— Не было бы заключенных — не было бы канала. Сначала строительство поручили Народному комиссариату водного транспорта, а они не справились и привлекли НКВД. А эти свое дело знали, у них рабочая сила дармовая!

Видео: Александра Сорочинская, специально для «Новой газеты»

Мы с Сергеем Гаевым едем на машине вдоль канала Москва—Волга, привычным маршрутом Гаева от дома до офиса. За окном проносятся пятиэтажки Тушина. Я спрашиваю Гаева, каково ему каждый день ездить там, где было замучено столько заключенных.

— Уже ровно, — говорит Гаев, не отрываясь от дороги. — Дрожи нет, честно говорю.

По голосу кажется, что это хладнокровие было у него не всегда.

Одного из заключенных, работавшего шофером на строительстве канала Москва—Волга, звали Николай Игумнов. Его внук, Сергей Гаев, также шофер на этом канале, посвятил всю свою жизнь тому, чтобы собрать сведения об этом строительстве и строителях.

«Недалеко и недолго»

Сергей помнит, как узнал, что дед был заключенным. Ему было десять лет, они с бабушкой гуляли по берегу водохранилища.

— Неподалеку от нашего дома рос прекрасный яблоневый сад, сейчас это парк «Северное Тушино». Идем мы по саду, а бабушка говорит: «Вот тут дед наш сидел. Недалеко и недолго».

Николая Егоровича Игумнова посадили в 1935 году на два года — по уголовной статье, за кражу дров.

— Его кто-то попросил подвезти дрова, а они оказались краденые. Легко отделался: за кражу госимущества меньше десяти лет бы не дали, а эти дрова, видимо, были частные, — рассуждает Гаев. — В остальном мы мало что о нем знаем. Он вернулся домой в 1937-м, расписался с бабушкой, в 38-м родилась моя мама. А в 41-м дедушку забрали на войну. Он не вернулся. А о лагере и не рассказывал ничего: лишнее слово — и отправишься на очередную масштабную стройку Советского Союза.

Сергей окончил строительный техникум, работал мастером в ЖЭКе. В 1990-е, «когда все полетело наперекосяк», водил автобус, работал шофером. А годам к сорока всерьез заинтересовался историей строительства канала, стал читать все, что мог найти о нем в интернете. А потом, неожиданно для себя, зашел на сайт нынешнего бюджетного учреждения «Канал имени Москвы» и стал искать вакансии.

— По моей специализации ничего не было, но что-то дернуло меня позвонить: «Вам шоферы не нужны?» — вспоминает Гаев. — Они там вздрогнули: как это я мысли их прочитал? У них шофер три дня назад уволился, объявление даже не успели дать.

Теперь Гаев — крупный, добродушный мужчина с седыми усами и приветливым лицом — возмутитель спокойствия в размеренных буднях сотрудников «Канала имени Москвы». Уже третий год накануне Дня памяти жертв репрессий он пишет заявление с просьбой выделить автобус для поездки к Соловецкому камню и на Бутовский полигон, где похоронены почти две тысячи строителей канала. Ездит человек 10, включая все начальство.

— В этом году привлек людей из филиалов нашего офиса, от всех ездили возлагать цветы, — рассказывает Гаев. — В Дубне ездили к памятнику строителям канала, в Яхромском районе — к памятному знаку около деревни Полуденовка.

Постепенно вся жизнь Гаева оказалась связана с каналом.

— Моя семья жила на Тверской, 13, — там был Промбанк, где моя бабушка работала телефонисткой, — рассказывает он. — Когда я стал заниматься историей, узнал: именно Промбанк финансировал строительство канала. Потом флигель, в котором мы жили, снесли, и мы переехали в Тушино, на берег канала.

Свою жену Сергей встретил тоже в Тушине. Сначала она скептически относилась к интересам мужа.

— «На фиг оно тебе надо, куда ты лезешь — ты же не историк». Не воспринимала меня всерьез на краеведческом поприще. Но потом приняла. У кого-то мужики в баню и выпить ходят, а я — в архив. Это просто жена не знает, сколько я трачу на работу по каналу. Скопировать один лист в архиве стоит 36 рублей, а копировать надо сотни. Иногда старые документы можно найти на «Авито» или блошиных рынках, там они тоже дорогие. А дороже всего — приказы НКВД. Просто бренд энкавэдэшный удорожает вещь.

Сергей активно работает с пресс-службой канала: мало того что регулярно возит их на съемки, но и консультирует их по истории канала.

На берегу

Вдоль канала мы едем с ближайшим другом и соратником Гаева Игорем Кувырковым. Вместе с еще двумя энтузиастами друзья создали краеведческое сообщество «Москва—Волга» и сайт moskva-volga.ru, куда они выкладывают все связанные со строительством канала документы.

«В детстве нам казалось: канал был всегда, — пишут авторы сайта. — Что это просто такая река с названием Канал. Есть Волга, есть Москва, а есть Канал… Он так прочно врос в окружавший нас мир, что в детском сознании никогда не отделялся как что-то неестественное. Родившиеся и выросшие на берегах канала до поры до времени не замечают его особости».

Как и Сергей, Игорь непрофессиональный историк. По образованию инженер-технолог, он долго работал в компьютерном бизнесе, а когда начался кризис, стал научным сотрудником краеведческого музея в Долгопрудном. В прошлом году он создал в нем целый зал, посвященный строительству канала имени Москвы.

Игорь тоже родился и всю жизнь жил на берегу канала, в деревне Ивакино, на месте современных Химок.

— Все деревенские знали, что здесь работали заключенные, — рассказывает Игорь. — Когда был пацаном, в 1960-е, я однажды нашел кирку со сломанной ручкой. В те годы бабка с дедом много про канал рассказывали, а я не слушал. Сейчас жалею.

У сообщества краеведов-энтузиастов непростая задача — не только сохранить память, но и провести расследование, узнать имена строителей, чтобы было о чем помнить. О быте Дмитлага мало что известно. Найти открытые документы, приказы — это еще полдела. Исследователи строительства канала говорят, что самое важное в этом случае — уметь читать между строк.

— На сайт мы выкладываем все, что раскопали, пусть люди подключаются к нашей работе, тоже узнают, докапываются, — говорит Гаев.

Мы выходим к берегу канала, идем мимо кирпичной пятиэтажки с забитыми окнами — она должна была стать гостиницей к Олимпиаде-80, но так и не была достроена, и теперь школьники кидают вниз петарды из редких незаколоченных окон, смеются. У берега можно встретить нечастых бегунов или влюбленные парочки. Напротив, на другой стороне канала, стоит очень облупившийся Северный речной вокзал и водный стадион «Динамо». Они тоже построены зэками.

— Сколько заключенных работало на строительстве, достоверно известно, — стоя на сквозном ветру, говорит Гаев. — Самый максимум — в 1935 году: 196 тысяч человек. Сколько из них были осуждены по уголовным статьям, сколько по политическим — неясно. Заключенные были на всех уровнях: от проектировщиков до землекопов.

Канал Москва—Волга строился 4 года и 8 месяцев. Количество людей, погибших во время его строительства, известно только по данным санитарного отдела. В больницах врачи зафиксировали смерть 22 842 человек. К этой цифре надо прибавить умерших на рабочих местах и расстрелянных.

Мы проезжаем одно из крупных массовых захоронений в районе деревни Полуденовка.

— О нем знали все местные жители, но раскопки никто не вел, сколько захоронено человек — неизвестно, — говорит Гаев. — На этом месте проезжающие автомобилисты начали сваливать строительный мусор. Шлагбаум не помогал, водители его просто сносили. Мы поставили на этом месте крест. Теперь хоть не мусорят.

Еще одно массовое захоронение (без всяких опознавательных знаков) находится между деревней Кувыркова Ивакино и деревней Терехово, в Химках.

— Это захоронение очень хорошо читается на местности: кладбище окопано рвом, внутри периметра заметны холмики, — говорит Игорь. — Из больнички трупы туда возили в тачках-грабарках внавалку. И теперь там ровными рядами люди лежат. Я пытаюсь бить в колокола — надо поставить там памятник! Надо увековечить это! Подмосковье застраивается с бешеной скоростью, берега канала — лакомые куски, никто не будет смотреть, есть там кладбище или нет. Все застроят.

Сколько всего захоронений безымянных зэков, никому неизвестно. Сейчас краеведы с дотошностью и трепетом восстанавливают имена тех, чьими руками был вырыт канал. В картотеке общества «Москва—Волга» уже 345 имен. Но это — лишь капля в море работы, которая еще предстоит краеведам-энтузиастам.

— Нас всего четыре человека, — говорит Гаев. — Нашего века не хватит, чтобы вернуть память о каждом строителе.