— Почему 11 декабря вы ехали на автомобиле без прав?

— Я лишен прав по сфабрикованным обвинениям за протест против платного проезда по ЗСД (Западный скоростной диаметр — внутригородская платная автомагистраль в Санкт-Петербурге. — Ред.). Но я сел за руль ввиду крайней необходимости — это допускается. Под Петербургом, в поселке Красный Бор, мы с другом перегоняли из гаража в гараж неисправную машину моей жены, чтобы отремонтировать. Жена и двое детей, включая грудничка, заболели, без машины многодетной семье — никак.

Но за мной следили. Утром 11 декабря пытались забрать судебные приставы по решению Московского областного суда, оштрафовавшего меня на 30 тысяч рублей. Я их не заплатил, потому что в Химках меня незаконно задержали в июне. Я пытаюсь обжаловать этот штраф. После ареста (на дороге, во время езды без прав – прим.ред.) ко мне в спецприемник пришли судебные приставы и вручили повестку в суд на 28 декабря. Накануне заседания мой защитник Динар Идрисов уточнил у судьи: требуется ли мое присутствие? Судья ответила: нет. А в 7 утра 28 декабря к моему дому пришли судебные приставы.

— Дальше как вас блокировали?

— 26 декабря, когда я отбыл 15 суток, мне принесли новую повестку — зацепились за автопробег в Петербурге в апреле. Хотя мы еще весной объясняли, что выезжаем без лозунгов, без плакатов, только — с символикой ОПР. Но нас задержали. Пытались вменить незаконную организацию автопробега — не получилось. Теперь они рассматривали автопробег как шествие. Просто была задача — не отпускать меня из-под ареста и осудить как минимум еще на десять суток.

26 декабря, в 21.45, за мной приехал Идрисов. Мы с ним обменялись сумками и верхней одеждой, но фокус не удался — нас уже ждали.

Между тем сами полицейские действовали незаконно: даже не выпустили меня на улицу, не дали поставить отметку в журнале, задержали во внутреннем дворе спецприемника. Привезли в 76-й отдел полиции. Там уже ждали сотрудники Центра «Э» и ФСБ. Не разрешили мне позвонить юристу, отказали в его присутствии. Составили протокол. Полицейские сказали: есть видеозаписи — вы проводили в Петербурге в июне шествие. Я возразил: давайте не будем подменять понятия. Автопробег был, я там находился, но организацией не занимался. Каждый принимал решение об участии или неучастии в автопробеге лично и добровольно. Автопробег как шествие я не признаю.

Ночь на 27 декабря я провел в камере отдела полиции. Днем привезли в суд. Мне не вручили повестки, ничего не объяснили. На выходе из отдела дали расписаться в том, что я «освобожден». Я исправил: «не освобожден, а сопровождаюсь в суд под охраной».

— Как вам удалось бежать из суда?

— Довольно просто, хотя меня опекал усиленный наряд полиции. Сопровождали в суд автомобиль ППС и две машины ГИБДД. Потом мы поднялись на третий этаж. Подъехал Идрисов. Напомнил сотрудникам полиции, что они нарушают права человека. Тогда мне с защитником позволили зайти за угол в коридоре — поговорить, а там — дверь и лестница.

Телефона у меня нет. Знаю, что меня искали.

— Как долго теперь вы будете вынуждены прятаться?

— Как минимум до 11 января — до заседания суда по штрафу за Химки. Посмотрим, что он решит. Если заседание перенесут, то станет четко понятно: меня все еще хотят на какой-то период изолировать.

— Вас всеми силами блокировали только из-за ваших планов выдвигаться на президентских выборах?

— Только из-за планов! Мы не надеялись на избрание. Хотели лишь попробовать свои силы. Еще раз заявить о себе. Привлечь интерес общества и СМИ. Напомнить о проблемах.

— Противодействие вам со стороны власти сравнивают с противодействием Алексею Навальному.

— Возможно, Алексею противодействуют больше. Он уже давно в политике. А члены ОПР себя не считают политиками.

— Но и под арестом, и в бегах вы пытались собрать подписи?

— Сейчас многие говорят: «Бажутин не собрал, не смог». То, что в Дагестане не собрался кворум на собрании по поводу моего выдвижения, еще не означает, что люди всем довольны и ничего не хотят менять. Я четко знаю, что в Дагестане спецслужбы провели большую работу. Многие горцы из сел, с которыми мы предварительно договаривались, не приехали не по своей воле. 2 января, в день собрания, коллеги из ОПР до многих дагестанских дальнобойщиков не смогли дозвониться: телефоны были выключены.

— Почему собрание по вашему выдвижению проводилось в Махачкале?

— В Махачкалу собрание перенесли, потому что в Москве или Петербурге его было точно не провести. В Дагестане людей запугать сложнее. Но нам показали, что можно надавить и на горцев. Хотя собрание все равно состоялось: 50 честных человек не испугались. Однако в сложнейших условиях, без денег, в кратчайшие сроки, я считаю, мы смогли сделать много. В Тюмени поддержать Путина вышли девять человек, а меня в Дагестане — 50. Не вижу никакого проигрыша. Будем бороться дальше.

— А дальше как?

— Никто не отменял нашей борьбы в рамках отраслевой деятельности. 80% грузов перевозят дальнобойщики ОПР. В разных регионах будут и муниципальные выборы, и довыборы в федеральные органы власти. Мы используем все моменты для того, чтобы наши люди максимально проникали во власть и заявляли наши требования. Сидеть и молчать мы не собираемся.

— Главная проблема для дальнобойщиков — система «Платон»?

— «Платон» создает ограничение по передвижению для всех владельцев транспорта. После президентских выборов в интерфейс системы внесут и легковые машины. Рост цен на товары первой необходимости и продукты питания зависит от накладных расходов на перевозки. А они — всё выше и выше. И мы не виноваты — в магазин мы идем вместе со всеми.

Но это еще не все. Уже есть законодательная инициатива о запрете частному бизнесу владеть грузовым транспортом. А это беда.

Мы видим, что происходит в экономике: сокращается объем производства, снижается потребительский спрос. Товаров и из Китая, и из Европы завозится все меньше. Рынок сворачивается. Это чувствуют все жители страны.

— Как это сказывается на дальнобойщиках?

— На 2015 год в России было зарегистрировано примерно от полутора до двух миллионов грузовых автомобилей (точной цифры нет). На тот момент существовало четкое соотношение: 30% — крупных перевозчиков, 70% — перевозчики из среднего и мелкого бизнеса. А сейчас нас уже — 50 на 50. Реально с рынка ушли 20% частников. И это не предел.

Власть мелкий бизнес не поддерживает, не помогает ничем. Грузовые машины — дорогие, почти все они взяты частными перевозчиками в кредит и лизинг, но денег на ремонт не хватает, состояние транспорта — плачевное. Если люди уйдут с трассы, максимум, куда денут свои грузовики — на металлолом. А кредиты и лизинг останутся. Это будет еще один социальный удар, следующий шаг к росту недовольства в стране — перевозчики могут перестать быть перевозчиками, но они останутся участниками протестных движений.

— Вы лишены водительских прав на 2,5 года, ваш старший сын Артем лишен их на 1 год. Как и на что сейчас живет ваша многодетная семья, ведь у вас еще трое несовершеннолетних детей и грудной шестимесячный ребенок?

— Живем на ежемесячное пособие на младшего ребенка, которое получает жена, но это — мизер. Я сейчас не могу найти работу. Немного помогают ребята из ОПР. Невеликие деньги, но как-то справляемся.