В конкурсе на этот раз много слов, отсылающих к виртуальной реальности. Это объясняется и объявленной недавно «цифровизацией экономики» (в то время как она происходит в мире уже последние 25 лет): активно звучат слова блокчейн, цифровая экономика, большие данные. Одновременно в язык проникает и «чужая реальность»: биткойн, криптовалюта, майнинг… Но кроме них появилось еще и большое количество терминов, относящихся к тому, что можно назвать конструированием реальности. Фейк и его производные — фейковые новости, фейковая дипломатия, альтернативные факты, вирус(ный).А также — агрессивное вмешательство в эту реальность: фабрика троллей (в Сети), хакерская атака и первая мировая интернет-война. Венчают эту постреальность постистина и трампутин — политический голем, который постистину активно прививает. Успех слова хайп, которое мгновенно прижилось в России, объясним звуковым подобием: за ним угадываются старинные «хват» и «хвать», хапнуть; хайп также перекликается с русским «хай» («поднять хай») — которое является, скорее всего, производным от глагола «хаять». Но, кроме того, хайп — это также слово из параллельной, условной реальности. Социолог Жан Бодрийяр описывал современность в качестве ускользающей, исчезающей — и теперь нужно успеть «хапнуть» саму реальность, пока она совсем не испарилась. Председатель жюри «Слова года» филолог Михаил Эпштейн выделяет по итогам 2017 года целых четыре лейтмотива, связанные с виртуальной реальностью, а по количеству эти слова составляют чуть ли не половину от всего списка. Можно констатировать, что наша реальность сегодня наполовину условна.

Слово года

В первом десятке слов года — биткойн, токсичный, криптовалюта, фейк… Лишь победившая в номинации «Слово года» реновация (процесс переселения из ветхих домов, который затронул миллионы москвичей) сиротливо выделяется своим земным происхождением. Но слова, обозначающие реальные понятия, в России также призваны камуфлировать сущностную пустоту. В этом смысле реновация (как и «цифровизация») — тоже в известном смысле хайп и фейк. После громких обсуждений летом этого года тема переселения почти исчезла из новостей — как такое возможно?.. Можно предположить, что любая реновация, спущенная сверху, заканчивается оттого, что Кремль почему-то охладел к этой теме или она перестала приносить политические выгоды. Но в таком случае реновация сейчас означает буквально «ничто», благое пожелание, фикцию. Для обозначения даже технологических изменений российская политическая система использует по возможности как можно более тусклые и вялые слова — чтобы за ними нельзя было угадать перемены. Слово реновация именно из таких. «Ре» (лат. re…) — приставка, указывающая на повторное действие, в данном случае означает улучшение прошлого нововведения. Иными словами, реновация — это обновление обновления. Эту конструкцию можно назвать сверхсимволической: она изо всех сил старается обозначить перемены — и одновременно скрыть их, приуменьшить их эффект. Таким образом, «реновация», по замечанию Михаила Эпштейна, это как бы обезвреженная «революция», из которой вынули опасное жало.

Почти единственным исключением из этого ряда сокрытия реальности является короткое, даже простецкое слово безвиз. На Украине теперь нет даже формальных препятствий для поездок в Европу. Слово составлено с помощью механического присоединения предлога и существительного. Было без виз — стало безвиз; эта карнавальная простота словно бы демонстрирует: здесь нечего скрывать или таить. Словно попытка напомнить огромному виртуальному русскому миру о том, что реальность где-то еще существует.

Выражения года

Номинация «Выражения года» на первый взгляд пытается вернуть нас к реальности — но каким-то окольным путем. Выражение он вам не Димон (название фильма-расследования о коррупции) понятно только тем, кто его посмотрел. Вмешательство в выборы — тем, кто смотрит и слушает американские новости. Наконец, корзинка Сечина — выражение, понятное только тем, кто следил за делом бывшего министра Алексея Улюкаева.

Тот же привкус страшной сказочности таят и выражения пьяный мальчик и мальчик из Уренгоя. Михаил Эпштейн замечает, что мальчик постоянно всплывает в российском массовом сознании — вспомним хотя бы распятого мальчика(2014). Первым на ум приходит пушкинизм из «Бориса Годунова» — «мальчики кровавые в глазах», обозначающий нечистую совесть. Современные мальчики есть также напоминание о неизжитой коллективной травме, подсознательном чувстве вины. Фабрика троллей завершает эту сумрачно-сказочную реальность. Выражение выйти из зоны комфорта также примечательно этимологией. Слово «зона» в России ассоциируется с лишением свободы. В 1990-е годы это слово проникло в лексикон совершенно аполитичный (в частности, закрепилось в лексиконе риелторов) — словно бы пытаясь очиститься от пугающих ассоциаций. Выражение зона комфорта появилось примерно тогда же — но одновременно оно означало и словесную уловку, имеющую целью скрыть правду ради прибыли. Теперь выражение выйти из зоны комфорта означает символический отказ от вранья, от самообмана, от слов-симулякров. Буквально — заглянуть правде в глаза. Это выражение символично для всего лексикона 2017 года: слова словно бы рвутся из сказочного, виртуального, затемненного сознания — к реальности. Но на их пути встают полчища слов-обманок, не дающих пробиться к смыслу и правде.

Антиязык

Номинация «Антиязык» — опять-таки виртуальность, которая стремится запутать или лишить смысла фундаментальные представления о добре и зле, вывернуть здравый смысл наизнанку. Иностранными агентами называют в России те медиа, которые пытаются доносить до общества неприятную правду. Можем повторить — эксплуатация великой трагедии и победы в войне, которая теперь используется для троллинга. Альтернативные факты и постистина — попытка разрушить истину и факт как таковые. Мироточивый бюст, ритуальное убийство, плоская земля, освящение ракеты, сбор биоматериалов —все это та самая альтернативная реальность, которая выдает себя за подлинную; одновременно это — какой-то реванш архаики, хтонь.

Парадокс — но единственным возвращением в реальность на этот раз является номинация «Протологизм года» — то, что придумано не телевизором, а самими людьми. Реальность теперь — как и в 1970–1980-е — добывается с трудом, высекается из столкновения языка официоза с языком улицы, кухни. Домогант(автор — Игорь Харичев) — насильник, рядящийся в стерильные одежды, по аналогии с докторантом. Гоп-политика (Михаил Эпштейн) — смешение языка политики и «языка двора». Зломенитый (М. Э.) — состояние общества, в котором прославиться проще всего умножением зла, демонстрацией худших человеческих качеств. Живоглупие (М. Э.) — сочетание природного ума и искаженного мировоззрения. Неозлобизм (Сергей Аркавин) — постзлоба, усиленная техническими средствами. Соворность(М. Э.) — солидарность ворующих, с опорой на многовековые традиции. Достосрамный (М. Э.) — результат перевернутой этики. Такое общество нуждается в обеззлобливающем (Сергей Аркавин), а сетячий образ жизни (Отар Бежанов) — парадокс — оказывается единственным укрытием от мира имитации. Слова и выражения 2017 года отражают выстроенную в России систему тотальной симуляции, подделки, в которую вложено много сил; все это — грандиозная операция прикрытия реальности. Другие слова-2017 — попытка пробиться сквозь завесу пустых, ничего не значащих словес — к реальности. Ее, реальность, добывать с каждым годом становится все труднее. Здесь можно было бы привести в пример еще три неологизма: дерзюминка(Отар Бежанов),живолюдье(М. Э.), а также совпарение — когда люди, как на картинах Шагала, вдохновляют друг друга не на сов-падение, а сов-парение. Эти неологизмы — вопреки сумрачной реальности — на редкость позитивны, словно бы созданы впрок — в расчете не на нынешнее, а на будущее, лучшее общество.

Андрей Архангельский, член экспертного совета «Слова года», специально для «Новой»