Мир не перевернется, если Россию не пустят на Олимпиаду или Россия сама откажется от участия в связи с неприемлемыми для нее требованиями. Вчера, после отказа ВАДА выставить статус российского антидопингового агентства, такой вариант стал ближе. Мир не перевернется, если вообще олимпийское движение в его настоящем виде когда-нибудь закончится. Диаметрально противоположные позиции однажды уже чуть не развалили олимпийское движение в начале 80-х годов прошлого века. Может, оно и раскололось бы, если бы не начавшееся общее потепление политической атмосферы.

Нынче вновь тянет холодом. Поэтому стоит вспомнить про два самых знаменитых олимпийских бойкота — 1980 и 1984 годов. Они были прямым следствием противостояния двух систем, а выступление под нейтральным флагом — следствием геополитического катаклизма. Сегодня в идеологическом смысле двум разнокалиберным державам, кроме сфер влияния, делить нечего — целостности России никто не грозит, да и повод для возможного отстранения совсем иной — этический с примесью политического.

А вот тыла у России нет. Как и союзников.

«Как-то так сложилось...»

Я Брежнева видел. В бинокль. Иначе с противоположной стороны необъятной лужниковской чаши генерального секретаря ЦК КПСС было не разглядеть. Короткое выступление на церемонии открытия мгновенно отозвалось анекдотом (Брежнев открывает Игры XXII Олимпиады буквами «о-о-о», ему подсказывают: «Леонид Ильич, это олимпийские кольца, а речь ниже!»).

Десяток с лишним делегаций шли под белым флагом с олимпийской эмблемой, в бинокль можно было разглядеть, что на табличках не название страны, а название Национального олимпийского комитета. 64 делегации, в том числе США и Китая, отсутствовали совсем. Такого масштабного бойкота олимпийское движение не знало.

Заполучили мы Игры легко — со второй попытки, после того как в 1970-м уступили Монреалю. Так же легко могли и потерять. Причем по своей инициативе. В октябре 1974-го в Вене на конгрессе МОК заявка Москвы обошла поданную в последний момент заявку Лос-Анджелеса за явным преимуществом. А через год с небольшим генсеку ЦК Брежневу кто-то доходчиво объяснил, во что эта затея выльется — финансово и политически. Многократно цитировавшаяся записка, которую Леонид Ильич вручил будущему (через одного) преемнику Константину Черненко для передачи главному идеологу страны Михаилу Суслову, начиналась с пассажа:

Кто конкретно уговорил Брежнева не поворачивать коней, доподлинно неизвестно. Первая Олимпиада в Восточной Европе, первая в стране победившего социализма, «весь мир смотрит с надеждой» — короче, отстояли.

Руководство страны, похоже, с большим трудом осознавало, во что ввязалось. Но на исходе 1979-го, когда до открытия Олимпиады оставалось чуть больше полугода, оно ввязалось в авантюру куда более серьезную, чем Игры. Новогодним подарком стране и миру стало вторжение в Афганистан.

К олимпийскому девизу «О спорт, ты — мир!» СССР относился как к несущественной помехе — достаточно вспомнить, как СССР усмирял в олимпийском 1956-м Венгрию, а в 1968-м — Чехословакию.

Население СССР долго оставалось в неведении, что на самом деле происходит в Афганистане, а Запад сориентировался быстро. Президент США Джимми Картер, у которого был и личный интерес проявить политическую волю и защитить демократические идеалы (осенью Картеру предстояло переизбираться), уже через неделю после ввода в Кабул советского «ограниченного контингента» выдвинул идею переноса Игр. А 20 января 1980 года последовало и официальное заявление, больше похожее на ультиматум: «Американские спортсмены бойкотируют Олимпиаду в Москве в случае, если советские войска не будут в течение месяца выведены из Афганистана». Спортсменов, правда, о согласии не спросили — оно предполагалось априори.

Москва могла в качестве превентивного удара бойкотировать зимнюю Олимпиаду в Лейк-Плэсиде, которая открывалась в феврале. Два грандиозных события, которые разделяли пять месяцев, как специально были отданы злейшим политическим врагам. Что само по себе создавало дугу напряжения, а тут еще и Афганистан.

Международный олимпийский комитет во главе с ирландским лордом Килланином с самого начала конфликта жестко обозначил позицию: спорт над схваткой, никаких переносов не будет, пусть политики ищут выход, а олимпийское движение живет по своим законам. Страны социалистического содружества отправились в логово идеологического противника, чтобы даже в неблагоприятных условиях доказать преимущества своего строя на спортивных аренах. И доказали, конечно, кроме одного события, позже названного «чудом на льду»: непобедимая «Красная машина» уступила в финале хоккейного турнира американским студентам. Это было совсем некстати.

В апреле 1980-го Национальный олимпийский комитет США единогласно принял решение отказаться от приезда в Москву. Примеру последовали Канада, ФРГ, Япония, Южная Корея, Турция, прервавший в Лейк-Плэсиде олимпийское молчание Китай и еще больше пяти десятков стран. Великобритания, Франция, Италия и несколько других государств поддержали бойкот на уровне правительств, но решение «ехать или не ехать» гуманно отдали на откуп спортсменам. За отсутствие патриотизма никого не осуждали.

Нынешний президент МОК немец Томас Бах, олимпийский чемпион Монреаля-76 в фехтовании, лишился возможности защитить в Москве свое звание. А сегодняшний глава Международной ассоциации легкоатлетических федераций англичанин Себастьян Коэ в Лужниках красиво выиграл забег на 1500 метров. Свое московское золото взял и тренер российских дзюдоистов Эцио Гамба.

На финише олимпийской гонки Советский Союз сделал все, чтобы скрасить ощущение провала.

Самых упертых не уговаривали. Уговаривали тех, кто колеблется. Стране-организатору в отдельных случаях пришлось пойти на невиданные преференции и незапланированные расходы. Кстати, смета превысила первоначальную в пять раз.

Новехонькая олимпийская деревня рассчитывала принять до 150 делегаций, а доехали лишь 80. Остатки необходимого оборудования закупали втридорога, через третьи страны. Обладатель телеправ компания NBC отказалась от трансляций и опечатала студии, потеряв при этом огромные деньги. Программу соревнований почти во всех видах пришлось переверстывать и перекраивать.

Но основные западные спонсоры, включая Adidas и Coca-Cola, — остались. Бойкот оказался массовым, но не тотальным. Олимпиада лишилась трети участников, но хозяева, и прежде всего сборная ГДР как вторая в мире на тот момент спортивная держава, обеспечили приличную конкуренцию. Сборная СССР взяла ровно 80 золотых медалей, выигрывать больше было вроде как неудобно. Вкус олимпийского золота познали спортсмены 25 стран. В десятку попали выступавшие под нейтральным флагом спортсмены из Италии, Франции и Великобритании. Во время Олимпиады-80 было установлено 36 мировых и 74 олимпийских рекорда — больше, чем на предыдущей Олимпиаде в Монреале.

Москва по отсутствующим звездам не рыдала. Она, как и вся страна, не переживала по поводу усеченности праздника, потому что вполне хватило атмосферы, так не похожей на будни позднего застоя. И дело было, конечно, не только в «дружба–жвачка–кока-кола» и свалившемся с неба двухнедельном магазинном изобилии, а в чем-то другом, оставившем странное ощущение присутствия на последнем празднике империи. Ощущение это усилилось смертью Владимира Высоцкого, после чего Олимпиада для многих завершилась — задолго до того, как Мишка олимпийский под слезы трибун уплыл в августовское московское небо.

Американцы еще до старта московской Олимпиады провели в Филадельфии альтернативные игры под претенциозным названием «Колокола свободы». Джимми Картер осенью проиграл выборы Рональду Рейгану. Советский Союз вступал в новый олимпийский цикл, который станет четырехлетием больших похорон. Олимпийскую семью, переживавшую кризис, возглавил новый президент — Хуан Антонио Самаранч, в последние перед избранием годы работавший послом Испании в СССР.

На четыре года вперед никто не загадывал.

«В бессильной злобе янки рады»

Тема бойкота Игр-1984 до поры до времени не муссировалась. Режим догнивал, а вот спорт расцвел, получив олимпийский толчок — инфраструктурный, технологический, финансовый. Пожалуй, никогда еще СССР в летних видах спорта не доминировал так тотально, как в четырехлетие между Москвой и Лос-Анджелесом. Система работала, деньги выделялись, государство заботилось, таланты росли как грибы.

То, что продолжалась война в Афганистане, а страна вползала в социально-политический кризис, спорта коснулось в меньшей степени. Осенью 82-го, уже после смерти Брежнева, член Политбюро ЦК КПСС Гейдар Алиев лично заверил президента МОК Хуана Антонио Самаранча, что сборная СССР примет участие в Играх в Лос-Анджелесе, а Советский Союз «не уподобится Картеру».

В марте 1983-го президент США Рональд Рейган, выступая во Флориде, добавил противостоянию огоньку, назвав Советский Союз «империей зла». Когда до Игр в Лос-Анджелесе оставалось меньше года, 1 сентября 1983-го над территорией СССР был сбит южнокорейский пассажирский «Боинг». «Империя зла» показала свой зловещий оскал, решил Запад. Острая политическая ситуация превратилась во взрывоопасную. Как и перед московской Олимпиадой, спорт со всеми его идеалами и проблемами отходил на второй план, и в дело вступала большая политика.

Тем не менее формальности требовалось соблюдать. Визит советской делегации в Лос-Анджелес осенью 1983-го проходил на фоне усилившейся антисоветской пропаганды и достаточно прохладного отношения принимающей стороны. Но и посланцы Советов прилетели уже с определенным скептическим настроем. Принципиальных расхождений вроде не было, но хватило спорных моментов. Гостям отказали в чартерных рейсах «Аэрофлота», предложив пользоваться внутренними рейсами из Нью-Йорка. Сочли неприемлемым принять плавучую олимпийскую базу сборной СССР теплоход «Грузия». Отказались предоставить письменные гарантии безопасности делегациям социалистических стран, так как это не предусматривалось правилами.

Все спорные вопросы были решаемы. Но одна сторона явно нарывалась на отказ, а другая — закусила удила. В СССР разворачивалась широкомасштабная кампания, готовившая страну к непопулярному решению. Собственно, через полгода об этом проговорится секретное постановление Политбюро ЦК КПСС: «Разработать пропагандистские меры, которые позволили бы создать благоприятное для нас общественное мнение в мире и убедительно показать ответственность США за неучастие советских спортсменов в Олимпийских играх». Все заработало гораздо раньше мая 1984-го.

Лос-Анджелес ругали везде, пугая преступностью, расизмом, высокими ценами, неудобной инфраструктурой, антисоветской истерией. В вину США в целом ставилось даже недостаточно ответственное отношение к организации и проведению Олимпиады — в связи с тем, что они не собирались потратить на Игры ни цента налогоплательщиков.

Повод для предыдущего бойкота был все же более весомым. Здесь конкретного повода вообще не существовало. Но дремавшая потребность ответить на демарш-1980 наконец наглядно проявилась.

Год 1984-й был, пожалуй, самым выморочным годом эпохи позднего СССР. Режим на излете демонстрировал последние судороги и лютовал. Череда похорон «выдающихся деятелей партии и правительства» превращалась в мрачную клоунаду. Пропаганда работала топорно. Советские карикатуры и плакаты, разоблачавшие «Олимпиаду страха» и «Блеф высшей пробы», выглядели скорее жалко, чем смешно: «В бессильной злобе янки рады суть извратить Олимпиады».

Кремль, однако, продолжал гнуть свою линию, а Олимпиада-84 для советских спортсменов отодвигалась все дальше. Возможность бойкота стала реальнее после того, как СССР в неофициальном зачете проиграл ГДР зимние Игры в Сараево. Но даже в апреле на большом спортивном совещании соцстран в Праге эту тему не обсуждали.

Однако в конце апреля в ЦК КПСС поступила записка от председателя Спорткомитета Марата Грамова «О сложившейся ситуации в связи с Олимпийскими играми в Лос-Анджелесе» — Кремлю нужен был формальный повод, чтобы узаконить давно решенное. Через неделю было принято постановление, которому требовалось неукоснительно следовать: «Считать нецелесообразным участие советских спортсменов в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе ввиду грубого нарушения американской стороной Олимпийской хартии, отсутствия должных мер обеспечения безопасности для делегации СССР и развернутой в США антисоветской кампании».

Еще через три дня пленум На­ционального олимпийского комитета «самостоятельно» и единогласно принял решение отказаться от участия в Играх. «За» голосовали, опустив голову, но зеркальный ответ — состоялся.

Хитроумный политик Самаранч немедленно отправился в Вашингтон и встретился с президентом США. Рональд Рейган, чтобы спасти целостность Игр, вроде бы выразил готовность предложить генсеку Константину Черненко вместе открывать Олимпиаду. Но порыв Рейгана остудили помощники, и президент МОК вылетел в Москву без послания.

Встреча на высшем уровне не состоялась — Самаранчу просто зачитали исходящее решение. Взбешенный президент МОК в кулуарах послал несгибаемых партийных бонз к черту.

Но довод, что победное выступление в Лос-Анджелесе принесет престижу СССР неоспоримую пользу, отметался с порога. О том, чтобы позволить сборной выступить под нейтральным флагом, даже не заикались.

Солидарность с СССР проявили Ангола, Афганистан, Болгария, Венгрия, Вьетнам, ГДР, Йемен, КНДР, Куба, Лаос, Монголия, Польша, Чехословакия и Эфиопия. До кучи в Лос-Анджелес спорт­сменов не отправили Верхняя Вольта, Иран и Ливия. Список не такой большой, но качественно он был сильнее, чем прежний, — румыны, прилетевшие в Лос-Анджелес в нейтральном статусе, заняли в неофициальном зачете второе (!) место. Компенсацию за ошибочное решение не участвовать заплатили своим спортсменам, кажется, одни только венгры.

А команда США, которая хотела непременно утереть нос отсутствующим Советам, превзошла московский золотой рекорд сборной СССР на три медали. На церемонии закрытия диктор произнес ироническую фразу, поблагодарив за рекордное достижение «товарища Черненко».

От бойкотов никто не выиграл. Ни­каких политических выгод никому они не принесли. Все проиграли, и спортсмены, и олимпийское движение в целом, которому пришлось вырабатывать алгоритм защиты от грядущих потрясений. Мир их предоставляет регулярно, пока удается обходиться без массовых демаршей. Но спорт­сменам потерянных лет уже не вернуть.