За несколько дней до заседания выяснилось, что все шесть лет (с момента защиты диссертации) в Российской государственной библиотеке (РГБ) хранился автореферат, в котором в качестве официальных оппонентов были указаны одни историки, тогда как сама защита проходила с другими. Сначала представители Мединского пытались отрицать этот факт, однако вскоре признали наличие двух разных авторефератов. Казалось бы, уже этого достаточно, чтобы признать защиту недействительной. Однако президиум ВАК решил иначе и степень министру сохранил.

Еще летом «Новая» пыталась узнать у Минобрнауки, когда и какой рассылался автореферат, но тогда пришла лишь отписка. Еще раз к аттестационному делу вернулись накануне президиума. Его попытался получить научный руководитель Госархива Сергей Мироненко, но в Минобрнауке ему отказали под очень странным предлогом, а потом и вовсе председатель ВАК Владимир Филиппов напрямую сказал, что не может этого позволить. А затем выяснилось, что пропал архив уже собственно экспертного совета за 2011 год. Члены этого совета рассказали «Новой», что совет не утверждал работу.

Сам президиум ВАК проходил в закрытом для прессы режиме. О нем написал для «Новой» сооснователь «Диссернета» Андрей Заякин. Однако внутри его не было: Заякин не был среди заявителей, требовавших лишить министра степени. На президиуме Мединский заявил, что «ни один журналист не будет читать стенограмму». Однако он ошибся. Журналисты «Новой газеты» и РБК три дня внимательно изучали стенограмму и сделали для читателей выборку лучших мест, чтобы они смогли заглянуть внутрь «секретного» заседания и узнать, о чем же говорил Мединский экспертам, которые сохранили ему степень.

— Спасибо уважаемые члены президиума за то, что дали мне слово, несмотря на то, что я виноват, оказывается уже и в том, что <…> заминировал здание библиотеки, вокзалы и торговые центры <…>, для того, чтобы скрыть автореферат.

Прим.: за два дня до президиума ВАК и за два часа до специальной пресс-конференции защитников министра в Москве эвакуировали здание РГБ, где хранится автореферат Мединского. Заякин связал это с тем, что один из активистов попытался получить документ.

— Книги я начал писать более двадцати лет назад, диссертация была написана тоже много лет назад, защищена более шести лет назад. Много лет эта работа не подвергалась никаким сомнениям <…> Письменные ответы на все эти обвинения (неразборчиво) были мною подготовлены и отправлены сначала в (неразборчиво), где просто процедурные вопросы не успели рассмотреть, затем в МГУ, где рассмотрели и не нашли никаких оснований для того, чтобы (неразборчиво) не нашли ни плагиата, ни процедурных нарушений. В принципе, можно на этом было бы поставить точку, однако специалисты ВАК решили рассматривать диссертацию до победного конца <…> Итак, ни в одной из вышеупомянутых инстанций (работу министра рассматривал, в частности, диссовет Белгородского государственного университета, — ред.) никто мои доводы не оспаривал. Однако экспертный совет, как я понимаю, решил самостоятельно разобрать [диссертацию] и выдвинул новые претензии к моей работе <…> При этом ни мне, ни моим представителям о содержании новых претензий экспертный совет не сообщил. Мои письменные ответы не опровергли и не рассматривали, в дискуссию с моим представителем [совет] не вступал. Даже (неразборчиво) мне не передал, хотя тому же «Диссернету» отправил (неразборчиво). Судя по тому, что опубликовано, совет отошел практически от всех изначальных обвинений, содержащихся в заявлении, и выдвинул свои, новые, дополнительные, решив рассмотреть диссертацию по существу.

Прим. Далее Мединский говорит о том, что совет нарушил положение о присуждении ученой степени, где говорится, что совет должен рассматривать исключительно само заявление о лишении степени, а не устраивать повторный разбор диссертации.

<…>

— Я уверен, коллеги, что, наверное, ошибки в научной работе есть. Если бы я сейчас внимательно занимался новой защитой, я бы сам эти ошибки нашел. Вообще, не ошибается тот, кто ничего не делает. Я понимаю, что есть разные точки зрения на одни и те же вопросы, и я полностью поддерживаю необходимость плюрализма в науке. А как без этого? Вообще, единая точка зрения, может быть, извините, только на кладбище. Можно и нужно дискутировать. Дискутировать, а не отбирать диссертацию.

<…>

Зачем? Ну, отберет у меня «Диссернет» ученую степень, [но] он не отберет у меня мои книги, изданные и проданные сотнями тысяч экземпляров. Вряд ли отберет у меня фильмы, снятые по этим книгам, которые видели десятки миллионов людей. Вряд ли отберет у меня звание профессора <…>. Вряд ли отберет мое честное имя. У меня был большой соблазн публично отказаться от ученой степени <…> Но, во-первых, я не частное лицо, каков бы не был велик эмоциональный порыв бросить партбилет на стол, я осознаю общие не касающиеся меня лично последствия. И подобные демарши служат не созиданию, а разрушению, в конечном счете, ставя под сомнение всю нашу систему. Вторая причина. Я много лет занимаюсь исторической публицистикой, всю жизнь изучаю, я люблю историю. Многие из вас, с кем мы знакомы, это подтвердят. Я профессионально занимаюсь популяризацией истории, сохранением исторической памяти и памятников культурного наследия. Почему я должен жертвовать годами своей жизни и своего труда, потакая тем, кто сам создать ничего не может, но рвется разрушить созданное другими? Поэтому я выбрал сложный путь защищать свой труд и защищать свои убеждения.

Ответы на вопросы

— По-прежнему ли Владимир Ростиславович утверждает, что во времена Ивана Грозного богословские книги на Руси были написаны на русском языке, что у протестантов в то же время священное писание было на латыни, что у Ивана Грозного был врач, бельгиец по национальности <…> Вопрос второй. На сайте ВАК опубликован автореферат. В нем в разделе публикации по теме диссертации перечислено пять монографий. Существуют ли эти монографии <…>?

Мединский:

— Постоянно фигурировало в СМИ, что Мединский не знает разницы между русским, латынью, церковно-славянским. В диссертации был написано следующее: как известно, у православных верующих, у многих, церковные книги были написаны на русском языке, поэтому понять их содержание было легко. Иная ситуация у католиков и протестантов, у которых священное писание было написано на латыни, которой верующие не знали. Речь идет о молодых годах государя Иоанна Грозного. Далее коллега Бабицкий как филолог, — видимо это его задело, — пишет: «Не нужно быть историком, чтобы оценить почти неправдоподобную для гуманитария степень невежества Мединского. В одном предложении он сумел показать, что ему ничего неизвестно о церковнославянском языке, ничего неизвестно о существовании Лютера и его переводе [Библии] на немецкий язык».

<…>

Каждый выпускник филфака должен знать, на мой взгляд, что любой язык с течением времени меняется. Появляются новые слова: одни приходят, другие уходят в прошлое <…> Это по поводу первого вопроса. Что касается монографии — ответили (Председатель ВАК Филиппов снял вопрос Бабицкого, так как «этот вопрос мы обсуждали, и было подтверждено, что в том окончательном варианте автореферата, который есть в личном деле, этих нарушений нет» и «у нас нет нормативного решения, что нельзя приводить в списке библиографии работы, которые не упоминаются в тексте», — ред.). Одну из монографий я с собой взял.

Бабицкий:

— Простите, а про врача-бельгийца очень интересно.

Мединский:

— Иван Федорович, я вас не перебивал. Вот одна из монографий, взял дома. Большая. 2011-й год. Вам не дам.

Прим.: «Диссернет» сообщал, что как минимум одна из монографий, якобы опубликованная перед защитой диссертации Мединского, не существовала в природе. При ближайшем рассмотрении страниц монографии, выяснилось, что она представляет собой полностью всю диссертацию Мединского с небольшими правками.

<…>

— Мне кажется, что сейчас создается опасный прецедент, поскольку одни ученые пересматривают решение других ученых, одни научные институции пересматривают решение других научных институций, полученные при (неразборчиво) всех (неразборчиво) на тот момент. Уважаемые коллеги, во что тогда мы превращаем научное сообщество? (неразборчиво) мы поощряем доносительство.

— Владимир Ростиславович, поясните, каким образом в вашей работе оказались архивные ссылки, как вы их получили? На материалы Российского государственного архива древних актов.

Мединский:

— Как я сказал, работа шла довольно давно, работа шла долго. Я был на тот момент депутатом Государственной Думы. Поэтому у меня большой и широкий круг знакомых историков, товарищей, помощников, с которыми я советовался по контенту диссертации, с которыми я советовался по поводу вообще своих книг, каждую из которых отдавал многократно на рецензирование, переделывание, изменение, запрашивал дополнительные материалы, сноски, архивные документы. Это долгая и серьезная работа.

<…>

[Я] специально запрашивал материалы, справки, в том числе и архивные. И это нормальная практика, которой пользуются — помощью профессионалов. Кстати сказать, я бы мог коротко ответить, [что] еще какие-то материалы смотрел в интернете, я понял на тот момент, насколько тяжело вообще, в принципе, работать с архивами и с архивными материалами — неудобно, трудоемко, требует очень много времени. И уже став министром, уделяю сейчас особое внимание проблемам оцифровки. В частности, мы инициируем проект «Национальная электронная библиотека», который значительно улучшает пользование библиотечными ресурсами по всей стране, не только одной из библиотек: можно посмотреть данные сотен российских библиотек, не вставая со своего рабочего места, в том числе, и архивных материалов.

<…>

Спрашивает про «тонкую материю коллективной памяти», с которой работает Мединский в своей диссертации и указывает на то, что его работа называется «Проблема объективности»:

— Не могли бы вы буквально в нескольких словах рассказать, какие методы вы используете в своей работе, для того чтобы эти процедуры и этот очень тонкий материал исторической памяти вовлечь в объективное поле исторической науки».

Мединский:

— Вопрос сложный. Такая проблема существует. Я, может быть, отослал бы вас к большой публикации, которая примерно на эту тему в какой-то степени я сделал в «Российской газете» в июле этого года.

<…>

Если говорить совсем по-простому, мне как-то даже не очень ловко в президиуме ВАК говорить на уровне того, как я пытаюсь объяснить это студентам.

В лучшем случае, он спросит кого-то из здесь присутствующих, и сквозь его собственное, заранее заготовленное субъективное отношения к вам, к науке, к Сергею Владимировичу Мироненко, ко мне, он получит информацию, пропустит ее сквозь себя и выбросит это в прессу. Таким образом, конечный получатель этих фактов станет уже третьим, оторванным полностью от реальности происходящего.

— Владимир Ростиславович, скажите, пожалуйста, как я правильно или неправильно вас понял, вы формулируете проблему объективности исторических источников, но не решаете ее?

Голоса из зала:

— А что, кто-то ее решил?

— А ее можно решить?

Данилевский:

— Можно, поэтому история и наука, а не теология.

Мединский:

— Мы с вами уже ударяемся в сферу философской дискуссии. Мне кажется, проблему объективности решить нельзя.

Расшифровку стенограммы читайте также и смотрите (комикс!) на сайте РБК.