СюжетыОбщество

«Путевка»  в Алжир

80 лет назад, 15 августа 1937 года, вышел приказ НКВД «Об операции по репрессированию жен и детей изменников Родины»

Этот материал вышел в номере № 89 от 16 августа 2017
Читать
«Путевка»  в Алжир
Через Акмолинский лагерь прошли 20 тысяч узниц

«Задание по изъятию»

В официальных документах их обозначали аббревиатурой ЧСИР — «члены семьи изменника Родины». Так появилось в Советском Союзе новое слово — «чесеиры».

Приказ предписывал: «На каждую арестованную и на каждого социально опасного ребенка старше 15-летнего возраста заводится следственное дело. Грудные дети направляются вместе с осужденными матерями в лагеря, откуда по достижению возраста 1—1,5 года передаются в детские дома и ясли. В том случае если сирот (дети названы сиротами при живых матерях.С. Б.) пожелают взять родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение, этому не препятствовать».

Из докладной записки начальника АХУ НКВД Сумбатова, 29 января 1939 года:

«На Административно-хозяйственное управление НКВД было возложено особое задание по изъятию детей врагов народа. <…>

С 15 августа 1937 года по настоящее время <…> проделана следующая работа:

Всего по Союзу изъято детей — 25 342 чел.

из них:

а) Направлено в детдома Наркомпроса и местные ясли — 22 427 чел.

из них г. Москвы — 1909 чел.

б) Передано на опеку и возвращено матерям — 2915 чел.».

Это данные о «работе» «по изъятию детей» только за первые 17 месяцев — с 15 августа 1937 года по январь 1939-го. Сюда не включены «социально опасные» дети «старше 15-летнего возраста». Сколько было отправлено в лагеря грудничков вместе с матерями, сколько родилось в ГУЛАГе за десятилетия террора — неизвестно.

Концлагеря для женщин и детей — Темниковский в Мордовии, Джангижирский в Киргизии и Темляковский в Горьковской области — начали «организовывать» заранее, по приказу начальника ГУЛАГа М.Бермана: «В ближайшее время будут осуждены и должны быть изолированы в особо усиленных условиях режима семьи расстрелянных троцкистов и правых <…> преимущественно женщины. С ними будут также направляться дети дошкольного возраста (выделено мной.С. Б.)».

Музейно-мемориальный комплекс «АЛЖИР». Поселок Акмол. Фото: museum-alzhir.kz
Музейно-мемориальный комплекс «АЛЖИР». Поселок Акмол. Фото: museum-alzhir.kz

В январе 1938 года в Акмолинской области Казахстана, «на базе 26-го поселка трудпоселений», построили самый большой, трагически знаменитый Акмолинский лагерь жен изменников Родины — АЛЖИР. Он же — «лагпункт № 26» Карагандинского управления лагерей (Карлага). «Лагпункты» в действительности — это десятки самостоятельных лагерей на пространствах Карлага.

Азарий Плисецкий, 3 года: «Хочу за зону…»

Через АЛЖИР прошли 20 тысяч узниц. В основном — жены государственных и партийных работников разного ранга, военных, сотрудников НКВД, руководителей и специалистов предприятий, деятелей науки, культуры. Среди них — всенародно знаменитая певица Лидия Русланова, актриса Татьяна Окуневская, создательница детского музыкального театра Наталия Сац. Самая титулованная узница АЛЖИРа, безусловно — Екатерина Ивановна Калинина. Формально она не была «членом семьи изменника Родины». Она сама — «изменник Родины», статьи 58-6 («Шпионаж») и 58-8 («Совершение террористических актов»). А «членом семьи изменника Родины», по логике, был ее муж, Михаил Иванович Калинин. Но его не отправили за колючую проволоку. Он с января 1938 (месяц и год открытия АЛЖИРа) по 1946 год занимал пост председателя президиума Верховного совета СССР — совмещал в одном лице должности председателя парламента и, формально, главы государства.

Екатерина Ивановна Калинина отбыла в АЛЖИРе 7 лет из 15 по приговору. Она не копала землю, не рубила камыш, не месила глину, не делала саманные кирпичи; ей, 56-летней женщине, дали легкую работу — она в бельевой счищала гнид с белья заключенных. И жила там же, в бельевой, что несравнимо с условиями в общем бараке на нарах.

С 1938 года по 1953-й только в АЛЖИРе родилось 1507 детей. 100 грудничков — ежегодно. В эту статистику вошли только выжившие. В яслях поселка Долинка, столицы большого Карлага (системы Карагандинского управления лагерей) одномоментно содержалось 500 малышей. Каждый месяц умирало полсотни детей. Зимой их не хоронили — невозможно было долбить землю, скованную сорокаградусными морозами. Трупы складывали в бочки — до весны. Санитарка Валентина, служащая НКВД, проходя мимо, увидела: чья-то ручонка шевелится. Вытащила крошечную девочку-казашку, отнесла домой. Восемь лет растила как свою дочь, а когда срок матери вышел, вернула ей ребенка.

Майя Плисецкая в 12 лет избежала детдома, потому что ее забрала к себе тетя, Суламифь Мессерер, балерина Большого театра. А младшего брата Майи, Азария, восьмимесячным ребенком отправили в АЛЖИР — вместе с мамой, киноактрисой Рахиль Мессерер. Она была женой Михаила Плисецкого — управляющего трестом «Арктикуголь». Его расстреляли в январе 38-го.

Азарий и Майя, дети АЛЖИРа. 2010 год
Азарий и Майя, дети АЛЖИРа. 2010 год

«Или конец 39-го, или 40-го, во всяком случае, я уже ходил и даже произносил такую связную фразу: «Хочу за зону». Теперь я понимаю, за какую зону я хотел, — рассказывает Азарий Плисецкий в фильме Дарьи Виолиной и Сергея Павловского «Дольше жизни». — Трудно поверить, что это я там был… Пришел момент, когда тетка, Суламифь Михайловна Мессерер, добилась разрешения перевести нас на вольное поселение. И она рассказывает, как приехала за нами. И как распахнулись ворота. И я побежал. Хотя я никогда не видел тетю, но она вот так раскинула руки, и я побежал к ней. И вдруг раздался рев. Рев этих сотен или тысяч женщин, которые наблюдали за этой картиной бегущего мальчика… Потому что у каждой или был ребенок, или был отнят. Во всяком случае, я представляю, что они могли чувствовать. И она мне рассказывала, тетя: «Я взяла тебя на руки, и ты весь шуршал. Я отнесла тебя куда-то и поняла: твоя курточка была забита письмами».

Майя Кляшторная, дочь белорусского поэта Тодора Кляшторного, расстрелянного в октябре 1937 года, попала в лагерь четырех месяцев от роду. Росла в лагере, потом — в детдоме Карлага.

«Мы знали, что это карцер, сюда мам сажают, и если мама сюда попадет, она может умереть. Они все были наши мамы… Для нас это норма жизни была: мы ж не знали, что такое арестованная, а что такое нет. Раз мамы — значит, арестованные… Начальник лагеря (Сергей Васильевич Баринов, человек удивительной доброты и отчаянной смелости, карьерный чекист, самый молодой в СССР руководитель областного управления НКВД, с началом Большого террора написал в Москву, что это чудовищная ошибка; его не расстреляли, а лишь убрали с высокой должности, понизили в звании и отправили служить в АЛЖИР.С. Б.) брал меня на руки, гладил по головке и называл меня: «Ласточка ты моя». Потом меня так Ласточкой и прозвали».

«Ты не верь, дитя, в измену твоего отца»

Детей, достигших трех лет, увозили в детдома.

Майя Кляшторная: «Нас стали грузить в грузовики, мы кричали. Грузовик тронулся, и мамы бегут. А мы криком кричим. И тогда остановили машину, видимо, распоряжение директора было, и мамы оказались с нами в грузовике. Каждая своему ребенку что-то должна была сказать, что-то ему подарить, и вот они нам дарили сшитые игрушки. Мама мне подарила зайчика и морячка маленького, сказала: «Он тебя будет защищать». Я была очень счастлива, что у меня такие игрушки. Потом мы долго ехали в Осакаровку (в детдом. — С. Б.), и мы поняли, что мы без мам… Мы дружили, мы друг друга за руки держали. Больше всех мне запомнилась Рида Рыскулова (дочь казахского революционера, заместителя председателя Совнаркома РСФСР Турара Рыскулова, расстрелянного в феврале 1937 года.С. Б.). Один из самых счастливых моментов детства, который я помню до сих пор, это когда в Осакаровку приехала мать Риды Рыскуловой, три дня прожила в нашем бараке и каждый вечер пела нам всем колыбельную песню перед сном. Это было такое чувство… Человек — это чувства, которые он испытывает. Колыбельную никто нам не пел. И так было жалко уснуть под эту колыбельную, жалко уснуть и проспать это счастье».

Рида Рыскулова грудным ребенком попала в АЛЖИР вместе с мамой. Старшую ее сестру, четырехлетнюю Сауле, отправили в детдом на Украину, потом в Челябинск.

«Я отчетливо помню многое, но более всего — свой безумный страх, истошный, непрекращающийся плач, переходящий в истерику, — вспоминала Сауле многие десятилетия спустя. — Маленькую Риду оторвали от матери в трехлетнем возрасте, как и других детей, и отправили в Осакаровский детдом. После окончания восьмилетнего срока маме позволено было забрать Риду. Девочка оказалась истинной дикаркой. Она мало говорила, сторонилась окружающих людей. В ее лексиконе отсутствовали элементарные бытовые слова. Искалечила сиротская жизнь и меня. Стоит ли говорить о детдомовских голодных годах, о том, как я умирала от малярии и воспаления легких, о своем экзематозном тельце, о дикой завшивленности с вечно лысой, стриженной под машинку головой. Со своей мамой и сестрой я встретилась в 1948 году. Можно ли вообще возместить или воскресить утраченное детство, прошедшее без материнской ласки и заботы? Долгое время мы с сестрой не могли произнести слово «мама», обращались просто на «Вы». Мне тяжело было наблюдать за мамой. Так, поначалу в трамваях она ездила только стоя, как бы я ни пыталась посадить ее на свободное место. Она мне говорила шепотом, что незримо ощущает дуло винтовки, приставленной к спине».

Детей в колониях и детдомах воспитывали, как положено — в ненависти к «изменникам Родины», им внушали, что их родители — враги любимого Сталина и родной партии. Некоторые так и вырастали — если не в ненависти к отцам и мамам, то в неприязни к ним. Родителей считали виновными за искалеченную жизнь.

В мае 2017 года на встрече «детей Карлага», на международной конференции «Потомки не забывают», 81-летний петербуржец Леон Нурмухамедов (отец — нарком здравоохранения Казахской ССР Хасен Нурмухамедов, расстрелян в 1938 году; мать — Кира Берсенева, 5 лет заключения в АЛЖИРе) говорил:

«Сам я, как и моя семья, не превратились в антисталинистов, по-старому говоря — антисоветчиков. Я был активным членом компартии. По-моему, нельзя прожить всю жизнь в ненависти. Гонения и репрессии были результатом ошибочного решения конкретного человека. Советский Союз, в котором я вырос и жил, для меня дорог».

Так память о геноциде выдается за ненависть, страна приравнивается к строю, любовь к Родине — к почитанию режима.

Утром рано, на рассвете Корпусной придет. На поверку встанут дети, Солнышко взойдет.

Проберется лучик тонкий По стене сырой, К заключенному ребенку, К крошке дорогой.

Но светлее все ж не станет Мрачное жилье, Кто вернет тебе румянец, Солнышко мое?

За решеткой, за замками Дни, словно года. Плачут дети, даже мамы Плачут иногда.

Но выращивают смену, Закалив сердца. Ты не верь, дитя, в измену Твоего отца.

Эта лагерная колыбельная песня — музыкальный рефрен фильма Дарьи Виолиной и Сергея Павловского «Дольше жизни», 2013 год.

«Наши власти убивали собственный народ»

Отца Ивана Шарфа расстреляли, мать умерла в лагерях на лесоповале. Немецкого мальчика вырастила казахская семья. Иван окончил два института, педагогический и сельскохозяйственный, прошел многие ступени карьеры — от директора школы до директора совхоза «Акмолинский», преобразованного затем в Целиноградское производственное объединение, удостоился высших наград и званий.

Он жил и работал в тех местах, где был АЛЖИР. До апреля 1933 года здесь было «спецпоселение» из «раскулаченных», сосланных в Казахстан белорусских, украинских и молдавских крестьян-«спецпереселенцев». В 30—40-е годы «спецпереселенцами» стали также репрессированные и депортированные народы: корейцы, поволжские немцы, финны-ингерманландцы, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары, турки-месхетинцы.

Здесь и строил с 1970 года новую жизнь директор совхоза, затем генеральный директор областного производственного объединения Иван Иванович Шарф, воздвигая на месте бараков благоустроенные дома.

В 1989 году он поставил на центральной площади памятник — расколотую красную звезду на фоне тюремной решетки и колючей проволоки. Наглядней некуда. Решением сельского схода воздвигли курган на месте захоронения заключенных, на тополиной аллее, посаженной узницами, установили стенды с фамилиями, в комнате местного Дома культуры организовали музей. На открытие мемориального комплекса пригласили узниц АЛЖИРа и их детей.

Эта расколотая звезда стала в СССР вторым памятником жертвам политических репрессий, открытым публично, в октябре 1989 года. Первый — камень в поселке Соловецкий Архангельской области с надписью «Соловецким заключенным». А первый тайный — в Инте, Коми АССР, на кладбище «Отдельного лагерного пункта № 2». В 1956 году бывшие заключенные латыши, уезжая домой, изготовили и ночью установили бетонный памятник погибшим землякам. Разумеется, о надписях «Жертвам репрессий» или «Узникам ГУЛАГа» не могло быть и речи. Надпись сделали, чтобы никто не придрался, на латышском языке «Dzimtenei» — «Родине».

В 2007 году в Казахстане, там, где был АЛЖИР, в 40 километрах от нынешней казахстанской столицы Астаны (бывший Акмолинск), открыли большой, уже государственный, Мемориал и Музей жертв политических репрессий и тоталитаризма. Тысячи имен высечены на стелах Мемориала.

«Гитлер убивал других… с кем воевал… Наши власти убивали собственный народ! — говорил на митинге президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. — Женщин и детей ссылали в голую степь, обрекая на голод, болезни, мучения, смерть. Жертвы политических репрессий забвению не подлежат».

Память — это еще и покаяние. Не только память о жертвах, но еще и о том, кто допрашивал, расстреливал, конвоировал, загонял в бараки… Обычные советские люди. Но взгляните: и сегодняшние россияне «самым выдающимся человеком всех времен и народов» называют Сталина, а 45 процентов из них считают, что жертвы сталинизма оправданы великими целями.

Сергей Баймухаметов — специально для «Новой»

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow