Книги и фильмы, из которых я в школьные годы узнал о фашистских лагерях, рассказывали, что там убивали «наших», то есть попавших в плен красноармейцев, зарубежных коммунистов и вообще советских людей. О Катастрофе как особом феномене человеческой истории говорить в СССР было не принято. Поэтому сведения о том, что на фабриках смерти Треблинки, Освенцима и Майданека, а также в Бабьем Яре, Змиевой балке уничтожали не «людей вообще», а конкретно евреев, дошли для меня существенно позже.

Нечто подобное можно сказать и о моем затянувшемся невежестве в отношении Испанской инквизиции, учрежденной в конце XV века Католическими королями Изабеллой и Фердинандом и официально отмененной лишь три с половиной столетия спустя, в 1834 году. Я полагал, что это печально прославившееся жестокостью учреждение представляло собой чисто религиозную институцию, преследовавшую еретиков, вольно или невольно отклонившихся от канона католической веры.

Многие до сих пор полагают, что это учреждение было создано как сугубо религиозная институция, преследовавшая еретиков: в основном притворно крестившихся иудеев, именуемых еще «тайными евреями».

Такой взгляд на вещи устраивает более или менее всех. Историки-атеисты и представители конкурирующих конфессий рады записать на счет католицизма чудовищные пытки и казни тысяч инакомыслящих. Католические ученые используют тот же нарратив, чтобы отмежеваться от «прежнего» папства, противопоставляя ему нынешнее, относительно благочестивое. А что касается евреев, чьих соплеменников сжигали на кострах, то им, несомненно, льстит версия о беззаветной приверженности вере отцов.

Одна проблема: этот взгляд имеет мало общего с действительностью. Монография Бенциона Нетаниягу «Истоки инквизиции в ИспанииXVвека», изданная при поддержке Российского еврейского конгресса, предлагает принципиально новый взгляд на истоки Испанской инквизиции. Марранов жгли на кострах не из религиозных, а из расовых соображений, хотя и прикрывались при этом первыми. Согласно концепции Нетаниягу, инквизиция была введена под давлением антимарранского (читай – антисемитского) движения. Иными словами, короли пошли навстречу требованиям народа, не желавшего терпеть рядом с собой евреев – ни в виде правоверных иудеев, ни в облике благочестивых христиан.

Причиной установления инквизиции был банальный антисемитизм. Речь идет именно об истоках и причинах, поскольку, как и всякий карательно-бюрократический монстр, Испанская инквизиция со временем переросла свой первоначальный raison d'etre, и, покончив с марранами, устремилась за новой добычей – морисками и реформаторами.

Нетаниягу начинает с краткого экскурса в прошлое, который демонстрирует повторяющийся профиль поведения евреев в рассеянии: евреи в рассеянии, как правило, лояльны любой законной власти, что делает их ценным ресурсом в период становления режима – и в то же время порождает ненависть к ним со стороны противников не устоявшегося/нового правления. В такие моменты правители склонны защищать своих еврейских подданных. Но проходят годы, власть перестает восприниматься населением как враждебная, и у нее появляются иные, более удобные политические соображения.

Антисемитизм, таким образом, не инициируется сверху – оттуда всего лишь поступает гласное или негласное разрешение громить. Инициатива погрома, как правило, идет снизу, из народа, а власти лишь следуют «велению масс», попутно блюдя свой политический, финансовый, экономический интерес.

Во время Реконкисты христианские короли были кровно заинтересованы в притоке евреев на отвоеванные территории Пиренейского полуострова, покинутые населением, нуждающиеся в трудолюбивых и инициативных людях. Во многих местах евреи представляли собой основную или даже единственную военную силу. Но их главным вкладом были все же ремесла и торговля, которые обеспечивали возрождающуюся Испанию всем необходимым.

В течение 300 лет не было в Кастилии ни одного короля, в чьей администрации не служили бы на жизненно важных постах влиятельные евреи. И это на фоне непрестанных еврейских погромов и гонений во всей остальной Европе. Нельзя сказать, что на Пиренеях погромов не было вовсе, но они происходили лишь в периоды шатания власти.

Наступление на привилегии и права евреев, с того момента, как отпала острая надобность в их услугах, шло не только при помощи грубой силы, но и на юридическом поле. Историк описывает постепенное сжатие области дозволенного: вот евреев лишили права владеть землей… вот запретили занимать государственные должности… вот вышел запрет на определенные профессии…

А в конце XIV века пришла пора насильственных крещений. Нетаниягу называет их самой большой (на тот момент) катастрофой, постигшей европейское еврейство. 4 июня 1391 года погромщики бросились на штурм севильской худерии (еврейского квартала). Тысячи мужчин были вырезаны, женщины и дети уведены для продажи в рабство. Спаслись лишь те, кто добежали до церковных купелей для обряда крещения. За Севильей последовали другие города и области. Многие общины были просто сметены с лица земли.

Одним из крестившихся был Соломон га-Леви, ставший впоследствии известным под именем епископа Павла из Бургоса. Поставив целью жизни крестить всех испанских евреев, он добился на этом поприще едва ли не большего, чем погромщики. Павел действовал не топором, а законом. Подготовленный им эдикт от 1412 года сделал все, чтобы удушить еврейские общины экономически. Завершающим ударом стал запрет покидать пределы королевства. После этого у евреев не осталось иного выхода как креститься.

Так на политической сцене появилась новая и довольно большая по меркам того времени группа. К концу эпохи массовых крещений (ок. 1418 г.) численность конверсо составляла порядка полумиллиона. В новую жизнь они вступали обнищавшими в результате грабежей. Единственным шансом получить работу было обращение к христианским бюргерам. Работая в христианских кварталах, прозелиты автоматически лишались возможности соблюдать иудейские заповеди кашрута и субботы. Зато от участия в христианских церемониях увильнуть было невозможно. А уж дети новообращенных, воспитанные в христианских школах, не видели и вовсе никакой проблемы в том, чтобы стать частью христианского общества.

Итак, евреи, стали наконец «своими». Что же произошло дальше? Стало только хуже. «Испания отреагировала на абсорбцию евреев, как организм реагирует на вирус, – констатирует Нетаниягу. – В качестве антитела она выработала расовую теорию».

Конверсо были ненавидимы в качестве представителей отвратительной расы, всем членам которой свойственны самые чудовищные черты. Образ еврея, последовательно внедряемый антисемитскими авторами, начиная с эпохи крещений, монструозен: он мерзок внешне, он лжив и коварен внутренне. Задолго до «Протоколов сионских мудрецов», испанские авторы приходят к выводу, что евреи стремятся захватить власть над христианами, чтобы превратить их в рабов.

К 1449 году, когда накопившееся в обществе напряжение вылилось в кровавое антимарранское восстание, испанский расизм имел уже все признаки законченной теории.

Нетаниягу ищет – и не находит – ни одного серьезного свидетельства о массовом отступничестве конверсо, хотя устроители погромов не замедлили бы упомянуть о какой-нибудь найденной на чердаке меноре или о тайнике со свитком Торы. Не упоминали потому, что ничего такого не было. Если «тайные иудеи» и существовали к концу XV века, спустя несколько поколений после насильственного крещения, то в крайне незначительном масштабе. Выходит, отступничество от религии никак не могло быть истинной причиной гонений. Возможно, ненависть была продиктована притеснением или конкуренцией в профессиональной сфере?

Да, среди откупщиков было довольно много конверсо, но не настолько, чтобы привести к взрыву против всех «новых христиан». Да и конкуренция была совсем не так велика. Социально-экономические мотивы были – как и религиозные – не более чем прикрытием иной, более глубокой причины.

Ненависть была расовой – вот вывод, к которому приходит Нетаниягу. Но откуда она взялась? Историк не дает ясного ответа на этот вопрос, хотя и замечает, что внуки и дети погромщиков интуитивно ждали от евреев мести за прошлые преступления. Кроме того, крестившийся испанский еврей, даже полностью утратив связь с иудейской религией, оставался тем не менее особым, иным, отличным от «старо-христианского» окружения. Иным по мельчайшим, временами даже не осознаваемым признакам: по внешности, повадкам, улыбке – иным настолько, что в нем чувствовали чужого даже спустя два-три поколения.

В конце концов, евреи-конверсо были всего лишь одной из групп общества, чрезвычайно разнородного по своему этническому составу. Иберы, аланы, германцы, баски, галисийцы, астурийцы, каталонцы… – трения между ними продолжаются и поныне. Отчего же они никогда не порождали ничего даже примерно похожего на жгучую ненависть к евреям? Что, они были менее чужими? Да нет, различия между кастильцем и баском бросаются в глаза и по сей день. Как пишет в заключительной главе своей книги Бенцион Нетаниягу, «они (евреи –ред.) совершили грубую ошибку, когда положились на превосходство королевской власти как на фактор, который обеспечит их безопасность и права. –– Их ошибка состояла в неспособности понять, что королю для получения абсолютной власти необходимо сначала завоевать симпатию народа путем различных уступок, которые должны служить как бы «приманками». Еще в меньшей степени ими осознавалось, что именно они, конверсо, станут первой – и главной – «приманкой», которую короли бросят толпе для достижения своих целей».

Алекс Тарн, специально для «Новой»