Высоцкий и Пушкин

Евтушенковское «поэт в России — ​больше, чем поэт» — ​это уже пошлость, но, как почти всякая пошлость, она верна. Поэт — ​это вовсе не человек, который регулярно пишет стихи и/или делает это даже хорошо. Это некая альтернативная человеку разумному псевдобиологическая сущность. Подобно вирусу — ​существо на грани живого и неживого. Человеческое и нечеловеческое в таком существе нераздельны и неслиянны, подобно божественной и человеческой природам Иисуса Христа.

Важнейшие, базовые характеристические свойства русского поэта:

• добровольное и последовательное тяготение к смерти, неизбежно ведущее к самоубийству;
• точное знание/представление о единственно правильном моменте своей смерти.

Притом верная и справедливая гибель поэта предопределена сущностными противоречиями между двумя его природами, которые спокойно живут внутри субъекта, но жестко конфликтуют во внешней среде — ​личной жизни и социальном пространстве.

В этом контексте саморазрушение Высоцкого — ​не череда трагических трудноконтролируемых эксцессов, а совершенно закономерный путь. Мы можем это оплакивать, но не осуждать.

Бессознательно и отчасти сознательно Владимир Высоцкий ориентировался на своего ключевого предшественника, эталонного самоубийцу русской поэзии — ​Александра Пушкина.

Марина Влади — ​в книге «Владимир, или Прерванный полет»:

Известно, что Пушкина отказались отпевать в церкви при Адмиралтействе, называвшейся тогда Исаакиевским собором — ​как было изначально задумано, — ​потому что настоятель храма посчитал поэта самоубийцей. И в Конюшенную придворную церковь А.С. взяли лишь по личному указанию Николая I.

Барон Луи Геккерн, нидерландский посланник, приемный отец и любовник Дантеса, пишет в те дни одному своему корреспонденту:

Действительно. Яростно оскорбительное письмо А. С. барону Геккерну 26 января 1837-го было заведомой провокацией смертельной дуэли. Пасквиль, полученный Пушкиным 4 ноября 1836-го — ​с намеками на связь Н.Н. Гончаровой не только с Дантесом, но и с императором, — ​так до сих пор и не нашел легитимного автора. Подозреваемые — ​князь-иезуит Иван Гагарин, князь-историк Петр Долгоруков и все тот же Луи Геккерн — ​кажется, давно оправданы. Не прислал ли этот роковой текст поэту сам поэт?

Почти весь Пушкин, начиная с «Евгения Онегина», — ​сплошное и размежеванное пророчество о самоубийстве в специально отведенное время.

Сравним — ​у Высоцкого.

О самоубийстве Пушкина писали много и многие. Юрий Лотман (Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — ​начало XIX века):

Последекабристский период ощутимо изменил концепцию смерти в системе культуры. Прежде всего смерть вносила истинный масштаб в карьерные и государственные ценности. Николай I, который был убежден, что «может все» (слова его в беседе со Смирновой-Россет), разговоров о смерти не терпел и всегда их обрывал. В таких разговорах раскрывалась ограниченность и тщета его власти, и в этом, возможно, была одна из причин того, почему мысль о смерти привлекала самых разных людей николаевской эпохи».

Лотман, пожалуй, прав во всем, кроме: дело не столько в эпохе. Просто смерть — ​единственная альтернатива власти над поэтом земных царей, во все времена. Вот в «Медном всаднике», где наводнение, — ​тоже метафора пушкинской погибели:

Финальное пророчество — ​«Маленькие трагедии». Прежде всего — ​страшная тандемократия Моцарта и Сальери, где Пушкин, на мой взгляд, отождествляет себя с обоими сразу. Человеческим началом поэта, беспрекословно убивающим нечеловеческое, и наоборот. Нераздельно и неслиянно, как и было сказано.

Его — ​это самого себя.

Марина Влади, там же:

Такое же концентрированное рассуждение о самоубийстве как форме побега из наличной реальности — ​Высоцкий, с определенных дней.

«Охота на волков»:

«Жизнь» уже можно менять на «смерть», но это было бы слишком явно, поэт так не должен.

«Охота с вертолетов»:

«Горизонт»:

Это существо не могло сохранять иллюзию выживания. Больше того — ​боялось опоздать к отплытию. Отсюда это:

Марина Влади:

Пушкин из-за царя и Бенкендорфа не смог уехать за границу. И потому женился, вписав Наталью Гончарову в самоубийственный сюжет. Высоцкий женился, и потому смог ездить за границу. Возможно, тем и подвинув смерть на 12 лет, как мы склонны считать вместе с Мариной Влади.

Главные противоречия поэта дополняются суммой других, ими порожденных. Например. Между любовью и дружбой. Поэт навлекает на себя смертельную любовь, но сам он к ней не готов, ибо для него дружба главнее (несуществующей) любви, а любовь (вместе с прилагаемым сексом) — ​форма, разновидность дружбы. Потому поэт в принципе не может изменять в любви, само понятие «измена» здесь неприменимо. К Высоцкому и Пушкину это относится одинаково.

Еще одно противоречие, свойственное именно Высоцкому, — ​между миссиями актера и поэта. Две едва совместимые, враждебные друг другу ипостаси.

Вот из воспоминаний Н.Я. Мандельштам, со ссылкой на главного авторитета:

Актер онтологически пуст, чтобы в верный момент его могли наполнить до краев текст и режиссер. Поэт же — ​переполнен самим собою. Так что актер-поэт — ​те еще сапоги всмятку.

И не исключительно из-за проблем со здоровьем — ​он был Гамлетом на самом деле, и так ему было легче.

И у каждого поэта — ​свой памятник. У Пушкина — ​с высоты спокойного ожидания смерти, как утренней разносчицы молока.

У Высоцкого — ​из глубины мучительного ее ожидания, марева наркотической агонии:

Список великих русских поэтов прошлого века полон, но не закончен. Скоро будем вносить в него Виктора Цоя. И сравнивать с Лермонтовым. Но не сейчас. Как сказал Высоцкий жене Марине в день их последнего очного расставания: «Не плачь, еще не время».