Нервозность вокруг премьеры с каждым днем только нарастала. Простые и не очень зрители не могли достать билетов: в кассы театра поступило лишь по 500 билетов на каждое из всего двух представлений. И продавались они только по предъявлению паспорта, данные которого вносились в какую-то, наверное, зрительскую спецбазу. И хотя при входе охрана проверяла паспорта, непотопляемые спекулянты торговали возможностью увидеть «Нуреева» за 40-85 тысяч рублей за билет. Не удивительно, что зал наполовину был заполнен чиновничьей и светской публикой.

Артисты, занятые в спектакле, в один голос утверждают, что постановка в ближайшее время будет продана одному из европейских театров. Руководство же Большого обещает, что «Нуреев» войдет в репертуар, и следующая серия показов состоится в мае 2018-го года. Но если верить репертуарному буклету Большого на текущий сезон, ближайшие спектакли запланированы на 27 и 28 июня.

В такой ажиотированной обстановке трудно отнестись к «Нурееву» как к чистому артефакту. Однако это все же мировая премьера двухактного балета композитора Ильи Демуцкого, написанного им в творческом союзе с Кириллом Серебрениковым, которому принадлежит режиссура, концепция балета, либретто и сценография. Хореография Юрия Посохова, за дирижерским пультом Антон Гришанин. По сути, представлен был не столько балет, сколько мультижанровый, яркий и современный спектакль. Надо заметить, что именно эта постановочная команда работала и над очень успешным дебютным балетом Ильи Демуцкого в Большом «Герой нашего времени».

Но тогда, два с половиной года назад, и уголовных дел на авторов спектакля не заводили, и сюжет был классически литературный, а никак не попытка байопика одного из самых ярких героев мирового балета ХХ века. Но, кажется, это еще и попытка поквитаться с исторической несправедливостью: Рудольф Нуреев никогда не танцевал на сцене Большого.

Либретто основано на ключевых эпизодах жизни Нуреева: учеба в Вагановском училище, в классах которого меняются портреты вождей от Ленина до Хрущева, но портрет Агриппины Вагановой царит над всеми; гастроли Кировского театра во Франции, после которых он остался в Париже, совершив легендарный прыжок из нищеты в свободу и славу; встречи с Эриком Бруном, с Марго Фонтейн и воспоминания почти о всех его ролях. Нуреев станцевал около 20 партий, и даже появлялся в мюзикле Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна «Король и я», где пел со сцены. «Когда я пою, то знаю, что разжигаю во многих огонь. Мне всегда удавалось действовать людям на нервы», — однажды признался Рудольф Нуреев.

Замысел был масштабным: в спектакле задействована не только балетная труппа и миманс, но и хор, оперные певцы, музыканты, солирующие на сцене, «Джаз Бэнд» и драматический артист в роли аукциониста. Он и раскладывает жизнь великого танцовщика на дорогостоящие лоты: в 1995 году, через два года после его смерти практически все его имущество было распродано на аукционе «Кристи».

Именно аукционист в точном исполнении артиста МХТ им. Чехова Игоря Верника становится главным героем спектакля. Он даже излишне доминирует, нередко грубо разрывая музыкальную ткань спектакля. Но если вдуматься, ведь сам Нуреев еще при жизни, как всякий идол и кумир, стал по сути аукционным лотом.

Финал первого действия: «Лот 875. Записка мистера Нуреева, адресованная мистеру Бруну. Написана на бланке больницы города Торонто, где Рудольф Нуреев навещал Эрика Бруна перед смертью последнего, последовавшей в 1986 году от рака легких… Содержание записки носит интимный и конфиденциальный характер и огласке не подлежит». А продаже, выходит, подлежит.

Музыка Ильи Демуцкого ассоциативная и танцевальная. Но спектаклю явно не хватает режиссерской руки (Кириллу Серебренникову следователь так и не разрешил провести ни одной репетиции), чтобы сцены слились в единое целое. Что касается наделавшей летом много шума знаменитой фотографии обнаженного Нуреева работы Ричарда Аведона, то на премьерном спектакле она лишь стыдливо промелькнула среди иных фотографий «Бога танца и порока».

Образ Нуреева в исполнении Владислава Лантратова получился мягковатым, излишне романтизированным и не столь магнетически мощным, каким был его прототип. Это вообще трудная и, как правило, не благодарная задача воплощать на сцене образы своих выдающихся коллег. Мария Александрова представляла Марго Фонтейн, а Светлана Захарова воплощала собирательный образ великолепных балерин Аллы Осипенко и Натальи Макаровой.

Чувствуется, что авторы задумывали спектакль как проникновенный оммаж трагической фигуре Нуреева. Драматургическая пружина раскручивается от пафосного исполнения «Песни о Родине» хором, тенором (Марат Гали) и меццо-сопрано (Светлана Шилова) до изысканных и печальных строф Бодлера и Рембо. Голосом Короля становится контратенор (Вадим Волков), лейтмотивом спектакля — «Колыбельная» на татарском языке.

Три сцены из спектакля производят неизгладимое впечатление. Первая —это соло нуреевского ученика, страстно и виртуозно исполненное Вячеславом Лопатиным. Вторая — дуэт Нуреева и Эрика Бруна (Денис Савин). И третья — финальная, когда поверженный болезнью Нуреев, только что паривший над сценой, старческой, нетвердой походкой бредет по сцене и спускается в оркестровую яму, занимает место у пульта и пытается дирижировать «Баядеркой», как об этом и мечталось в реальности в конце 1992 года. А 6 января 1993-го Рудольфа Нуреева не стало.

Зал встретил премьеру 16-ти минутной овацией, а большая часть постановочной команды во главе с Юрием Посоховым вышла на поклоны в футболках с портретом режиссера и словами: «СВОБОДУ РЕЖИССЕРУ!»

Прямая речь

— Спектакль, безусловно, вызовет споры, но мне кажется, что мы занимаемся искусством, а искусство должно поднимать проблемы и вопросы, которыми живет общество. У целого ряда людей были высказывания по поводу того, что эту тему и об этом танцовщике не надо делать спектакль сегодня. Я уже это слышал, причём неоднократно. И с экрана телевизора, и в прессе. Такие мнения, естественно, будут, я ничего в этом плохого не вижу. Только мне бы очень хотелось, чтобы диалог о спектакле велся в рамках цивилизованной дискуссии.

Мария Бабалова, специально для «Новой»