Рутений назван в честь России, в которой, собственно, открыт. Он был добыт не без усилий из местных платиновых плит. Профессор Клаус из Казани его извлек из местных руд, заметил зоркими глазами и поместил в научный труд. Создатель ряда сочиненьиц, скромняк, глава семьи большой, хоть он и был балтийский немец, однако с русскою душой. Оксиды этого рутенья — весьма опасного, клянусь, — и прочие соединенья он лично пробовал на вкус, но наша русская планида не дрогнет от подобных дел. Лишь после одного оксида он две недели проболел, но не сказал жене ни слова про роковое вещество. Мораль: что русскому здорово, то немцу тоже ничего, когда ты наш, хороший немец, учитель местных Вась и Вань, кумир друзей и современниц, избравший вотчиной Казань.

Но мимо всех изобретений, поверх границ, поверх стропил, — утек в Челябинске рутений и над планетою поплыл. Сегодня Русь грозит Европам, и так-то скурвившимся в дым, его летучим изотопом, и не простым, а сто шестым. Не надо слушать всяких басен: он распадется без следа, он совершенно не опасен, но неприятен — это да. Ни для людей, ни для растений нет риска, Господи прости, но неприятно, что рутений. Российский, коль перевести. Они там все рутенофобы — и ты, Америка, и ты! Они боятся русской злобы и грозной русской гопоты.

На взгляд простого человечка, адепта скромного труда, любая крупная утечка — всегда метафора. Всегда. Вот был Чернобыль, если надо назвать внушительный пример, — и стал метафорой распада не одного СССР, но схемы всей послевоенной. Замены ей и ныне нет, и после паники мгновенной на тридцать лет тянулся след. А эта новая утечка продуктов русского ума не столь рискованна, конечно, но так наглядна, так пряма! Весь Запад, наш противник вечный, наш враг извечный, поручусь, — живет сегодня под утечкой российских методов и чувств. Моя страна, а не иная, моя Рутения, лишь ты живешь сейчас, распространяя язык и нравы гопоты. Травя десяток поколений (как отравил навеки нас), неуловимый твой рутений летит на Крым и на Донбасс, стал белорусскою рутиной, вогнав соседей в мутный сон; «Германскою альтернативой» германцам отозвался он; он залетел уже и в пампу, и в вашингтонский их кагал, он помогал уже и Трампу — не делом, духом помогал! Сегодня кто кого ни трахнет, ни жахнет в лоб, ни плюнет в гроб, — «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» — готов воскликнуть русофоб. Назло Павленскому и «Пуськам» весь мир — от тропиков до льда — еще не стал сегодня русским, но руссковатым, это да. Весь прочий мир взирает немо на это русское клеймо: добро распространить — проблема, а зло разносится само. Среди любых хитросплетений, кибератак и пестрых лент теперь везде царит рутений, токсичный русский элемент. Летучей всех и всех бескрылей, как песнь про тюрьмы и суму, мы все вокруг собой покрыли, распространились по всему. Добро бы удаль или водку б, добро бы грозный русский смех — нет, мы разносим ложь и подкуп, запрет, доносы всех на всех; без нападений и учений несем гибридность и отстой, распространяя свой рутений, и не простой, а сто шестой. Теперь единым всем народом — и всей землей уже почти — мы пахнем сероводородом, чистейшим, Господи прости. Спасайся, мир, — идет рутений, вранье, бесправие, развал.

Профессор Клаус, русский гений! Зачем ты так его назвал?!