. Был участковый, был глава администрации, все было по закону. А они так это перевернули, что будто их ограбили.

— А то, что милиция поехала с сельчанами, — они эту милицию так оболгали, так оболгали, что чуть ли не убийцами сделали.

— Эти Абайхановы такие страшные люди, что вообще. Они с автоматами могли пройти по Красногорке, могли стрелять. Вот они как-то в страхе держали сельчан. Никто не мог говорить. Милиция только нас и освободила.

Я спросила у моих собеседниц, известно ли им о том, что один из полицейских, который «освободил» станицу от гнета Абайхановых, проходит в качестве обвиняемого в деле об убийстве. «Это все домыслы», — был ответ.

Цена

По воспоминаниям Евгения Кузюра, адвоката полицейского Аскера Лайпанова в деле об убийстве Мурата Борлакова, «в суде был настоящий треш».

На оглашение приговора к зданию суда был даже стянут ОМОН. Но все обошлось, несмотря на то, что оправданные полицейские были выпущены из-под стражи прямо в зале суда.

Вскоре после этого Солтана Борлакова, отца убитого Мурата, видели в ресторане в компании Каракетова. Спустя короткое время адвокат Борлаковых забрал из суда поданную ранее апелляционную жалобу.

Приговор тем не менее был отменен Верховным судом КЧР — по жалобе адвоката Кузюра. Сейчас дело вновь находится в Усть-Джегутинском суде. Никаких волнений по этому поводу вокруг суда не наблюдается.