В оптике взлетов и упадка Канска провинциальная Россия как на ладони. Что ни возьми: экономику, культуру, политику. Все связано одной цепью кандального тракта. Вокруг ладного губернского города оседали декабристы, детей учили ссыльные. Экскурсоводы показывают дом, где проживал Ярослав Гашек, правда ли, нет — неведомо. Зато у порога города в лагере от разрыва сердца умер автор «Конармии» — есть и такая легенда. Вивиан Итин перерабатывает здесь едва ли не первую советскую утопию «Страна Гонгури». В школе военных переводчиков преподает Аркадий Стругацкий.

Течет река с тюркским названием Кан — в переводе «кровь» — быстротечный свидетель смены цивилизаций. Последняя — советская, рухнула, оставив сибирским городам Транссиб и болезненные отметины. На месте текстильного мегакомбината (более 8 тысяч рабочих) торговый центр, в здании старейшего синематографа «Фурор», открытого купчихой Агриппиной Яковлевой в 1911 году, — скромный краеведческий музей. Пожарами и подковерными играми с администрацией прославилась китайская лесопилка «Синь-И»: горят дома, гибнут люди — «Синь-И» рубит, на щепки и огнеопасную стружку внимания не обращая. В городе много дивной красоты домов, полуразрушенных, съеденных огнем, с черными пробоинами окон. Наводят тоску и скуку бывшие промрайоны. На берегу реки помпезная гостиница «Канны» с белыми колоннами и огромными золочеными львами. В советское время про Канск политобозреватели сказали бы: «Территория контрастов».

И в такой стотысячный постсоветский город с узлом проблем на горле явился форум. Международный. Ежегодный. С международным жюри. Радикальный. Чистая утопия. Но у фантастики есть странное качество — живучесть. Творцы «каннской киноутопии» — шпионы параллельной реальности, режиссеры Павел Лабазов и Андрей Сильвестров, арт-директор Надя Бакурадзе превратили анекдот «где проходит настоящий Канский фестиваль?» — в тотальный многолетний эксперимент, цепь провокаций — в художественную игру, устанавливающую свои правила в процессе развития.

Канскому смотру 16 лет! Но каждый раз форум складывается вопреки обстоятельствам. Год назад в Сети устроили голосование: «Нужен ли городу этот странный «парад искусств». «Совершенно серьезно — в Канске стали решать (!), нужен ли ему международный (!) фестиваль», — писали «Канские ведомости».

Администрация к видеофестивалю, прославившему на весь мир город, относится настороженно. Краевой минкульт без объявления войны решает вдруг его переустраивать. Чиновникам хотелось бы, чтобы потише, попроще, поближе к народу. Вроде фестиваля имени Марины Ладыниной, есть здесь такой в Назарово. Чтоб Зинаида Кириенко, старые фильмы о главном, балалайки под березами. А здесь все закручено в спираль, необъяснимо. Прилетают бородатые дядьки в джинсах. С серьгой в ухе. На экране, на графических и живописных работах — бог знает что. Зачем людям фильмы, «перепрыгнувшие время». Вроде картин Мамору Хосода, Питера Гринуэя, Фолькера Шлендорфа, Романа Полански, «европейских независимых», рьяных дебютантов.

Среди фильмов, претендующих на «Золотой пальмовый секатор» за номером 16 — киноаванград и видеоарт со всего мира. Гран-при — у южнокорейской «Девушки за дверью». Барышня занимается единоборством, чтобы однажды прервать круг отцовского насилия. В какой-то момент вся семья укладывается сверху на изувера: держат его руки, ноги из последних сил. Все вместе. И это уже не насилие — а всеобщее семейное объятие. В «Атласе раненых зданий» Тадеуша Тишбайна всматриваемся в свидетелей и жертв кровопролитий: израненные, искалеченные войной дома. В израильском «Противосвете» героиня разбирает архив Пауля Целана, известного поэта, прошедшего муки гетто и концлагеря. Она увеличивает документы, карты, фото, на которых люди улыбаются. Гуляют. Позируют. И нет смерти для них. В какой-то момент и героиня оказывается рядом, среди них.

Приз прессы у футуристической «Капли креацина» о приключениях художника Без Названия. Автор этого фантастического сериала Ростан Тавасиев заявил в конкурс картину от планеты Мальгаут, на которой и происходят парадоксальные и узнаваемые события. «Киноотток» — фильм про умирающие кинотеатры, в которых слышны голоса прошлого. «Update/Delete» Алексея Ильина и Григория Калинина — псевдодокументальная трагикомедия, сконструированная из видеозаметок.

Но мне кажется, что не конкурс главное. «Канский видеофест» — пазл. Собирается из разнополярных векторов, секций: литературной, архитектурной, видео. Каждая из секций — символическая протянутая рука. Город то жарко жмет эту руку, то зависает в раздумьях-сомнениях — не погодить ли?

К примеру, видеопоказ организован среди лесных сосен на надувном экране. «Ушли в лес, партизаним немного», — улыбается Надежда Бакурадзе. Среди и на деревьях — крупнокалиберные инсталляции из свежеструганных досок Бертрана Гесселя «Возвращение леса».

На стволах — инсталляции и картины художников разных поколений. Среди них плакат Матвея Крылова: аббревиатура ЛГБТ выполнена в цветах логотипа ЛДПР. Остроумно. Ее быстро демонтировали: власти заподозрили пропаганду ЛГБТ. Рядом проходит театрализованная читка стихотворной пьесы Андрея Родионова и Екатерины Троепольской «Зарница» с участием местного фольклорного ансамбля «Истоки». Шекспировский лес, фейсбук, Золотой ангел — представитель православной полиции, Журчунья с сомнительным зельем, патриотическая игра «Зарница», БГ в голосистом народном исполнении. Это не страна — постмодернистская поэтическая держава. Родионов и Троепольская известны снайперскими предсказаниями в своих пьесах — «снах непросыхающих». В стихотворной «Проруби», экранизацией которой завершился фестиваль, президент России долго и проникновенно беседует со щукой. В «Зарнице» высокопоставленные чины дружно заговорили стихами. Вот потому авангардистов и опасаются — в корень зрят.

Канский фест — мозаика. Как фильмы его президента, режиссера Андрея Сильвестрова. Монтаж «Проруби» сшивает на живую нитку яркие судьбы-лоскуты, и только сам зритель способен собрать целостное высказывание.

Открылся смотр фильмом Сильвестрова «Россия как сон»: во время прошлогоднего фестиваля 20 авторов из разных концов света снимали жителей Канска, говорили об их отношении к городу, к миру, канцы фантазировали собственную смерть как способ осознать себя. Некоторые — весело, некоторые со страхом. Но они решились из туманного будущего посмотреть на настоящее. Фильм-джаз путешествовал по миру, и вот вернулся домой. Люди постарше встретили здесь его с настороженностью (а не обидели ли вы русского Ивана?) Молодежь приняла. После показа размышляли о городе, стоящем на берегу реки-времени, которое нас объединяет… и разделяет. Девочка на экране считает: «Раз, два… 30, 50, 84». Прятки. А никого она не ищет. Отсчитает секунды жизни, прижавшись к дереву. В финале китаец выражает благодарность русскому народу, очень-очень гостеприимному и… приглашает в свой ресторан.

«Канский» — портал в сердцевину краткого, исчезающего мига, в «сейчас» с его скрытыми смыслами и чувствованиями. Поэтому в мультикультурном пространстве форума уличный рэп-баттл отлично уживается с высоколобыми архитектурными дискуссиями и театрализованными читками.

На архитектурной дискуссии говорили, что фестиваль и прочие инициативы художников силятся изменить среду. Среда упирается. В выставочном зале воспроизвели, к примеру, замысел известного идеолога Пролеткульта Гастева: экспресс-панорама проекта века «Сибирская фантазия». Впечатляет интерактивная карта могучего будущего, увиденная из 1916 года, каким должен был стать Транссиб: мозг Сибири — Красноярск, торговый центр — Иркутск, кухня мира — Курган. Города буржуазной неги с подземными тоннелями, купающиеся в золотых россыпях, остались прожектами. Самого футуриста расстреляли в 1937-м. Здесь же бумажная архитектура: образы летающих зданий и городов, супрематическая геометрия. Бурная дискуссия о том, как же сделать городскую среду яркой, дружелюбной. Как противостоять алчным захватчикам набережных в Нижнем Новгороде, в Красноярске, в Канске, как противодействовать варварству. Неподалеку от этого зала умирает дом Зазубрина — гордость Канска, автора первого советского романа «Два мира» и знаменитой повести «Щепка» о красном терроре и разгуле ЧК. Владимира Зазубрина расстреляли в том же 1937-м. Дом зарос сорняками. Ставни забиты. Забор покосился. Некому его спасти. А ведь художники бьют в набат, готовы принять участие в восстановлении дома-музея. Екатерина Троепольская и Андрей Родионов предлагают сделать дом центром поэзии, первым российским центром чтения. Кто их слышит.

На протяжении нескольких лет фестивальные варяги оставляли городу уличные арт-объекты, экспонаты современного искусства, выполненные известными художниками. Расцвечивающие «типовой» пейзаж. У Канска появился шанс стать «первым в мире городом-музеем современного искусства». Несколько лет назад улицы и дома украсили киноплакаты Дубосарского и Виноградова. Десять лет «Пальмовой аллее» с яркими дивными пальмами, придуманными детьми из Канска, Норильска и Москвы. Пальма-морковь, мухомор, жираф… Аллея, как ни странно, все еще стоит, может, рука варвара не поднимается на «детскую фантазию»?

С взрослой — иначе. Трагический «Сад» Хаима Сокола — мемориальный арт-объект, посвященный памяти узников Краслага, который здесь повсюду: 169 железнодорожных шпал вертикально вкопаны среди полей в землю… Шпалы разворовали, оставшиеся сгорели.

Напротив главной городской достопримечательности торгового центра «Порт-Артур» подожгли арт-объект «Колокольня», сложенную из березовых бревен (проект архитектора Андрея Савина). Больше она не звонит. По оперативной информации, на ее месте появится радующая глаз обывателя часовенка. Порушили арт-скамейки авторства Юрия Аввакумова и Вячеслава Мизина на набережной. Образ «Гения места» придумал известный красноярский художник Василий Слонов — в сквере на Предмостной площади пиксельная рука, протянутая к солнцу. Сначала «руку» перепачкали краской, потом администрация тихо ее срезала.

Так что если и говорить о какой-то городской активности — то это процветание вандализма. Сложные взаимоотношения современных художников и города: то дружба, то бойкот — напоминают мне экспедиции авангардистов 20-х годов на север страны, где полотнам Малевича и Шагала изумлялись, как астероидам.

А может, и нет резона старинному городу, барахтающемуся в проблемах, поддерживать вольнодумцев, тружеников современного искусства? Страна по духовным скрепам тоскует и тихо торгует деревом. Представляли бы они здесь «Единую Россию», ладно, этого и не скрывают. Но художники политики сторонятся. А депрессивный город и край дистанцируются от опасных «маргиналов». Еще недавно автобусы возили молодежь на показы из Красноярска. Автобусов больше нет. И фестивальных афиш.

Канск ведь и прославился благодаря фестивалю и неподконтрольным художникам. Но инновации у нас уравняли с инакомыслием. И напрочь забыли, что подлинная, смысловая вертикаль власти в стране — это театры, кино, библиотеки, музеи, в том числе музеи современного искусства. Что сейчас в городе? По большому счету всем рулит торговля. Молодежь уезжает в большие города с университетами и институтами. Энергия энтузиазма как-то держит фестиваль на плаву. Долго ли? Или вскоре забудем, что есть в Сибири город с животными-пальмами «невиданной красы». Родина Канского фестиваля.

Канск, Красноярский край