Психические отклонения злодеев и тиранов — ​ликвидная тема. Психопатология власти сама страдает культом личности — ​персонализацией расстройств, свойственных также массам, социальным сборкам, режимам в целом. Сталин здесь не исключение, со всем своим наследием и бессознательным адептов. Нарциссизм, через поколение вернувшийся в нашу политику в самооценке и выборе идеалов, — ​черта далеко не безобидная. Мания грандиозности сопряжена с влечением к смерти. Злокачественные нарциссы страшны и деструктивны, могут убить и гибнут сами. Страна, радостно пялясь на собственное отражение, пока не умирает от голода и неразделенной любви к себе, как это случилось с героем античного мифа. Однако в восторгах самолюбования она уже слишком вознеслась и заметно осунулась. Как сказал поэт: «Друг мой, ты очень и очень болен».

Эластичность диагноза

Психические заболевания не передаются воздушно-капельным путем, но история бывает заразной. Новая российская политика так же немыслима без осложнений перенесенного сталинизма, как и букет нарциссов без Сталина. Нерон, Иван Грозный, Робеспьер, Муссолини и Гитлер, Ким Чен Ир, Пол Пот и Иди Амин, Мугабе, Менгисту Хайле Мариам, Тан Шве, Омар аль-Башир, Мобуту, Хусейн, Каддафи… И Трамп. Пока всё — ​чтобы никого не обидеть и никому не польстить.

Нарциссизм Сталина вписан в сложный комплекс: мегаломания, социопатия, асексуальный садизм, паранойяльные симптомы с намеками на бред преследования и величия. Есть прижизненные диагнозы (В.М. Бехтерев, Д.Д. Плетнев, А.Л. Мясников) и ряд других. Даниэл Ранкур-Лаферриер пишет: «Сталин был не просто чрезмерно нарциссичен. Он чувствовал себя великим до невероятия». Для фиксации отклонений вовсе не обязательно объявлять пациента сумасшедшим. Однако это не отменяет мерцающих расстройств и глубинных мотивов решений, кажущихся иррациональными. Различение нормы и патологии особенно сложно в нарциссическом диапазоне от опасного помешательства до просто забавной черты. Но нарциссизм уже давно теснит фобии и неврозы, бывшие ядром психоанализа во времена Фрейда; он уже объявлен «эпидемией XXI века» и всей эпохи постмодерна. Кроме того, помимо деструктивного сдвига есть нарциссизм конструктивный, необходимый для полноценной самореализации, особенно в ряде профессий, в том числе творческих и политических (идеология, харизма и пр.). Детский нарциссизм — ​и вовсе необходимая стадия становления личности. Ощущая, что мир замкнут на него, а сам он бесконечно великолепен в глазах матери и «важных близких», ребенок впитывает то необходимое, что называется базовым доверием к миру. И наоборот, дефицит поддержки раннего самообожания чреват будущей компенсацией — ​злокачественным расстройством во взрослой жизни. Упиваясь мифами собственной грандиозности и всемогущественности, закомплексованный субъект теряет связь с реальностью, фиксируется на завышенной самооценке и болезненном тщеславии, навязчиво ставит себя в центр внимания, требуя дежурного восхищения. Другие для него — ​не более чем «репродуктор восторга», материал для демонстрации собственного превосходства. Плюс полная атрофия рефлексии и эмпатии, ревнивая зависть, нетерпимость к критике со вспышками особого рода «нарциссического гнева» и «нарциссической ярости». Перенос личностной патопсихологии на группы, социум и режим — ​не ошибка и не метафора; это было заложено еще отцами психоанализа. Такую оптику легко настроить, например, на анализ ТВ: пиар политиков, новости, ток-шоу. Диагноз отпечатан на всем, чем власть сейчас заводит себя и население, но сталинские синдромы вскрывают наиболее пошлое и опасное в нынешнем самоупоении вождей и массы.

Трудное детство отца народов…

В этой агиографии есть две линии: либо врожденное лидерство и неукротимая борьба еще во внутриутробной стадии — ​либо, наоборот, типовой набор условий для развития комплексов и будущей патологии. Бедность, строгое воспитание и плохое владение русским порождают недоверчивость и грубость, смесь комплексов неполноценности и амбиций (Адам Улам). Одновременно с этим: «Испытывая на себе беспричинное восхищение матери, он вырос, принимая его как должное, ожидая, что к нему будут относиться как к идолу […]. Поощренный ее идеализацией, он начал сам себя идеализировать…» (Роберт Таккер). Плюс проблемы с ростом (160 см) и физическим развитием, следы оспы, дефект руки, сросшиеся пальцы ноги, побои со стороны отца — ​пьяного, как сапожник, Бесо. И ответные манипуляции с ножом (кстати, благородный разбойник Коба — ​герой романа Александра Казбеги с интересным названием «Отцеубийца»). Из желания смерти отца выводится мания физического устранения конкурентов-обидчиков в политике: «Совершая акт мести, Сталин «платил» Виссариону Джугашвили за побои, калечившие его фундаментальный нарциссизм так же, как и его тело. Но он вместе с этим отождествлял себя с тем же Виссарионом, он «был» Виссарионом, одновременно «отплачивая» ему». Почти достоверно — ​если без аналитического фанатизма: «Я пошел по пути наименьшей беспристрастности, которая для психоаналитика является важнейшим способом толкования личности […]. Короче, я хорошо провел время» (Д. Ранкур-Лаферриер).

Без надрыва описывает житие вождя Олег Хлевнюк. Даже когда Бесо бросил Кеке с ребенком, семья не особенно бедствовала: нашлись покровители. Били тогда не одного Сосо. Его не исключали из семинарии за революционную деятельность — ​уходил вполне мирно. Все это важно, чтобы биография ранних комплексов не заслоняла взрослых и собственно политических причин столь деструктивной патологии. Среди прочих обитателей истории даже сами революции — ​типичные идейные нарциссы (не говоря об авторитарных, тиранических продолжениях). Более того, личные биографии вождей сейчас важнее не сами по себе, а как структурные аналоги более общих процессов — ​как «алгебра» политического нарциссизма, преподаваемая на хрестоматийных примерах. Политике свойственно повторять характеры, психодрамы и патологии вождей, иногда через поколения.

…И режима

Новые социальные порядки появляются на свет с такой же потребностью в раннем нарциссизме, как и обычный человеческий ребенок. Но в политике это «дитя» одновременно отягощено всеми фобиями и комплексами предшественника. Новорожденная Россия 1990-х оказалась идейно и психологически беззащитной — ​и при этом травмированной обрушением мегаломании СССР. Злостные издевательства над ребенком, уже терзаемым застарелым ресентиментом. Агония, усугубленная неправильными родовыми схватками. Это общая проблема революционаризма. Чтобы пережить физическую и моральную разруху и нормально выйти из революции, обществу необходима изрядная доля энтузиазма и уверенности в себе, граничащей с идейным самообожанием. Если же новый режим и социум с младенчества мешают с грязью и грубо обесценивают, как это было у нас в 1990-е, повзрослевшая политическая особь закономерно превращается в злокачественного нарцисса, идеализирующего и возвышающего себя самым непотребным образом. Тогда, в 1990-е, оппоненты режима (в том числе в самой власти) задействовали весь арсенал отборной политической нецензурщины, какой сейчас наша пропаганда поливает дружественную Украину. И всем этим были наполнены отнюдь не маргинальные политические трибуны и каналы СМИ. Власть не считала нужным отвечать, полагая, что «невидимая рука рынка» сама все отладит и в сфере духовного производства. На и без того болезненные раны оппозиция сыпала соль мешками — ​совершенно свободно и без каких-либо обезболивающих. Такие травмы не проходят бесследно. Потом общество закономерно свихивается на самолюбовании, причем даже не реальностью, а именно отражением. Если провести контент-анализ одних только заголовков в провластные ресурсах, симптоматика будет однозначна: мания грандиозности и всемогущественности безмерно гипертрофированного «Я», разрыв связей с внешним миром и жесткая доминация картинки над реальностью. Телеэкран вместо отражения в воде. В суровой логике нарцисса все остальные представляются чем-то несоразмерно мелким, если не ничтожным. По оценкам нашего официоза, все в мире громоздят ошибку на ошибку, не заслуживая ничего, кроме злой иронии и сарказма. Назови мне такую обитель, которую мы еще не опустили и не поучали бы всему начиная с моральных ценностей, единственными хранителями которых мы сами себя в этом мире назначили. Плюс крайне дорогостоящие симулякры «величия», «влияния» и «силы», не окупающиеся ничем, кроме идеологии и пропаганды. Энергетическая сверхдержава все более становится сверхдержавой виртуальной.

Воспроизводство травмы…

Ситуация усугубляется тем, что обесценивание момента рождения и ранних стадий не только травмировало социум в прошлом, но и активно используется нынешней пропагандой. В этой идеологии у Новой России вообще нет места и времени рождения — ​того, что реально было, стесняются и стыдливо обходят. Сделать таким моментом начало 2000-х пока не получается, поэтому перепрыгивают назад к Великой Победе в нарциссических трактовках, закономерно тянущей за собой Сталина в белом кителе с золотыми пуговицами. Это отчасти компенсирует последующие провалы «оттепели», «застоя» и «либеральных реформ», но лишь усугубляет уход от реальности в настоящем. Полное впечатление, что вся экономика и внешняя политика страны нацелены на то, чтобы, не считаясь ни с чем, воспроизводить образ знаменитой скамейки, на которой теперь наш лидер восседает с начальством других сверхдержав. Схема, по сути своей, вполне иезуитская. Пропаганда продолжает и задним числом растравливать травмы конца 1980-х — ​начала 1990-х, усиливая основания собственного и массового нарциссизма. Это по-своему предусмотрительно:

Для этого, в свою очередь, необходимо… наращивать закомплексованность, в том числе «элит» и масс. Психология на разрыв: чем больше социум сам себя презирает, стесняется и ненавидит, тем больше у него оснований включать психические защиты — ​и прежде всего, нарциссические идеализации и переносы. Отсюда, кстати, парадоксальные итоги затяжной «битвы телевизора с холодильником». То же в сочетании войны и мира: чем позорнее понимаемая всеми ситуация с потребительской корзиной, доходами, пенсиями, медициной, образованием и наукой, тем ярче бытовая реакция на выдающиеся достижения ВКС и «наших» на Украине. Нарциссизм приобретает все более милитаристский характер.

…И механизмы идеализации

В некотором смысле это даже более сложный случай, чем с отклонениями Сталина и сталинизма. Тогда доминировала типично нарциссическая идеология глобальной, всемирно-исторической миссии. На раздутое самомнение работала вся машина духовного производства — ​идеологический тренаж и пропаганда. Сейчас такой идеологии нет и, строго говоря, быть не может. Попытки сочинения идейных директив заканчиваются ничем или конфузом, а в ряде особо запущенных случаев и приступами нарциссической ярости («мрази конченые», «гореть в аду» и пр.). Типично сталинская формула «вождь не может ошибаться» воспроизводится по всему фронту самообороны режима. Идеологическая работа сводится к нескончаемым «битвам за всякую ерунду». Вам могут простить обвинения Сталина в геноциде и людоедстве (что только добавляет трагизма и грандиозности сложному образу), но убьют за небольшое пятно на белом кителе вождя. У Путина, кстати, тоже нет мелких недостатков и слабостей, хотя ему можно предъявлять претензии общего, стратегического характера. Отсюда такое давление на оппозицию, казалось бы, уже давно загнанную в угол. Опасно не фронтальное противостояние, но «брызги на кителе», подрывающие сами основы нарциссической идеализации. Возможна ли терапия расстройств, связанных с политическим и социальным нарциссизмом — ​вообще и в нашем случае? Чтобы ответить на этот вопрос надо разобраться и с нарциссизмом Сталина, и со сталинизмом нарциссов, но это уже тема отдельного разговора.