Встреча кандидата в президенты Явлинского с избирателями проходит в ресторане «Империя». Раньше на этом месте влачила свою неказистую жизнь маленькая мебельная фабричка, но ее снесли, и теперь тут пять залов, караоке, парковка, зеркала, тонна белой лепнины и пышная позолота.

В темноте двора, на отшибе, на снегу у водосточной трубы, стоит плакат «Явлинский/2018. Поверь в будущее. Поверь в себя».

На первом этаже, сидя за столиком под белоснежной накрахмаленной скатертью, невозмутимо ест суп посетитель ресторана, ничего не знающий о том, что над его головой на втором этаже проходит встреча с кандидатом в президенты.

Явлинский опаздывает на 16 минут. Сто двадцать человек терпеливо ждут его. Вчера Явлинский встречался с людьми в Красноярске, до этого — в Петербурге, завтра встречается с учеными РАН. Он живет в напряженном графике выборной кампании, но усталости в нем не чувствуется. Кандидат в президенты быстро идет по проходу между рядами и, не садясь, берет в руку беспроводной микрофон. В его явлении, жесте, манере стоять перед людьми уверенность человека, давно и окончательно привыкшего быть публичной фигурой. Но не успевает он произнести нескольких слов, как его перебивает мужчина в первом ряду. Мужчина требует, чтобы встреча прошла не как монолог Явлинского, а как диалог. Явлинский согласен, но с иронией, которая часто сквозит в его голосе, просит дать ему хотя бы поздороваться.

То, что говорит Явлинский, странно пересказывать своими словами, потому что он говорит ярко, точно и убедительно. Проще и лучше было бы опубликовать расшифровку его речи. Он сразу говорит о главном, то есть о том, как живет Россия. О нищете в Саратове, о средней зарплате 20 тысяч рублей в Нижнем Новгороде, о 42% станций скорой помощи в одном городе, которые закрылись, потому что врачи и сестры не могут работать за гроши, об инженерах в Самаре, которые работают за 30 тысяч рублей, о 50% домохозяйств, которые не имеют газа. В газовой сверхдержаве, которая торгует газом налево и направо, свои люди, свои граждане не имеют газа.

— Кто в этом виноват? — громко спрашивают с места.

— Президент Путин, — мгновенно отвечает Явлинский.

— Может, воруют? — предполагает другой голос.

— Это дополнительно, — подтверждает Явлинский. Стоя перед залом, расхаживая с микрофоном в руке, он говорит с той свободой хорошего, опытного лектора, которая дается глубоким знанием предмета. Он знает экономику, знает ее колеса и колесики, знает, как она тормозит и рассыпается, знает ее тайные задние двери, из которых выносят и вывозят миллиарды. Нецелевые расходы министерств и ведомств 600–700 миллиардов рублей. 6% бюджета на здравоохранение и образование, 38% на так называемую безопасность, из них 28% закрытые расходы, которые вообще непонятно на что уходят. 22% школ нуждаются в капремонте. Все это цифры из его речи, которую лучше назвать лекцией или рассказом, который позволительно прерывать с места репликой и вопросом.

В последний раз я был на его встрече с избирателями много лет назад, в девяностые. Голос и интонации не изменились. Голос хранит его энергию, его душу. Это речь интеллигентного человека, наделенного знанием и талантом, который годами и десятилетиями пытается объяснить что-то самое главное и самое нужное власти и России. Та же сила аргументов, тот же краткий и точно дозированный пафос, та же ирония, те же жесты рук, когда он, объясняя, складывает пальцы, а утверждая, рубит ладонью. А еще у его руки есть такой жест — жест мысли, преодолевающей возражение, — когда выставленный палец скользит вперед и вдруг делает плавное движение вверх и вниз, словно перепрыгивая забор. Но теперь он седой, и под глазами у него мешки. Это его четвертая президентская кампания, считая ту, в которой он собрал подписи, а его не допустили. И то безусловное и правильное, что он предлагает и говорит вот уже почти тридцать лет, не проходит, не доходит, не меняет жизнь людей и страну. Но он все равно говорит.

Как прежде и как всегда, он прекрасно и точно формулирует.

«Независимый суд может сделать только тот руководитель, который не боится суда».

«Приватизация — фундамент нашей коррупции».

«Управление страной происходит с помощью открывания и закрывания глаз. А кто не понял, для того есть Немцов».

В ярко освещенном зале ресторана «Империя», уставленном карикатурно роскошными стульями с красным плюшем и позолотой, убежденный республиканец Явлинский не без юмора говорит о себе, что «я человек, который написал самое большое количество программ». И нет никаких сомнений в том, что если бы его давние «500 дней» были приняты, в России не было бы инфляции 2600%. Нет никаких сомнений в том, что его нынешняя программа «Земля—Дома—Дороги» способна вывести страну из бесконечного пути из нищеты в нищету. Но все эти прекрасные программы проскальзывают над страной, не меняя и словно бы даже не касаясь ее, все эти прекрасные слова, которые с таким вдохновением и упорством произносит невысокий седой человек в синем пиджаке, застегнутом на одну пуговицу, растворяются в глухом воздухе эпохи и вязнут в неизбывной глине русской жизни. Успеха нет. Кто виноват? Или что виновато?

Он все это знает и чувствует, и поэтому вдруг говорит залу с трогательной интонацией убеждения и просьбы: «Вы не думайте, что это невозможно решить! Это возможно решить!»

Перед ста двадцатью людьми всех возрастов и положений Явлинский говорит о том, как изменить страну, как вырвать ее, наконец, из трясины самодержавия, бесправия и нищеты. Его рецепты просты и ясны, они стали безусловными и само­очевидными за те два десятка лет, которые начинались воровством и продолжаются войной. Демократия и периодическая смена власти как способ избавиться от гниения власти. Сокращение президентского срока. «Я верну четыре года», — говорит он. В ответ аплодисменты. Освободить от подоходного налога бедных (аплодисменты). Дать дышать малому и мелкому бизнесу, освободить их от налогов на первое время, а вернее, оставить только один, небольшой регистрационный налог. Счета для граждан России, на которые идут дивиденды от госкомпаний. Госкомпании как акционеры Пенсионного фонда. Независимый суд. «Суд подчиняется закону…» В ответ вдруг раздается смех. Это в зале горько смеются те, кто имел дело с судом и пришел к Явлинскому с папочками документов в руках.

Это ходоки. Их увидишь на каждой встрече с политиком, кто бы он ни был и какие бы взгляды ни имел. И сюда они пришли тоже. Тут люди из поселка в Пушкинском районе Московской области, у которых отняли землю и не дают достроить дома. Женщина встает и рассказывает об издевательстве следователя, который не желает признавать ограбленных пострадавшими. В руке у нее прозрачный файл, я вижу в нем бумагу с шапкой Следственного комитета. Встает мужчина, рассказывает о тысяче жителей тринадцати домов в Донском районе, отданных на откуп застройщику, который прямо в их дворы вбивает гигантские башни нового московского Сити. Ходоки уже обошли все возможные офисы и присутствия, уже написали десятки писем во все инстанции, но государство их не слышит и знать не хочет, они ему не нужны и мешают тем, что живут, и положение их безнадежно и говорит только об одном: бессмысленно и беспощадно русское государство. Они пришли к Явлинскому и просят помощи.

Мужчина, требовавший диалога, получает слово. Его зовут Валерий Александрович Чалый, он отставной майор и бывший военный летчик. Он заявляет, что голос свой не на помойке нашел, и требует у Явлинского гарантий. Какие гарантии, что Явлинский сделает все, как говорит? Гарантия, по мнению майора, может быть одна: пусть даст слово, что если не сделает, то через шесть лет застрелится на этом же месте, в этом зале.

Бедные владельцы ресторана, они не знают, какая опасность грозит через шесть лет их фальшивой позолоте и белой лепнине.

Но Явлинский не соглашается стреляться и объясняет, что «гарантии — это биография».

Явлинский верит в выборы. Это его постоянная мысль, его рефрен, его идея-фикс, появляющаяся то в одном, то в другом месте рассуждений. Он агитирует за выборы и пугает революцией совершенно так же, как власть, которую он критикует.

Явлинский верит в выборы как в панацею, верит в них именно сейчас, когда впервые в русской истории зарождается массовая кампания гражданского неповиновения. Это странно, что умный, опытный, изведавший все ямы и ощутивший на самом себе всю подлость русской политики Явлинский верит в выборы, но это так. Он верит в них как европеец, который не знает лучшего способа перемен. Он верит в них посредине неевропейской лжи, варварских фальсификаций и арестов, которые каждый день происходят в стране, верит в них какой-то странной и чистой верой, словно не знает о том, что никаких выборов нет и вокруг него не подлинные конкуренты, а подставные лица в балагане. А тот, кого он называет виноватым, зевает где-то наверху в закрытой ложе. Явлинский, достойный встреч со своими сторонниками на стадионах, ведет агитацию в небольшом зальчике помпезного ресторана; он, всем своим умом, эрудицией, знанием и талантом приготовленный вытащить Россию из нищеты, обречен на участие в чужой игре и жалком цирке.