— Вот эта штука мне понравилась, — говорит Ира, показывая на торт с черносливом. — И пирог со шпинатом. Но я вообще не травоядная, водоросли не люблю, эту зелень-мелень.

Оля смеется и пробует салат с чуккой — ей-то водоросли как раз нравятся. И вспоминает морскую историю из детства.

— Бабушка с дедушкой жили на берегу моря, — рассказывает она. — Дед в пароходстве работал и ходил ловить рыбу на судах, которые стояли на подступах. И рыба — бычки. Это такие забавные существа, у них такие толстые щеки. Когда я была маленькой, мне их жарили и выковыривали щечки.

Когда Оля рассказывает про бычков, она смешно надувает щеки. Ира молча смотрит на нее и улыбается. Погружаясь в рассказ о далеком городе — городе в розах, пляжах с белым песком, мелким морем и голубой водой.

— А судаков дед ловил на перья попугаев, — с детской улыбкой продолжает Оля. — У нас дома жили волнистые попугайчики, и они теряли перья. Опускаешь спиннинг, и рыбы пытаются схватить попугаичьи перья — думают, что это маленькие рыбки.

Ольга отбрасывает с лица пряди волнистых пепельных волос и внезапно становится совсем другой — серьезной.

— Сначала я не могла есть вообще, — тихо продолжает она. — У меня были атрофированы вкусовые рецепторы — я не различала вкус. После трансплантации начинается мукозит, страдает слизистая. И пищу, даже самую вкусную, ну просто невозможно в себя засунуть. Меня это просто сводило с ума. Ведь почему мы едим? Не только для того, чтобы «двигаться». И для удовольствия. Нам очень мало надо на самом деле. Все остальное — чтобы подпитать зоны награды мозга. Так устроен человек.

О том, как устроены люди, Оля знает много.

Формула спасения

Ольга — физиолог высшей нервной деятельности. Работает в экспериментальной лаборатории отдела психофармакологии.

— Ученый? На ниточке моченый, — смеется Оля. — В следующем году будет тридцать лет, как работаю в Петербургском медицинском университете имени академика И.П. Павлова.

— Мы начинали новое исследование, подолгу были на работе, — вспоминает Оля год, когда она узнала о диагнозе — острый лейкоз. — И внезапно я поняла, что необыкновенно странно себя чувствую.

Ольга сдала анализ крови.

— Через сутки меня вовсю искали, — рассказывает она.

Гематолог взглянула на анализ и произнесла: «Вы только не сомневайтесь. У вас — острый лейкоз». Потом была срочная госпитализация в НИИ ДОГиТ им. Р.М. Горбачевой. Часть лейкозов лечится химиотерапией, но в Олином случае об этом не могло быть и речи — нужна была срочная трансплантация костного мозга.

Поиск донора запустили в считанные дни, но сначала надо было пройти курсы химиотерапии и достичь ремиссии, когда раковые клетки в крови не определяются.

Накануне Нового года в аптеках разом закончились лекарства, и нужные Оле препараты искали всем миром: друзья привозили лекарства из-за границы. «Это была всеобщая мобилизация, — вспоминает она. — Есть несколько человек, с которыми мы с тех пор разговариваем каждый день».

Но спасти Олю мог только донор. Неизвестный человек, который отважится подарить ей жизнь.

«У вас такой донор!»

Трансплантация прошла 26 марта. В этот день Оля и Ира были совсем рядом, в одном здании. Но не могли встретиться. После трансплантации костного мозга пациенту два года не говорят, кто был его донором. Донор узнает имя реципиента, только когда врачи уверены — пациент на пути к выздоровлению.

Костный мозг — это жидкость опалового цвета. Есть два способа стать донором костного мозга. Первый похож на обыкновенную сдачу крови. Такой способ менее травматичен, но занимает больше времени. Ира выбрала второй — более сложный, но быстрый. Донору делают проколы тазовой кости специальной иглой и набирают в шприц жидкость, которую через капельницу вливают пациенту.

Оля вспоминает, как волновалась в тот день. Перед самой пересадкой приободрил трансплантолог — сделал Олиному неведомому донору комплимент: «У вас такой донор, такая клеточность фантастическая, все будет прекрасно!» Оле влили трансплантат за сорок минут.

Пока Оля отходила от трансплантации, Ира лежала под капельницей. «После операции мне вливали обратно пять пакетов моей крови, — вспоминает донор. — Помню, как ждала, когда она докапает, все спрашивала «Скоро, нет?» Я смотрела на капельницу, а она — медленно, медленно в меня обратно вливалась. Кап-кап. Кап-кап».

Всего у Иры забрали 1,7 литра опаловой жидкости — костного мозга. В десять утра она была в операционной, в три часа очнулась от наркоза. Утром следующего дня ездила на перевязку, вечером улетела в Тюмень, а между этим успела подняться на колоннаду Исаакиевского собора. Это двести шестьдесят две каменные ступени.

— Хватило ума пешком подняться на смотровую площадку, — смеется она. — Посидела на жердочке. Петербург поражает. Серый, но такой красивый: постоянное угнетение и тучи!

Ира не была в Петербурге два года — с того самого дня.

Дорогой реципиент

— Трансплантат приживался медленно. Надо было двигаться, цепляться за жизнь. Мы выбирались в парки. Сначала я могла дойти только до первой скамейки. Так прошли весна и лето.

Трансплантат заработал полноценно, когда начали желтеть листья, вспоминает Оля.

— В тот год очень долго держались листья, и вокруг было так много ярко-желтой листвы. Не было яркого света, и листья, казалось, светились сами собой.

С каждой прогулкой скамеек становилось все больше.

Оля вспоминает, как ее знакомые из научной среды — физики и инженеры, изобретали все новые и новые способы, чтобы доказать, что она на пути к выздоровлению. «Они объясняли мне чисто математически, — рассказывает она. — Пытались увидеть в этом какую-то математическую зависимость».

— Мне позвонили весной. Я знала, что есть такой рубеж — два года, — вспоминает Оля. — Я очень хотела встретиться с донором. Но боялась, ведь этот человек столько сделал для меня. А что я могу сделать в ответ?

«Ты что-нибудь знаешь про моего реципиента?» — на это письмо Ира решилась только через пять месяцев после операции. Написала сотруднице регистра.

— Мне было так страшно писать, — признается она. — Хотелось узнать, жив ли человек, и я не знала, как спросить. И не хотелось сделать реципиента обязанным за то, что я когда-то приняла решение стать донором. Ведь я не могла и не хотела поступить иначе.

Спасти Арину

Говорят, что донор — это психологическая характеристика. И я не знаю человека, которому она подошла бы больше. В Ире все — про характер: решительный взгляд и прямота, с которой она рассказывает о себе. Ира работает начальником отдела сетевых продаж на тюменской птицефабрике. Она называет себя мотивированным донором — прошла типирование, чтобы спасти дочь близкой подруги, а спасла человека, которого никогда не знала. Диагноз — острый лимфобластный лейкоз — маленькой Арине из Тюмени поставили, когда девочке было два с половиной года. Первую трансплантацию сделали от ее сестры-близнеца, но после двухмесячной ремиссии болезнь вернулась. Поиск донора начали снова, но в Национальном регистре на тот момент было всего около шести тысяч доноров. Тогда мобилизацию доноров объявили в родном городе.

Кровь переправляли в Петербург всеми возможными способами, вспоминает Ирина.

— Мы — самые близкие десять человек, которые сдавали кровь первыми, — рассказывает Ирина. — На квартиру приглашали медсестру и сдавали кровь.

Кровь в регистр сдавали родные и близкие — примерно 200 человек. Договорились: для Арины будет произведено типирование каждого донора из Тюмени, который тогда пополнил базу. Так тюменцы вошли в состав российского регистра.

Времени совсем не было — пробирки с кровью переправляли самолетом в Петербург.

— Мы искали людей, которые летят в Питер, просили их взять кровь с собой, — вспоминает Ирина.

Сейчас в Тюмени эта процедура поставлена на поток. Подключены станция переливания крови и частные клиники, которые осуществляют забор крови потенциальных доноров. Есть группы в социальных сетях, где можно узнать, как стать донором костного мозга. Три года назад в Тюмени не было ничего из этого. Ситуацию изменила беда — болезнь Арины. «Все было замкнуто на одном конкретном человеке, на одном конкретном ребенке, на призыве о помощи конкретному ребенку», — вспоминает Ирина.

— Если бы меня так близко эта ситуация не коснулась, возможно, меня не было бы в этой базе доноров. Была одна цель — подойти конкретному человеку. И без разницы, через что надо пройти. Лишь бы был шанс помочь, лишь бы все было не зря.

Но получилось по-другому. В конце ноября Ирина и единомышленники спешно сдавали кровь, а в январе ей позвонили и сказали — нашелся реципиент. Этим реципиентом была Оля, но Ира об этом еще не знала.

— Мне потребовались сутки, чтобы принять решение, — говорит Ирина. — Я подумала, а что если для Арины найдется донор. Что ему позвонят, а он будет сомневаться. Это человеческая жизнь, мы все братья и сестры. А я могу подарить человеку жизнь и время.

Так Ирина стала первым в Тюмени донором костного мозга. Но Арине не нашелся донор: ни в России, ни за границей. После рецидива Арине назначили вторую трансплантацию — ее сделали от мамы, но девочка не выжила. Родители боролись с раком два с половиной года. Полгода спустя Ирина приехала в Петербург на трансплантацию. У Оли и Иры оказалось 100% совпадение: десять из десяти.

Не приобретенное

Оля и Ира познакомились спустя два года после операции. На встрече, которую для доноров и пациентов организовал благотворительный фонд «Адвита» при поддержке Петербургского медицинского университета им. академика И.П. Павлова и «Русфонда» этой осенью. В России она прошла впервые. Помимо Оли и Иры в ней приняли участие еще шесть пар. Два дня доноры и пациенты провели вместе — встретились с врачами, поговорили по душам, слушали живую музыку, покатались на теплоходе. Оля и Ира прошлись по петербургским набережным.

Ира говорит, что первая встреча была волнительной — сначала обнялись и расплакались, спустя пятнадцать минут болтали как хорошие знакомые. Выяснили про двенадцать лет разницы. Узнали, что родились в год Собаки. И что у Оли теперь аллергия на рыбу — откуда, непонятно. Ира, если что, не признается.

— Мы люди совершенно из разных областей жизни.

— И даже поколений.

— А мыслим одинаково.

— И это не приобретенное!

Два года донор и реципиент не могут встретиться, но могут писать друг другу. Анонимно. Оля прочитала свое письмо. «За эти два года я так и не нашла точных слов, которыми я могла бы передать бесконечность моей благодарности. Мой «близнец», ты подарила мне жизнь. Я благодарю тебя, сказочная волшебница, на которую я, по какому-то не поддающемуся пониманию стечению обстоятельств, похожа».