На гостелеканале в Улан-Удэ министр природных ресурсов Бурятии Юрий Сафьянов заявил, что популяция байкальской нерпы «превысила все разумные пределы». И «мы будем ее регулировать, я сторонник таких решений». За несколько дней до этого с той же нехитрой мыслью выступил директор Байкальского филиала Госрыбцентра Владимир Петерфельд: его учреждение предложило Минприроды РФ возобновить промышленный лов нерпы, это согласуется сейчас в правительственных ведомствах, и, он думает, будет одобрено. «Мне, например, звонят и говорят, что Москва готова принять любое количество нерпичьего жира, если будет возобновлено производство». Поддержал решительные меры и руководитель Ангаро-Байкальского управления Росрыболовства Виталий Молоков.

Рассказывая о 132 тысячах голов при оптимальной численности в 90—100 тыс., Петерфельд оговорился: учет проводят «в основном, по центральной части озера». Доведу его мысль до конца: данных о перенаселенности попросту нет. Решение, чтобы написать Москве дать денег на учет нерп в 2018 году лишь принято — месяц назад на совещании иркутского правительства. Нет и данных о дефиците рыбы голомянки (корма нерпы). Нет единства и насчет оптимальной численности популяции: три года назад старший научный сотрудник учебно-методического центра «Сибохотнаука» Иркутского аграрного госуниверситета Борис Дицевич говорил о 50 тыс. голов — то есть, вдвое меньше, чем у Петерфельда.

Центральный же аргумент чиновников за отстрел — осенняя массовая гибель нерп (о ней в № 124 «Новой»). По данным Госрыбцентра, погибло не менее 200 тюленей, и «одна из возможных причин — высокая плотность популяции и включение механизмов саморегуляции численности животных». Непосредственная же причина гибели, как утверждают не только чиновники, этим пестрят все информленты, установлена, и это — «инфекция».

В реальности причина не выяснена. Западно-Байкальская природоохранная прокуратура лишь сообщила о завершении проверки. Признаков химического загрязнения акватории и негативного антропогенного воздействия не установлено. Далее дословно: «Отобрано 15 проб патологического материала (14 нерп). По результатам исследований в 11 пробах выявлен антиген энтерита (11 нерп), 3 антигена парвовирусного гепатита (2 нерпы)».

Это — не причина эпидемии, это констатация, что популяция ослаблена инфекциями, прокуратура умывает руки, и далее устанавливать причину ученым. Сняло с контроля «ситуацию с массовой гибелью нерп» и Байкальское управление Росприроднадзора.

Вирус чумы плотоядных, который, как многими считается, стал причиной эпидемии 30 лет назад, в пробах не выявлен, однако это не значит, что он не присутствовал. Чтобы убедиться в этом, надо отбирать пробы у живых тюленей. Этого не сделано.

Всех убьем, одни останемся

На берегу Байкала в Листвянке уже продолжительное время находят мертвых бокоплавов Acanthogammarus (рыбаки их называют «колючим бормашем», а вообще вся эта группа существ в народе именуется рачками, байкальскими креветками, бекарасами). Очевидцы рассказывают «Новой», что началось это с 19 ноября.

Комментируя фото, директор Лимнологического института Андрей Федотов сказал: «Когда их много — они слоем могут лежать, и то это ни о чем не свидетельствует кроме как о шторме, который произошел, и их выбросило. В том, что я увидел на фотографиях, я ничего страшного не нахожу». Проверка по данному случаю проводиться не будет.

Штормит с 19 ноября или с 26 октября, когда нашли первые туши массово погибших нерп? Месяц назад тот же эксперт говорил Интерфакс-Сибирь, что и нерпы могли погибнуть из-за шторма.

Значение этих козявок — во всей их совокупности — для озера переоценить невозможно (690 видов ракообразных Байкала — это больше, чем все их разнообразие во всех пресноводных водоемах Евразии, а геном некоторых втрое больше человеческого — это, конечно, ничего не значит, но для чего-то же все придумано так): они и чистят Байкал, расщепляют органические вещества, сохраняя воду чистой, они же замедлением метаболизма и гибелью могут служить индикатором, предупреждая о глобальных проблемах, они же служат кормом, скажем, для бычков и голомянок, которых на заключительном этапе едят нерпы. И даже не с рачков, а с фитобентоса начинается накапливание токсических веществ. Хоть и попадают те в Байкал, казалось бы, в самых незначительных, учитывая его объем, количествах.

Но даже этот минимум угнетающе действует на самые чувствительные звенья экосистемы, в т.ч. фитопланктон, планктонного рачка эпишуру и байкальскую губку — это уже пересказываю старшего научного сотрудника кафедры гидробиологии МГУ Михаила Колобова. Он участвовал в шестой ежегодной «Байкальской экспедиции» (общественно-научный проект создан в 2012 году тогда еще не запрещенной «Байкальской экологической волной», ее содиректором Мариной Рихвановой). Обнародованы некоторые ее итоги, вкратце: в некоторых местах в воде повышена концентрация биогенов, токсичных металлов (меди, цинка, свинца) — в два-три и более ПДК. Наибольшие концентрации токсичных металлов наблюдаются в месте впадения Селенги, у Танхоя, Листвянки и Хужира. В прошлом году схожая картина выявлена у Байкальска и в северной части озера.

Существенней другое: участвовавшие в экспедиции специалисты Главного контрольно-испытательного центра питьевой воды Москвы отметили, цитирую отчет, что «в Москве питьевая вода самой тонкой очистки по ключевым показателям вполовину не дотягивает до байкальской. Именно по причине чистоты Байкал — очень чувствительный индикатор. Те минимальные объемы загрязнения, которые в обычном водоеме средней полосы остались бы незамеченными, на Байкале вызывают очень яркие и заметные вспышки: массовое развитие спирогиры или цианобактерий — яркие примеры. Следовательно, к Байкалу должны применяться на порядок более жесткие меры по защите от загрязнения».

Известно, что эксклюзивные для Байкала нормативы предельно допустимых воздействий предусмотрены законом «Об охране озера Байкал», они должны устанавливаться с учетом научных исследований и ежегодно пересматриваться. Действительно, приказом Минприроды РФ № 63 от 05.03.2010 такие нормативы утверждены. Но сейчас на федеральном портале законопроектов размещены поправки в эти положения закона — предлагается не мучить себя ежегодно кропотливой работой, а просто применять понижающий коэффициент 0,8 и учитывать те нормативы, что были установлены раньше. И это еще не все. Поскольку в законе 1999 года не указали на орган, который должен был вдобавок принять нормативы ПДК вредных веществ в сбросах и выбросах в каждой из экологических зон Байкала, эта норма по сей день не реализована. И ее предложено отменить вовсе. Никого не смущает, что неназванный орган — это, очевидно, Минприроды. Публичное обсуждение этих поправок прекращается 8 декабря.

Таким образом, «Байкальская экспедиция» (в ней участвовали микро- и гидробиологи МГУ, завлаб молекулярной генетики МФТИ) в очередной раз засвидетельствовала отдельность этого мира, а правительство решает привести водоем к общему знаменателю.

Война — это мир, а молчание — золото

Говоря о возобновлении промышленной добычи нерпы, чиновники публично ссылаются на одобрение их поправок местной, байкальской наукой. Они уже в Москве, дело за утверждением их Минприроды. И — никаких (во всяком случае хоть сколько-нибудь громких) возражений от иркутского научного сообщества. Никакого возмущения тем, что чиновники мелют публике.

Два года назад Министерство сельского хозяйства и продовольствия Бурятии уже заявляло о необходимости промдобычи байкальской нерпы. И три года назад о том же говорили в Иркутске. Тогда Всероссийский НИИ рыбного хозяйства и океанографии разработал стандарты колбасы, холодца, паштета из тюленины. В телеэфиры эксперты шли вереницей — как представители фейковых «международных академий наук», так и настоящих НИИ (см. «Новую» № 136, 139, 146 за 2014 год, 103 за 2015-й).

Итак, отстрел нерп нужен, чтобы остановить их массовое вымирание. Ну да, мы в курсе: «Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила». Как только нерпы выживали до забот Сафьянова и Петерфельда?

Сейчас российское правительство вновь намерено позволить на ближайшие три года произвольно изменять уровень Байкала в более чем двухметровом диапазоне. Это вместо того, чтобы заставить собственников углубить водозаборы. И экологические организации поднялись против. А иркутская наука снова молчит. Но ведь в 2015-м, когда проблема регулировки уровня Байкала резко обострилась, Иркутский научный центр РАН, ряд научных учреждений ясно сформулировали: ограничения должны предполагать «безусловный приоритет и недопустимость угроз сохранению экосистемы озера Байкал», и все обоснования «должны строиться на измеримых природных индикаторах отклика экосистемы Байкала на изменения уровненного режима». И что? Ничего этого не сделано. Требования сформулировали, власть на них положила с прибором, и все, молчок.

Мнения экспертов

Последние байкальские события — гибель нерп, сподвигшая о них позаботиться, обнаруженная в водах промышленная грязь и попытки правительства забрать у Байкала его эксклюзивные права, необоснованное увеличение диапазона колебаний озера — вызывают множество вопросов к байкальской науке и к власти, обязанной науку финансировать и к ней прислушиваться. О допустимости забоя тюленей (на самом деле их детенышей до года — бельков, еще не пахнущих рыбой, а, точней, кумутканов — совсем еще беспомощных и любопытных, двух-трехмесячных, из-за их меха) разговаривать с экспертами излишне. Спросил о рачках и колебаниях уровня.

— Презумпция экологической опасности более-менее общепризнанная норма, ну а на Байкале она должна соблюдаться в квадрате и кубе. И пусть рачков могло выбросить штормом или их вытряхнули из сетей — пока доказанной причины нет, стоило бы проверять и другие версии: отравление чем-то токсичным, например.

Конечно, придерживаться этого принципа должна, прежде всего, власть, организуя полноценный экологический мониторинг и научный анализ данных. Но обычно у нас власть увиливает, и отстаивать принципы приходится ученым. Известны случаи успешного сопротивления байкальской науки головотяпству. Но также в ней уже второе десятилетие происходят и серьезные, практически системные сбои.

История с допустимым диапазоном колебаний уровня озера показательна. В 2001 году Постановление правительства № 234 ограничило аппетиты энергетиков одним метром. Но какой-то чиновный умник «обрезал» указание, как поступать в экстремальное маловодье или многоводье. За это и зацепились обделенные энергетики. В 2007 году Лимнологический институт СО РАН (директором тогда был химик Михаил Грачев) подготовил по заданию губернатора (тогда Говорина) околонаучный пасквиль «Аналитическая записка СО РАН по вопросу обоснования допустимых уровней озера […]». Раздел «Цена вопроса» прямо говорит о необходимости выработки дополнительной энергии как решающем аргументе, перевешивающем опасения за состояние Байкала. Предпоследний параграф прозрачен: «Было бы целесообразно создать прозрачный механизм долевого участия энергетиков в финансировании мониторинга Байкала, проводимого фундаментальной наукой».

За прошедшие 10 лет прогресс минимален. Равноудаления науки от пытающихся ею манипулировать источников финансирования и власти не случилось. Ученые Лимнологического и ряда иных институтов РАН продолжают использовать аргументы из «Записки Грачева-Говорина», рассказывая что «Байкалу ничего не будет». Ссылаться им больше не на что — необходимые исследования и обоснования так и не проведены. В то же время у ихтиологов, изучавших, например, успех размножения бычка-желтокрылки, или у орнитологов, изучавших птиц дельты Селенги, есть убедительные свидетельства негативного воздействия неестественных колебаний уровня на эти популяции. Но данные собраны давно, средств на их обновление часто не хватает.

Комитет всемирного наследия прав: объем экологического мониторинга недостаточен, чтобы понимать происходящее с экосистемой Байкала и ответственно управлять им.

Несмотря на отсутствие требуемых научных данных Минприроды РФ уже завершило электронное обсуждение проекта постановления, расширяющего «предельные уровни регулирования» до 2,3 м (природный тысячелетний диапазон — 2,1 м). И обоснование там крайне простецкое: старое постановление невыполнимо, а потому расширим диапазон в интересах тепло-водо-электроснабжения. Никакого экологического обоснования у этой белиберды нет, и никакой экологической экспертизе этот нормативный перл также не подлежит. Принцип презумпции экологической опасности растоптан хороводом безответственных чиновников и сервильных экспертов. К слову: на правительственном сайте проект обсуждался, и 87 проголосовали против, только один — за. Злая молва приписывает этот голос Дерипаске.

— «Иркутскэнерго» («дочка» холдинга О. Дерипаски En+. — А. Т.) нарушает естественный гидрологический режим Байкала, и это давно названо одним из источников воздействия на биоразнообразие озера. И это подтверждено большим количеством исследований. Есть разброс мнений относительно методик оценок такого воздействия, и многими подчеркивается необходимость дальнейшего изучения вопроса. С этим трудно спорить. Объект можно изучать вплоть до его исчезновения. В то же время — согласно законодательству — если у инициатора какой-либо деятельности, которая может потенциально оказать негативное воздействие на биоразнообразие Байкала, нет достаточных доказательств допустимости такого воздействия, то такие инициативы запрещены. И если некто хочет изменить метровый диапазон, то он должен доказать, что это не повлечет негативных последствий для биоразнообразия. А не эксперты должны ему что-то доказывать.

Хорошо бы En+ проинформировал о мерах по выполнению предписаний правительственной комиссии по ЧС: 19 января 2015 года собственникам водозаборных сооружений, включая водозаборы ТЭЦ-10 «Иркутскэнерго», вменялось обеспечить их функционирование в условиях маловодности Байкала.

Иркутский парадокс

Байкальская вода могла бы служить эталоном, байкальская проблема тоже будто из палаты мер и весов: везде власть, наука, крупные корпорации связаны и повязаны, но именно здесь вся противоречивость и ущербность этой системной, смертной зависимости наиболее наглядна. Поскольку объект изучения и черпания прибылей слишком велик и значим. Для одних это водохранилище Иркутской ГЭС, водоем хозназначения (по факту так и есть), для других — божье откровение, ну или объект Всемирного природного наследия ЮНЕСКО, и это тоже факт. Люди смотрят на одно, живут одним, но видят это одно и чувствуют это одно по-разному.

Величие Байкала предполагает не только использование частным бизнесом его силы, но и сталь в хребте тех, кому Байкал ограждать от булимии корпораций (да и не только корпораций — мы вот тоже, видать, оголодали без тюленины), и независимость науки, его изучающей. Иркутский парадокс в том, что запрос на самостоятельность и ответственность власти и науки четок и ясен, а этого — столь же предельно ясно — нет.

Февраль 2010-го, центр Иркутска, два параллельных митинга после перезапуска Байкальского ЦБК. Один — за спасение Байкала, другой — за его превращение в сточную канаву. На одном людей с синими шариками взяла в два кольца полиция, на другом — лозунги «Чемодан — вокзал — ЮНЕСКО», присутствие губернатора и спикера ЗС. Для чего вообще в принципе власть в регионах? Чтобы стелиться ковриком под московский и транснациональный бизнес, выжимающий эти регионы досуха? Ведь не Путин же приказал местному начальству идти только на один митинг. И не Путин зажимает рты ученым.

С наукой в Иркутске, наверное, не хуже, чем в среднем в России. В Иркутске просто есть Байкал, и на его фоне лучше видны все наши колебания и все наше несовершенство.