Журнал «Знамя» 26-й раз вручил свои ежегодные премии. Обойденные бюджетной заботой, выгнанные из обжитых редакций, убранные с глаз читателей из киосков, третируемые литжурналистами за старомодность, ветераны стоят на своем: толстый журнал — это литературное произведение особого рода, которое имеет для культурной, общественной, политической жизни огромное значение.

Если желать здоровья обществу, то надо журналы не уничтожать, а поддерживать. Казалось бы, в пору чиновничьей любви к традиционным ценностям, обложки «Знамени», «Октября», «Нового мира», «Дружбы народов», «Иностранной литературы», «Звезды» нужно носить вместо флагов в походах за их сокровищами, но вместо этого их практически лишили источников существования.

Способы выживания редакторы ищут вместе с авторами, которые ради общего дела вынуждены отказываться от гонораров. Но этот унизительный для профессионального писателя выбор не решит проблем, о которых «Новая» поговорит обязательно. На празднике же «Знамени» если и говорили о трудностях, то литературных. Вот речь известного писателя Ольги Славниковой, получившей премию «Открытый мир» за роман «Прыжок в длину» («Знамя» № 7—8). Речи остальных шести лауреатов — в мартовском номере журнала.

Ольга Славникова: «Я стану бывшим автором романа?»

Сегодня статус лауреата литературной премии представляет собой нечто странное и зыбкое. Статус существует и имеет значение, пока существует сама премия и институция, ее присуждающая.

Чем дольше премия живет, тем прочнее ее лауреатство. При этом победители разных лет — сообщающиеся сосуды. Бывает, что жюри присуждает награду произведению спорному, а то и слабому. Кому, как не мне, многолетнему координатору «Дебюта», знать, что один премиальный сезон на другой не приходится: случаются неурожаи. Нельзя требовать ни от какой литературной премии, чтобы все лауреаты были как на подбор гениальны. Однако же сосуды сообщаются, статус лауреата один для всех, и получается «средняя температура по больнице». Процесс естественный, хотя и несправедливый.

Что же происходит со званием лауреата, если премия прекращает свое существование? Когда-то я удостоилась премии имени Аполлона Григорьева и очень этим гордилась. После входила в шорт-лист премии Белкина. Время от времени у меня запрашивают автобиографии для разных изданий и книжных ярмарок. Как правильно писать: «лауреат» или «была лауреатом»? Похоже, прошедшее время — вариант более точный. Победа в премии, которой больше нет, — это как гражданство исчезнувшего государства. Паспорт, если его не изъяли при обмене, можно хранить как сувенир.

Современная русская литература живет в режиме, противном ее природе. Это режим новостей. Новинка по определению имеет преимущество перед книгой, изданной несколько лет назад. Новинку рецензируют, обсуждают в соцсетях, включают в рейтинги «Главные книги по версии такого-то». Роман пишется два-три года, а иногда и больше. Срок его жизни в сознании литературного сообщества и читающей публики вдвое короче. Издательский бизнес, похоже, не заморачивается возней с так называемыми лонгселлерами. И книжные магазины не особо рады роману, который продается пусть постоянно, но понемногу. С тех же самых квадратных дециметров прилавка любое новое уйдет в разы живее. Бывали случаи, когда я приезжала в город N на встречу с читателями, а читатели не находили в магазинах ни одной моей книги. Последний — Ханты-Мансийск. Город небольшой, но активный и не бедный. Вместо книг я ставила автографы на библиотечных программках. В других городах мне случалось расписываться на ветхом номере журнала «Урал», на кошачьем ветеринарном паспорте и даже на дне шляпы.

В мировой литературе существуют книги, которые можно читать, но нельзя прочитать. «Улисс» Джеймса Джойса. Художественный вес романа неподъемен, но его геном передался следующим генерациям прозы. Сегодня почти любая толстая книга — если есть в ней усложнения стиля и смыслов — превращается в черный ящик. Она даже метра не проплывет по волнам реки Леты, но сразу камнем пойдет ко дну. С тем же успехом можно было заключить в обложку силикатный кирпич.

У новейшей литературы и, шире, у всей культуры сверхкороткая память. Кризисное положение такой важной национальной институции, как толстые литературные журналы, тому прямое свидетельство. Сверхкороткая память не позволяет качественному тексту стать влиятельным. Качество не закрепляется, не передается дальше, не будоражит начинающих литераторов. Стоит ли удивляться снижению уровня новейшей литературы? Если это пока не так заметно, то единственно благодаря фанатикам, полагающим, что вечность, для которой они работают, где-то существует.

Иногда мне представляется, что премиальные процессы, призванные актуализировать и увековечить лучшие литературные произведения, достигают ровно обратного эффекта. Премиальный цикл — год. Потом набегает следующая волна — новинок, шорт-листов, вручений, речей. Книги прошлого года уже ни в чем не участвуют. Их нет. Выше я уже сказала, что обнаружила себя бывшим лауреатом премии Аполлона Григорьева. И недалек тот день, когда я стану бывшим автором романа «Прыжок в длину».

Мы, писатели, редакторы, издатели, критики, — граждане тонущей литературной Атлантиды. Но, может быть, это, уже почти отмененное, гражданство — самое достойное из всех возможных.