Повышенный интерес к событиям сорокапятилетней давности подогрет фильмом «Движение вверх» о первой и весьма драматической победе советских баскетболистов над американцами на Олимпийских играх. Многие с удивлением открыли для себя эту страницу советского спорта, которую открыли бы раньше, если б читали «Новую газету».

Мы писали и о трагедии 72-го года в Мюнхене, когда террористы захватили в заложники и убили израильских спортсменов и тренеров прямо в Олимпийской деревне. Тогда Игры были в знак траура прерваны на день и омрачены навсегда. Олимпийская деревня, до того вольное и радостное общежитие молодых людей из разных стран, превратилась в укрепленную и тщательно охраняемую территорию, куда с наступлением темноты мало кто рисковал выйти. Все делегации заперлись в своих домах.

И о позорной неявке на траурный митинг делегации СССР мы тоже писали. И о наших неповторимых героях Игр, представлявших разные города и веси Союза: Валерий Борзов — последний, по-видимому, европеец, выигравший спринт; Виктор Санеев, дальше всех прыгнувший на четырех Олимпийских играх тройным; Виктор Сидяк, победивший в финале саблистов с осколком обломившейся сабли соперника в глазу; и, наконец, многонациональная сборная страны по баскетболу (Москва, Ленинград, Литва, Белоруссия, Грузия, Украина, Казахстан…), одолевшая во главе с Петровичем — Владимиром Кондрашиным — доселе с тридцатых годов не знавших поражений в финалах Олимпиад американцев…

Есть особенные события, о которых художественные произведения хорошо бы создавать осторожно, потому что даже удачные вымыслы, за давностью лет и за отсутствием душевной деликатности продукта, воспринимаются потребителем как реконструкция реального исторического факта. Эйзенштейн заставил чрезмерную массовку кататься на воротах Зимнего, изображая Октябрьский переворот. И поколения советских граждан воспринимали эти кадры как достоверную хронику. Придуманные подробности личной жизни (часто реально драматической) в вышедшей на экран баскетбольной истории (все участники которой известны и имеют имена) домыслами во имя сюжета и кассы могут оскорбить истинных героев этого фантастического спектакля и породить недостоверное представление о том, что было.

Зачем Паулаускасу, капитану этой самой команды, дорисовали сомнительные качества (в биографию)? Потому что он литовец? Но там ведь еще Поливода был с Украины и два грузина — Коркия и Саканделидзе. Можно было пофантазировать… И про Сашу Белова неточно, и про тренера Кондрашина, человека с личной драмой, начисто лишенного пафоса, можно было много тактичней и честней. То, что он в фильме носит другую фамилию, — лукавство. Другого главного тренера не было. Теперь будет?

И хорошо бы не забыть: то, что случилось в Мюнхене в 72-м году, — действительно невероятное, но всего лишь спортивное событие.

Я его видел от начала до самого конца, до ночного награждения, когда по темной, напряженной после террористического акта Олимпийской деревне высоченные парни (отличные мишени, не дай господь, думал я, шагая за ними) молча двигались в сторону гандбольного зала, где им предстояло в отложенной на день из-за протестов американцев церемонии получить свои золотые медали.

Сборная США на награждение не пришла. По мне, это была ошибка, истинный моральный проигрыш. Если у них и были претензии, то к судьям, а не к достойному и равному сопернику в сложной и запутанной концовке мастерством и удачей отобравшему у них золото.

Я сидел в полупустом зале, с подиумом посередине площадки, на котором вторая ступенька была не занята, и думал, что американцам не хватило широты. У них был шанс сохранить и демарш, и лицо: вот они приходят на церемонию, благородно пожимают руки победителям, получают медали, кладут их на подиум и уходят. И остаются в истории спорта достойными, несогласными с судейским решением, но уважающими партнеров джентльменами. А так…

Это очень важно — сохранить имя. Для меня самый яркий пример его потери в спорте — Марадона. Ах, если бы он, забив на чемпионате мира мяч рукой, вынул его из сетки и, подойдя к судье, признал свою хитрость. Он потом забил бы еще. И стал бы по-настоящему великим спортсменом. А так, приравняв свою руку к руке Бога, он остался во времени как хорошо перебирающий ногами, быстрый, техничный, невероятно одаренный игрок, но все-таки футбольный прохиндей.

Вернемся, однако, в баскетбольный дворец мюнхенской Олимпиады. Легко сказать — вернемся. А как туда попадешь? Ажиотаж страшный.

На автобусе вместе с нашими баскетболистами мы — несколько безбилетных болельщиков — доезжаем из Олимпийской деревни, где у служебного входа нас и высаживают: Валерия Владимировича Буре, отца и тренера пловца Владимира Буре, получившего в Мюнхене бронзу на стометровке вольным стилем и серебро в эстафете, двух красавиц-волейболисток — свежих чемпионок Игр, и вашего покорного слугу в купленных утром джинсах Levi’s 517, черных начищенных туфлях, голубой рубашке с галстуком (!) и фотосумкой через плечо. (Я так в театр не ходил.)

Вокруг дворца никто не толпится. Немцы порядок знают: есть билет — идешь. Нет — сидишь дома, смотришь по телевизору. На широком распахнутом входе с двух сторон стоят переодетые в цивильную форму олимпийской обслуги два солдата. Видно, что дисциплинированные. Посмотрев на их неискушенные лица, я вспомнил, как мы в детстве «канали» на стадион. Уверенно подойдя к одному из них и держа в руках конверты, я пропустил свою компанию, считая: «eins, zwei, drei» (пригодились знания немецкого, почерпнутые в институте физкультуры). Подождав, пока они пройдут через вестибюль, я вручил каждому солдату по конверту, где была открытка с изображением московского памятника первопечатнику Ивану Федорову, и, пока они изумленно изучали художественную продукцию, рванул в зал. Покинуть пост никто из них не мог.

Зал был забит. Мои товарищи растворились в темноте, а я, увидев рядом со скамейкой советской команды помощника Кондрашина Сергея Башкина в нейтральной, как и у Петровича, только светло-бежевой куртке, с не присущей мне решительностью направился к нему. И никто не задержал, хотя специального пропуска у меня не было, да и основной «аусвайс» был выписан на имя моего доброго товарища — олимпийского чемпиона Токио по классической борьбе Александра Иваницкого с его же фотографией. Симпатичный Башкин велел мне сесть на фотосумку рядом с баскетболистами и на площадку не выходить.

Но я вышел, выскочил, вылетел, едва прозвучал (в третий раз финальный, на этот раз окончательный, свисток судьи). А за секунду до этого, 9 сентября 1972 года, неповторимый Саша Белов, как-то пригнувшись, бежал по баскетбольной площадке мюнхенской Олимпиады и кричал от радости. Опущенный им в кольцо мяч все еще неправдоподобно медленно падал, когда баскетболист добежал до нашей половины поля и рухнул под тяжестью обнимавших его гигантов.

Ни судьи, ни полицейские не пытались навести порядок, и долго от щита к щиту ходили, наталкиваясь друг на друга, счастливые до слез советские игроки, впервые после бессменного с тридцатых годов господства американцев ставшие олимпийскими чемпионами.

Я их снимал, бродя по площадке, но не так уж много, поскольку руки были заняты объятиями. На меня сверху падали то ли слезы, то ли пот и бормотание типа: «У, ты Е.Т.М.».

…Судьба финала решалась в последние мгновения. Три секунды отделяли наших баскетболистов от золотых медалей, когда при счете 49:48 Саканделидзе тактически фолит под своим кольцом. Два штрафных. Время остановлено. Даг Коллинз бросает два штрафных. 49:49, 49:50… Только что три секунды отделяли наших от победы. Теперь — от поражения.

Наши вводят мяч в игру. К судейскому столику подбегают тренеры. Кондрашин еще после американских штрафных просил минутный перерыв. Судьи дают минуту, возвращая мяч на лицевую. Кондрашин меняет Алжана Жармухамедова на Ивана Едешко, который и вводит мяч в игру длинным пасом. Саше Белову не удается его принять.

Проиграли.

Но неожиданно цифры на табло запрыгали назад, оставляя шанс и те же три секунды. Оказалось, судьи, не выдержав накала страстей, пустили секундомер раньше времени. Мяч считается в игре не в момент, когда его вбросили, а когда его коснется игрок в поле.

Еще одна попытка. Третья. Американцы, только что пережившие победу, теряют концентрацию, и Едешко беспрепятственно через все поле точно пасует Белову, Саша ловит мяч почти под кольцом, обманывает двух защитников, взлетает и опускает мяч в корзину. 51:50.

Победа!

Ну теперь-то всё?

Нет, не всё. Американцы подают протест, оспаривая результат. Наши баскетболисты, закрывшись в раздевалке и никого не пуская к себе, включая наших официальных лиц, ждут решения судей. А те заседают, заседают… Выясняют, было ли в действиях Кондрашина и Башкина, выскочивших к столику, и судей на площадке нарушение правил.

Пережив почти победу, почти поражение и вновь победу, они сидят в закрытой изнутри комнате под трибунами в ожидании своей судьбы.

Не помню и не могу теперь понять, каким образом я оказался в раздевалке, где, кроме баскетболистов, не было никого, даже их тренера Владимира Кондрашина. Я снимал их в течение двух часов, экономя единственную пленку, поскольку понимал, что мне представился редкий случай сфотографировать людей в момент высокого драматизма. Быть может, высшего в их жизни.

Потом, в Москве, показал им снимки, и они удивились:

— Там никого не было, кроме нас. Мы тебя не видели.

А я их видел. Посмотрите и вы на лица огромной человеческой драмы, сыгранной в баскетбольном финале мюнхенских Олимпийских игр. На этих фотографиях ждут решения судей и своей судьбы Жармухамедов и Вольнов. Саканделидзе и Коркия. Сергей Белов, Поливода и Паулаускас. Едешко и Александр Белов.