Михаил Бычков
режиссер —Алексею Малобродскому
Здравствуй, дорогой Леша!
Тут было очень много стенаний, постов, разговоров про тепло в домах — ведь осень уже совсем. А я подумал: как там в тюрьме-то с теплом? Дали? Ведь электрообогреватель не включишь и пледиком не укутаешься. Дует из окна? Ведь когда за окном чуть выше нуля, то это небольшое удовольствие. Я знаю, что контейнер с вашими теплыми вещами следователи, наконец, разрешили распечатать, и Таня что-то тебе уже передала. Надеюсь, что на прогулках ты не мерзнешь. Ну и очень надеюсь, что в твоем СИЗО, где все по правилам и по закону, руководство думает о людях. И, кроме пыток несвободой, несправедливостью, оторванностью от любимого дела, тебе не придется переносить физических страданий. Сейчас тебе будет очень нелегко, ведь тебя — единственного из обвиняемых по делу «Седьмой студии» — держат за решеткой. Все ожидают окончания следствия в нелегких, но все же домашних условиях. Все! И глава студии Серебренников, и непосредственно распоряжавшиеся финансами гендиректор, и главбух. Я глубоко убежден, что уж вы-то с Кириллом никак себя не запятнали. Остальных не знаю так близко, как вас, но думаю, что ничего, кроме фактов обналичивания денег, им не предъявят, а обналичивание, возможно, и является нарушением финансовой дисциплины, но не является синонимом мошенничества. Те, кто формулирует вам обвинения, видимо, опираясь на свое представление о жизни и систему ценностей, не могут поверить, что наличные деньги (хрустящие, упакованные в плотненькие пачечки) можно отдать на спектакль, концерт, лекцию. А я, вспоминая то, что было еще пять-шесть лет назад (когда ни у кого не было ни карточек, ни мобильных банков), не представляю, как можно было что-то практическое в нашем театральном деле делать иначе, без наличных средств? Так вот, вся ваша компания сидит по домам, а ты — заложник, взятый под стражу с единственной целью: получить от тебя обвинительные показания на Серебренникова, сидишь в холодном СИЗО! Потому что не согласился давать эти обвинительные показания! Я очень сочувствую Кириллу, которому судья отказал в общении с тренером по йоге и ламой. Но черт побери! Почему тебя сейчас делают крайним? Что же это за подлая система? Я знаю: ты выдержишь. Я знаю: ни к 19 января, ни к 19 июня у следствия не прибавится ни одной улики, доказывающей твою причастность к присвоению денег, выделенных на этот проект. Ты можешь гордиться своей позицией — позицией порядочного человека. Но какую цену тебе еще предстоит заплатить за это, я не знаю. Я очень хотел бы хотя бы часть этой платы разделить с тобой, взять на себя. Как это сделать? Я не знаю. Держись!
Михаил Бычков
Елена Гремина
сценарист, режиссер, драматург — Алексею Малобродскому
Дорогой Алексей! Ни одной минуты те, кто Вас знает, не верит в Вашу виновность. Мы много лет знаем Вас, Вашу работу во имя театрального искусства, Вашу преданность делу, Ваше бескорыстие… То, как Вы ведете себя на суде и на следствии, вызывает восхищение. Оказалось, что Вы сильный, что вас не сломать. Вы выдержали это ужасное испытание. Ваши слова «вы не заставите меня оговаривать моих коллег» уже вошли в историю.
То, что Вы в тюрьме, — это абсурдно, это несправедливо: тоже мне, нашли преступника, нашли, на кого надевать наручники. Но знайте, что мы с Вами, мы думаем о Вас с огромным уважением. Я мечтаю о дне, когда Вы придете к нам в театр, и мы сыграем специально для Вас свой самый лучший спектакль.
Обнимаю вас. И еще, Ваша Таня совершенно прекрасная. Рядом с ней — друзья, она не одна, не волнуйтесь.
Посылаю Вам свое уважение и всю поддержку, какая только возможна. Мы с вами.
Елена Гремина
Владимир Мирзоев
режиссер—Кириллу Серебренникову
Здравствуйте, дорогой Кирилл!
Пишу Вам это «письмо в тюрьму», чтобы еще раз качнуть сонное публичное пространство, которое мгновенно обо всем забывает и ко всему привыкает. Я про Вас помню все время и хочу сделать то немногое, на что способен в этой ситуации — высказать Вам слова дружеской поддержки.
Кто-то скажет: «домашний арест — это не тюрьма», но я уверен, они ошибаются — в тюрьму можно превратить что угодно: дом, брак, идеологию, даже собственное тело. К несчастью, люди, которые пытаются разрушить Вашу репутацию, не понимают ценность свободы — свобода у них под подозрением, они чувствуют в ней экзистенциальную угрозу, она их пугает, поскольку требует личного (не коллективного) выбора. Несвободный человек не может смириться с тем, что кто-то другой (такой же, как я!) свободен — это колет глаза, вызывает фрустрацию. Если бы они знали, что делать кино или театр с оглядкой на «чувства верующих» или «чувства ворующих» технически невозможно, что быть свободным в искусстве — это и значит быть мастером, быть профессионалом. Но они этого не знают, и знать не хотят, и создают все новые бессмысленные табу, что, конечно, противоречит самой сути культуры. Религия создает табу, а искусство их отменяет, расколдовывает — это разные инструменты, одинаково нужные цивилизации. Возможно, они в простоте душевной перепутали культ и культуру? Или это военная хитрость?
Сегодня «русские европейцы», те, кто понимает ценность свободы, — самое большое в России угнетенное меньшинство. Нас как минимум семнадцать миллионов, но мы лишены политического представительства, у нас нет своего телеканала («Дождь», работающий в интернете, не в счет), нам оставили одну радиостанцию, полторы газеты, грозятся заблокировать единственную отдушину — фейсбук. До Вашего ареста, Кирилл, была слабая надежда, что театр останется заповедником свободы — ведь даже в тоталитарном Советском Союзе были «Современник», «Таганка», спектакли Анатолия Эфроса.
Теперь эта надежда растаяла. У нас не будет театра, который мы любим, который необходим нам психологически, — ведь именно в театре мы переживаем свою европейскую идентичность. Я не раз обсуждал Вашу ситуацию с коллегами, поверьте, никто не сомневается, что «хозяйственные нарушения», которые Вам инкриминируют, это только повод, циничная игра. Ваша репутация честного человека и художника не пострадала — ее не придется восстанавливать.
Желаю Вам как можно скорее вернуться к Вашей работе, к Вашим актерам.
Ваш Владимир Мирзоев
