До середины сентября Генеральная прокуратура по поручению президента должна проверить, как исполняется в регионах программа переселения жителей аварийных домов. По словам Владимира Путина, нужно «детально разобраться с теми случаями, когда люди по формальным, зачастую надуманным причинам» не были включены в проект и не могут теперь получить новые квартиры. С одним таким случаем глава государства показательно разобрался сам, приехав в барак к жительнице Ижевска Анастасии Вотинцевой, дозвонившейся на «прямую линию». Высокий гость вручил хозяйке путевку в Сочи и приказал местным чиновникам переселить одиннадцать семей «прямо до конца года».
По оценке президента, аварийным можно назвать 2% жилищного фонда страны, это около 80 миллионов квадратных метров. В рамках действующей программы планируется закончить расселение 11 миллионов квадратных метров. Как пообещал Владимир Путин на недавней встрече с рабочими Лебединского горно-обогатительного комбината, программа будет продолжена, «людей нужно вытаскивать из бараков и недостойных человека условий жизни».
От катастрофы к безнадеге
Жители саратовского поселка 2-я Гуселка президенту не звонили, хотя им есть о чем рассказать. Несколько лет назад обитатели ставили в туалетах трехэтажного дома печки-буржуйки: здесь не было отопления, воды и газа. Местные дети не имели свидетельств о рождении, взрослые — паспортов, так как официально поселка не существовало, в нем невозможно было прописаться. Сейчас достижения цивилизации в Гуселку частично вернулись, и поселок перешел из запредельного ужаса в стадию обычной коммунальной безнадеги. Из крана в доме льется вода, но канализация не работает, все стоки отправляются в подвал здания — и это продолжается четыре года.
На машине во 2-ю Гуселку не доберешься: грунтовка, поворачивающая от трассы к поселку, — это колея с зеленой жидкостью, не высыхающей даже в жаркие дни. Над почерневшим забором висит российский флаг. Трехэтажка в центре поселка, состоящего из щитовых домиков, выглядит не так страшно, как восемь лет назад («Новая», № 139 от 14 декабря 2009 года). Теперь вместо фанеры в окнах — пластиковые стеклопакеты, вместо труб буржуек — дымоходы индивидуальных газовых котлов. Запах остался прежним.
Стучимся в квартиру на первом этаже. Железная дверь не заперта. В прихожей — голые бетонные стены. Хозяйка квартиры Татьяна рассказывает, что сделать ремонт невозможно: из-за сырости обои отваливаются вместе со шпатлевкой. Выходя из дома, Татьяна надевает резиновые сапоги — это обязательная часть дресс-кода в любую погоду.
Женщина открывает дверь в подвал. Он до порога залит вонючей жижей. Жильцы рассказывают, что водопровод и канализацию восстановили в 2013 году. Возле 18-квартирного здания соорудили выгребную яму. «Она за один день наполнялась. Мы с соседями постоянно скидывались и платили за откачку по 700—1000 рублей. Скоро трубу прорвало, она была вот такая тоненькая», — Татьяна показывает кольцо из пальцев. За четыре года в Гуселке сменились три управляющие компании, следов их работы незаметно.
У Татьяны семеро детей. Она со смехом вспоминает, как до восстановления водопровода полоскала детские одежки в соседней речке Гуселке, «как при царе-батюшке». Ближайшая школа находится в поселке Юбилейном. Пару лет назад туда пустили школьный автобус. Раньше дети добирались на попутных мусоровозах. Вторая смена возвращается в Гуселку в 17.00. Осенью в это время уже темно, по дороге и в самом поселке нет ни одного фонаря. Ближайший садик тоже в городе. Детсадовцев в школьный автобус не пускают, «нужно идти на трассу и ловить попутку».
Татьяна работает посудомойкой в столовой на кирпичном заводе. «Питаются сто человек. График — два через два. Зарплата — 13 тысяч. За квартиру мы платим по городским тарифам, по 3–3,5 тысячи рублей. У меня долги, не справляюсь». Татьяне повезло: до кирпичного завода можно дойти пешком, но вакансий там больше нет, а маршрутка в город ходит лишь несколько раз в день. «Я завтра иду на собеседование, но не знаю, возьмут ли меня, ведь мне нужен короткий рабочий день, чтобы успевать к последнему автобусу в 17.00, — говорит молодая мама Виктория. — Здесь живут обычные люди, не алкоголики. Когда о нас писали газеты, в комментариях нам давали ценные советы, мол, пусть возьмут ипотеку и переезжают. Какой банк нам даст кредит? У нас двое детей, работает только муж».
Главным активистом жильцы называют Елену с третьего этажа. Лена — эффектная брюнетка в синем костюме — ходит по инстанциям, пытаясь доказать чиновникам, что в старом здании с затопленным фекалиями подвалом жить нельзя. «Приходили из районной администрации, сказали: дом не аварийный, вы тут еще лет пять поживите, а потом нам опять напишите, — рассказывает женщина. — Ночью слышно, как стены трещат. Я просыпаюсь и думаю: уже пора детей выносить?»
Елена живет в поселке с 1980 года. Ее родители работали в свиносовхозе, построившем 2-ю Гуселку. В 90-х работы не стало, родители спились и их лишили прав. Шестнадцатилетняя Лена не смогла получить паспорт, так как у нее не оказалось прописки: официально жилой поселок исчез вместе с совхозом, которому принадлежал (по закону при приватизации предприятия жилье нужно было передавать муниципалитету, но, судя по всему, городские власти не горели желанием получить такую обузу). Ее дочки так же, как и другие малыши, родившиеся в 2000-е в «несуществующем» поселке, не получали никаких документов и пособий. «В 2007 году старшей дочери нужно было идти в первый класс, а ее не берут — нет свидетельства о рождении». Документ девочке выдали после судебного процесса «об установлении факта рождения».
У младшей дочери проблемы со здоровьем, она перенесла ишемический инсульт. В поселке нет ни аптеки, ни фельдшера. Как говорит Елена, скорую помощь из Саратова приходится ждать по два-три часа. Девочке нужно делать операцию. «А на что?» — кричит Лена. Раньше она работала сортировщиком на полигоне бытовых отходов. Когда свалку закрыли, устроилась на рынок в поселке Солнечном. Из-за кризиса хозяин недавно свернул торговлю.
Восемь лет назад глава Волжского района Валерий Сараев рассказывал «Новой», что местные власти собирают документы для признания жилья в Гуселке аварийным. Чиновник обещал, что жителей расселят, а здания снесут, «иначе они пропьют новые квартиры в городе и вернутся обратно». Под самый Новый год, 29 декабря 2009-го, в поселок примчался тогдашний саратовский губернатор Павел Ипатов и пообещал, что «до 15 января администрация должна решить: либо обеспечить нормальные бытовые условия, либо отселить людей по их желанию». На сегодня Валерий Сараев занимает должность главы администрации Саратова. Павел Ипатов работает заместителем гендиректора концерна «Росэнергоатом».
«Куда же еще аварийнее?»
В поселке Мостоотряд есть легенда: пять лет назад прилетевший на энгельсский аэродром премьер-министр Дмитрий Медведев заметил с воздуха длинные крыши бараков и спросил, что это. «Свинарники», — нашлись местные чиновники.
Летом поселок похож на милое дачное местечко: узенькие улочки заросли старыми абрикосами и вишнями, за пышной зеленью бараки не видны — за 60 лет времянки, построенные без фундамента, заметно просели. «Когда исполнилось 18 лет, меня привезли из интерната и сказали: здесь ты будешь жить», — рассказывает Елена Козлова. Лена — веселая девушка с короткой стрижкой и спортивной фигурой, по профессии — кинолог, дрессирует немецких овчарок. Три «немца» прячутся от жары в ее блоке (квартирой клетушку в бараке на 11 семей не назовешь) и не одобряют фотосъемку, поэтому Лена показывает нам жилье соседа через стенку. Сосед Слава подпирает забор, ему все равно. В его клетушке за долги отрезаны свет и газ (газовая труба в буквальном смысле отпилена). В остальном это точно такие же 22 квадратных метра, как у Лены: кухня с печкой и две комнаты величиной со стенной шкаф. Жилплощадь сокращается — сени практически отвалились от дома, в трещины видно, из чего он сделан: доски, дранка и опилки.
«Я делаю ремонт — оно рушится, — Лена разводит руками. — Жилье у меня в соцнайме, значит, город должен помогать, так? У меня печка упала, иду в администрацию, а там говорят: это ваша квартира, живите как хотите».
В поселке ни у кого нет центральной канализации. Некоторые бараки не могут соорудить даже деревянный нужник: дворики такие крошечные, а здания стоят так близко друг к другу, что негде вырыть выгребную яму. «Раньше в поселке был общественный туалет, потом его сломали. Как теперь обходимся? Ведро дома. Выйдешь с ним и мечешься, куда выбросить? — шепотом рассказывает о деликатной проблеме жительница поселка Татьяна Викторовна. — Помыться в поселке негде. Бабушек купаем в корытах, а кто еще на ходу, ездит в баню». Ближайшая баня находится в Саратове, одна помывка стоит 250 рублей, проезд на автобусе туда и обратно — 40 рублей. Татьяна Викторовна работала нянечкой в детском саду, ее пенсия — 8 тысяч рублей.
У водопроводной колонки собирается маленький митинг пенсионерок, узнавших, что приехала пресса. Митинговать здесь можно сколько угодно — по местным ухабам никакой ОМОН не проедет. «Сейчас мы вам надаем бумажек, от них уже ридикюли рвутся», — бабушки выкладывают стопки ксерокопий, описывающих злоключения поселка за последние полвека. Как сказано в решении энгельсского исполкома 1958 года, участок в лесопарковой зоне был отведен мостоотряду № 8 «под временное жилищное строительство бараков». Рабочих, строивших мост через Волгу, обещали переселить в отдельные квартиры, но никаких письменных обязательств не сохранилось. По словам пенсионерок, в 2010 году развалюхи передали муниципалитету. В 2013-м жители узнали, что времянки признаны многоквартирными домами. Причем, судя по протоколам общих собраний, жильцы с этим полностью согласились.
Обитатели бараков, названных многоквартирными домами, обязаны платить за «общедомовые нужды»: освещение подъездов, чердаков, подвалов, дворов, детских площадок. Ничего этого здесь нет, а строка в платежках есть. Причем плата за освещение мест общего пользования в три раза больше, чем за реальное потребление электричества в квартирах, рассчитанное по показаниям счетчика.
«Я куда только с этими протоколами собраний не ходила. Ну липа же. Мне говорят: вы неактивный жилец, не присутствуете на мероприятиях, там Левина секретарем была, вот ее подпись. Так Левина — это я!» — рассказывает жительница поселка Вера Левина. По поводу поддельных подписей Вера Петровна обращалась в областную прокуратуру, оттуда жалобу переслали в энгельсскую полицию, «в итоге участковый сказал, что срок давности прошел».
О программе расселения аварийного жилья жители Мостоотряда слышали из теленовостей. Как попасть в эту программу, пенсионерки не знают. Они не предполагали, что должны сами предпринимать активные действия, а чиновники бабушкам, понятное дело, этого не объясняли. «Мы думали, что уж наши-то бараки не могут не включить — куда же еще аварийнее? Теперь понимаем, что нужно было писать, требовать, прошибать стены. Сами виноваты», — вздыхает Вера Петровна. С просьбой официально признать развалюхи аварийными жильцы обратились к энгельсским властям осенью прошлого года. Решение до сих пор не принято.
Завершающаяся федеральная программа расселения трущоб была рассчитана только на жилье, имевшее статус аварийного до 1 января 2012 года. После этой даты статус получили еще 9 миллионов квадратных метров. Решать их проблемы планируется с 2019 года при помощи «постоянно действующих механизмов расселения аварийного фонда». Законопроект, описывающий эти механизмы, Министерство строительства планирует внести в Госдуму в следующем году.
