На занятия 4 апреля прошлого года курсанты питерской Можайки пришли взбудораженными. Как, впрочем, и многие в тот день в Петербурге. Накануне смертник взорвал поезд в метро, погибли 11 человек, пострадали пятьдесят (через несколько дней станет известно, что погибших шестнадцать, пострадавших — больше ста). В академии и так была объявлена операция «Антитеррор», а тут еще историк начал лекцию с призывов к бдительности.

Вадим Осипов, будущий геодезист, слушал вполуха. В раскрытой тетрадке он стал что-то рисовать. И не заметил, как препод подошел совсем близко. Историк потребовал предъявить рисунок. Вадим вырвал листки из тетрадки, скомкал и спрятал. Историк дал слово офицера, что посмотрит и вернет.

На листках был план казармы. Рядом юноша написал (здесь и дальше орфография и пунктуация соответствуют записям в уголовном деле):

Дальше шли рассуждения о том, что сделал бы он — Вадим Осипов. И тот самый план захвата казармы. Историк Никулин прочитал и отнес листок командованию академии. Начальство передало художества курсанта в ФСБ.

«Моя голова полна мыслей»

Поступать в Можайку Вадим приехал из Оренбурга. Там шесть лет проучился в кадетском училище, куда попал по квоте как сирота. Отца он никогда не знал, мать годилась ему скорее в сестры, потому что была старше на 14 лет. Ее лишили родительских прав, а когда парню было 13, она умерла от передозировки. Бабушке в опеке над внуком отказали — она склонна к запоям. Опекуном стал прадед, но он умер. Из родных, с которыми можно было поговорить, осталась только тетя.

При таком анамнезе парень вырос удивительно правильным.

— Он отличается от других сверстников, — делится наблюдениями адвокат Виталий Черкасов из Международной правозащитной группы «Агора».

Из-за одиночества с детства у Вадима появилась тяга записывать все, что придет в голову: он постоянно вел дневники. Записи заносил корявым почерком, но обстоятельно, многословно и, как говорят психологи, вязко. Они отметят эту его черту в экспертном заключении — «застреваемость на своих идеях» и «погруженность в свои увлечения».

В Можайку он пошел тоже по квоте как сирота. И другого пути для себя не видел.

В академию Вадим поступил, сдав все тесты с успехом. Под Новый год его однокашники скинулись и подарили ему деньги на поездку домой, в Оренбург. «По приезде на последние накопленные деньги купил нам подарки и продукты», — расскажет следствию тетя Вадима.

На самом деле, по словам адвоката Черкасова, с «последними деньгами» произошла другая история: остатки того, что подарили однокурсники, нашла и пропила бабушка. Для Вадима это стало серьезным ударом. Одновременно у него как-то сложно стали складываться отношения с девушкой, о которой он в дневнике писал, что любит «больше жизни». В Петербург он вернулся не в лучшем настроении.

«Желая прославиться»

Такого подозреваемого в подготовке диверсии ФСБ получило на следующий день после настоящего теракта. Сирота, родных рядом нет, заступаться некому. Если бы не «Агора», у него и адвоката толком бы не было. И началась бурная оперативная разработка.

Планы захвата казармы Вадим выдумывал и раньше, причем делился идеями с сокурсниками. Его записи в дневнике по этому поводу стали настоящим подарком следствию: «Кому бы я ни рассказывал о своих планах — все смеются и не воспринимают меня всерьез. А ведь я-то и не шучу. Все планы, которые созрели у меня в голове, — появились не просто так. Я планирую их подготовку и осуществление в своей голове. Тяжело запомнить все, но теперь мне будет легче, ведь я завел тетрадь-дневник для этих целей».

Психологи позже скажут, что рисовать план в тетрадке по истории 4 апреля он стал неслучайно. На впечатлительного юношу подействовал теракт в метро, он больше «не мог держать мысли в себе и решил изложить их на бумаге». Только психологи, в отличие от чекистов, сочли, что эти идеи он рассчитывал в будущем «использовать для выявления недостатков в системе».

Первые допросы подозреваемого проводил майор ФСБ по фамилии Круть. Делал это настолько профессионально, что через неделю, уже 8 апреля, получил готовый портрет террориста.

— Есть видеозапись допроса, — рассказывает адвокат Черкасов. — И там четко прослеживается: это не Вадим от своего лица говорит, что хочет устроить теракт. Круть задает ему вопрос: почему вы решили, что террористы «облажались»? Вадим отвечает: ну как же, они наверняка ставили цель, долго готовились, им важно было устроить панику, дестабилизировать город. То есть он рассуждал, как бы вживаясь в ситуацию. Тогда Круть интересуется: а вы, мол, как бы на их месте поступили?

Психологи отмечают у Вадима черты «инфантилизма (незрелости) со склонностью к фантазированию». Адвокат Черкасов говорит, что парень мечтал учиться не на скучного геодезиста в Можайке, он хотел быть настоящим разведчиком.

— Он мечтал о работе в спецслужбах, поэтому к сотруднику ФСБ отнесся доверчиво, стал с ним делиться, — объясняет адвокат. — Он завидовал друзьям по кадетскому училищу, один из них поступил в учебное заведение ГРУ, другой — в Рязанское училище ВДВ. Что касается его циничных слов о погибших — он говорит, что за это ему стыдно. Но, разговаривая с оперативником, он исходил из того, что надо смотреть на теракт как бы глазами контрразведчика. Круть его подбадривал, а он моделировал, фантазировал.

Благодаря профессионализму Крутя обвиняемый у него фантазировал на лету. Он до такой степени поверил душевному майору, что сам, по собственной инициативе показал ему в телефоне книжку из списка экстремистской литературы, найденную в интернете.

В обвинительном заключении по этому поводу сказано, что свои планы «террорист» лелеял аж с ноября 2016-го, едва начав учиться. «Желая самоутвердиться и прославиться путем создания общественного резонанса, направленного на запоминание населением его личности в роли массового убийцы», — объясняет его мотивы следствие. При этом в казарме у Вадима не нашли никаких признаков того, что он реально готовил диверсии.

И вот теперь курсанта Осипова судят как террориста. Пока известно, что судью не удовлетворили результаты психолого-психиатрической экспертизы, не нашедшей у обвиняемого никаких отклонений. Предстоит повторное обследование.

Ирина Тумакова,специально для «Новой», Петербург