У входа в Английский клуб, Музей современной истории России тож, толклись реконструкторы. Все молодые, но словно выпали из стиха, в их учебники уже не входившего: бежит матрос, бежит солдат… Кожанки, тельняшки, шинели лепились к гордости народной — пушке, из которой в 1917-м шмаляли по соборам Кремля. (Она ведь у нас до сих пор стоит на Тверской, та самая пушечка.) Над Москвой полыхал кумач: одна косынка, два банта на груди.

Всего их было душ шесть — озябших «красных» реконструкторов.

«Белых» я встречаю в парке, что на месте Братского кладбища. Примерно в том же числе.

С «белыми» все много понятней. Давно осмыслена историками статистика 100-летней давности, социальный состав населения империи-на-краю.

А вот цифры «большой переписи» 1897 года. На 1000 человек населения приходилось: 15 дворян и чиновников, 5 духовных лиц, 6 купцов и почетных граждан, 16 казаков, 106 мещан.

Да, 1897—1914 годы были временем взрывного роста, личной модернизации десятков тысяч судеб. Но необратимо измениться статистика не успела. По «школьной переписи» 1911 года учащихся в Российской империи было 8,2 млн. Из 170 примерно миллионов соотечественников.

Да и эти восемь миллионов «по старой орфографии», с жесткими требованиями прежних гимназий и университетов доучиться не успели. Далее систему «фильтров знания», строгую систему, очень обогащавшую всех, кто шел по социальным лестницам образования вверх, — лишь облегчали и демонтировали. (Так, в 1929-м резко упрощали программы по математике-физике.)

И видимо, «Россия 1910-х» — с балетом «Петрушка», с первым в мире многомоторным самолетом «Илья Муромец», спроектированным под руководством 25-летнего Сикорского, — была этаким шехтелевским фасадом. Очень красивым. Толщиной в один кирпич. За ним — почва.

Замечательно богатая почва. Мощная почва. Но пахать ее стоило бы медленней. Зато глубже.

Признаем: штурмовым рывком давая «план по валу», массово создавая сословие «с верхним образованием», выпуская инженеров по той же облегченной схеме, с теми же недокрученными гайками, что тракторы на ХТЗ, — советская власть исправляла, как могла, великую ошибку империи.

Поэтому, к слову сказать, ценнейшим деятелем 1917 года был пламенный агитатор. И поэтому же в 1930-х радио пришло в каждое селение СССР. Включая те, куда и доныне не пришел газ.

По той же причине «картина мира», образ истории страны, сформированный советской школой, — так прочны в сознании миллионов. Нацию формирует единая школа. Хотя бы для двух третей населения страны в ХХ веке «советская школа» и ее образ мира были первыми и безальтернативными. «Письменная культура» началась с них. Оттого так сильны старые мифы.

Хорошо это, плохо ль? Не знаю. Это реальность. Страна стала грамотной в советский период.

Сколько лет развлекаются СМИ, опрашивая народ в канун 4 ноября: чего празднуем? И почти никто не говорит про «осеннюю» Казанскую, про патриарха Гермогена и его грамоты (святитель Гермоген, к слову, Казанскую икону Богородицы и обрел: на пепелище, в 1579 году). Про то, что Казанская икона стала святыней ополчения Минина—Пожарского. И только «народное единство», самоорганизация ополчения и Земского собора покончили со Смутным временем. В т.ч. в головах.

Почти никто не говорит — потому что в советские школьные кейсы сюжет ну никак не входил.

Впрочем, с каждым постсоветским годом людей, знающих об этом, — чуть-чуть, да больше.

А те, кого было — 15 человек на тысячу, 5 или 6 на тысячу, 16 (или даже 106!) на тысячу душ?

По простой арифметической логике «победить в Гражданскую» эта часть не могла. (Да она и вовсе не была «единой» идейно.) По простой исторической логике — два (по самым скромным подсчетам) миллиона эмигрантов первой волны взяты из этой десятины. Дань «красному террору», «антирелигиозным кампаниям», репрессиям 1920-х — начала 1930-х эта «десятина» соотечественников платила первой. И «большой террор 1930—1940-х» взял с нее свое.

Н.Е. Врангель, один из пионеров электротехнической промышленности в России 1910-х, отец генерала П.Н. Врангеля и искусствоведа Н.Н. Врангеля (составившего первую экспозицию Русского музея), потомок А.П. Ганнибала, завершил свои мемуары именами родных, погибших и умерших в 1917—1920-х годах. В его списке свыше 30 душ, в возрасте от 3 до 80 лет. Мартиролог заключают слова: «В России у меня родственников больше не осталось. Большевики мели чисто».

Мели не только по титулованным. «У меня родственников <читай — потомков> больше не осталось», — могли б выдохнуть вместе Ахматова и Цветаева. От таких огромных семей промышленников, как Абрикосовы (17 взрослых детей к началу XX века) или Рябушинские (восемь взрослых сыновей в 1899-м), — остались в Москве отдельные ветви. Откройте любой издательский каталог-2017, список членов коллегии министерства, правления АО или членов Госдумы. Много ль встретите фамилий, известных вам из курса истории России? Сосчитайте.

Хорошо это, плохо ль? Не знаю. Это реальность.

О ней даже писать совестно. Куда важней — из-за чьих звонков 5 ноября 2017 года эвакуировали Большой театр и «Метрополь»? Чего хотели 300 душ, которых 5 ноября винтили на Тверской? Они интересны, а не реконструкторы «Красной и Белой розы», ей-богу.

Революция 1917 года осталась у нас в тылу. Как котлован на особом пути. Наспех обнесенный трехцветными флажками. Можно ль оставлять за собой, поперек дороги, расстрельный ров? Можно ль сидеть над ним, отдавая всю силу осмысления ему — ведь дорога катит дальше?

Не знаю. Но век прошел. А дорога катит. Это реальность.