«Вброс? Зачем?»

Часы на башне мэрии 15 округа Парижа, внушительного здания второй половины XIX века, пробили восемь вечера. Огромный зал заседаний, в котором расположились три избирательных участка, мгновенно пришел в движение. На нашем участке № 002 последний избиратель опустил в урну конверт с бюллетенем своего кандидата. «Месье N проголосовал», — объявила председатель избирательной комиссии мадам Франсуаза Малассис. Двое членов комиссии тут же уткнулись в книги избирателей, считая число проголосовавших, еще двое принялись сдвигать столы.

«Почему они бюллетени не гасят?» — холодеет у меня внутри. Однако через мгновение понимаю, что во Франции бюллетень не является документом строгой отчетности, а значит, нет смысла гасить неиспользованные бланки. В России на выборах обычно используют общий для всех претендентов бюллетень; подобно денежным купюрам, он защищен от подделки и печатается централизованно. Во Франции каждый кандидат сам печатает свои бюллетени, а при отсутствии денег рисует их от руки. Выглядит такой документ как обычная листовка без всяких марок с голограммой и водяных знаков. Сохраняя тайну выбора, избиратель набирает бюллетени разных кандидатов. Но в кабинке для голосования кладет в конверт только бюллетень одного кандидата. Если никто не устраивает, то оставляет конверт пустым или запечатывает в него два и более бюллетеней.

По логике на участке должен победить правоцентристский кандидат от республиканцев 63-летний Филипп Гужон. Он уже 9 лет является мэром этого престижного округа Парижа, и скорее всего у него здесь «все схвачено». Мне интересно, как административный ресурс работает против 38-летнего консультанта в сфере коммуникаций Оливии Грегуар из движения президента Макрона «Вперед, республика!».

Тем временем, мадам Малассис зачитывает список избирателей, согласившихся помочь с подсчетом голосов. Такое предложение делалось многим, в итоге вызвались 16 добровольцев. С одним из них мы познакомились, его зовут Ален Вальсемё. Он рассказал, что уже второй раз добровольно участвует в подсчете, и объяснил почему: «Я сторонник демократии и считаю, что важно соблюдать демократические процедуры».

Когда все добровольцы расселись, мадам Франсуаза обходит столы и инструктирует людей относительно порядка подсчета. В отличие от нашего коллективного действа у французов процедура чем-то напоминает конвейер: один достает из конверта бюллетень и передает его второму, тот смотрит и называет имя кандидата, два остальных добровольца независимо друг от друга заполняют соответствующую клеточку в ведомости.

За суетой с добровольцами я пропускаю момент, когда вскрыли урну с бюллетенями. Извлеченные из нее конверты внезапно оказываются на столе, и члены комиссии начинают складывать их в стопки. Их никто не контролирует. За соблюдением процедур на всех трех участках присматривает один Лами, присланный из префектуры Парижа. Независимых наблюдателей как таковых нет. На сводчатом потолке, расписанном в стиле арт-деко, не видно ни одной видеокамеры. Даже неопытному фальсификатору не составило бы труда подложить энное количество заряженных конвертов.

За ближайшим столом сидят Ален и еще трое мужчин, под столом — два мотоциклетных шлема. Член комиссии приносит им стопку из 100 конвертов, и добровольцы начинают считать. «Гужон, Гужон, Грегуар»… Внимание мое направлено на того, кто достает бюллетени из конвертов. Теоретически он вполне может вбросить с десяток. В перерыве спрашиваю Алена о вероятности вброса. «Вброс? Зачем?» — лицо француза отражает полное непонимание.

Возможно, он никогда не слышал о подобных нарушениях. Я допускаю, что во Франции вообще не знают о существовании вбросов. Тем не менее меня смущает количество лазеек для потенциальных фальсификаторов.

Муниципальные фильтры не предусмотрены

В здании мэрии наглядной агитации за кандидатов не видно. Зато ее полно на прилегающих улицах. С размещенных на специальных стендах плакатов улыбаются трое: Филипп Гужон — помимо своей фотографии он также опубликовал предвыборные обещания из восьми пунктов; его соперница Оливия Грегуар, а вместо программы действий — фотография Эммануэля Макрона. Похожими плакатами с фотографиями кандидатов без политического бэкграунда в паре с недавно избранным президентом увешан весь Париж.

В отличие от России стать кандидатом во Франции очень просто. Для этого не нужно собирать подписи, вносить залог и состоять в партии, разве что найти деньги на печать бюллетеней. По закону, достаточно подать заявку в префектуру: именно этот орган исполнительной власти региона организует выборы, а также быть старше 18 лет и обладать всеми гражданскими правами, рассказали нам, группе наблюдателей и исследователей выборов, в префектуре Иль-де-Франс. Это что-то вроде администрации нашего федерального округа: в состав Иль-де-Франс с населением свыше 12 млн человек входят Париж и еще семь департаментов.

В футуристическом здании префектуры на улице Леблан выборами занимаются четыре комиссии. Одна проверяет, соответствуют ли закону агитационные материалы кандидата, в том числе изготовленные им бюллетени. Другая комиссия рассылает материалы на участки, а также избирателям; третья проверяет, как участковые комиссии соблюдают процедуры, а четвертая совместно с магистратом рассматривает поступившие протоколы на предмет нарушений и утверждает результаты.

— Каждую неделю мы рассматривали более 360 заявлений кандидатов, это огромная работа, нам даже пришлось привлечь добровольцев за небольшую компенсацию, — рассказала руководитель управления префектуры по выборам, протекции и экономическому регулированию Виржини Франсуа.

— А сколько было отказов? — спрашиваем невзначай.

— Ни одного! Один претендент сам отозвал свою заявку, — отвечает чиновник.

Префектура также участвует в работе муниципальной комиссии при мэрии округа, которая занимается списками избирателей. Регистрируясь в мэрии, гражданин получает карточку избирателя — только при ее предъявлении вместе с удостоверением личности его допускают к голосованию на участке по месту регистрации. Видимо, поэтому никто из опрошенных мной французов никогда не слышал про «карусели». Впрочем, как и про махинации с открепительными и голосованием на дому, так как досрочного и надомного волеизъявления во Франции попросту нет. Правда, избиратель имеет право голосовать по доверенности, но не более чем за двух человек.

Помимо префектур и муниципалитетов организацией выборов занимается и МВД, в сфере его компетенции нарезка избирательных округов и подведение окончательных итогов.

«У нас не вертикаль, а децентрализованная избирательная система», — уточняет глава службы стратегии и анализа префектуры Иль-де-Франс Джилали Герза. Он не скрывает, что префектура выполняет и политические задачи. В том числе занимается предвыборным анализом: проводит закрытые опросы общественного мнения и готовит для правительства прогнозы по явке и результатам. Можно только догадываться, какие преимущества дает эта информация правящей партии, причем абсолютно даром.

— Да, всех префектов назначает президент, но их постоянно меняют, предвосхищает вопрос месье Герза. — Чтобы оставаться независимым и действовать в интересах государства, префект занимает свой пост в среднем два-три года.

Мое внимание привлекает деятельность комиссии, занимающейся проверкой агитационных материалов. По-французски название ее звучит зловеще: комиссия по пропаганде. По каким критериям оценивают материалы кандидатов и что происходит, если листовка, по мнению комиссии, содержит призыв к экстремистской деятельности?

— Нет-нет-нет, комиссия не имеет права иметь свое мнение, — пугается мадам Франсуа. — Нас интересует соблюдение технических требований: например, нет ли на бюллетене кандидата изображения французского флага — это запрещено законом.

На прощание сотрудники префектуры еще раз напоминают, что одна из главных задач их учреждения — обеспечить всем кандидатам равное отношение. Как равноудаленность соблюдается на практике, лучше всего выяснить у самих кандидатов.

Пресса, деньги, два кредита

— Франция выглядит образцовой демократической страной, а на самом деле это потемкинская деревня. Поэтому люди и не идут голосовать, — сразу расставляет все точки над «i» казначей Национального фронта Вальран де Сен-Жюст, возглавляющий отделение партии в регионе Иль-де-Франс. Он участвует в выборах с 1989 года, однако его 18-я кампания сложилась неудачно: в первом туре выборов он набрал 3% и выбыл из гонки. Партия тоже выступила неважно: если за ее лидера Марин Ле Пен на президентских выборах проголосовали почти 11 млн французов, то после 1-го тура парламентских выборов Нацфронт получил лишь около трех млн голосов. Результат 2-го тура будет еще ниже — менее 1,6 млн голосов.

В неудачах господин де Сен-Жюст винит прежде всего СМИ и существующую систему финансирования кандидатов. «В этой избирательной кампании все СМИ были на стороне Макрона», — сетует он.

— Вам не давали время в эфире? — удивляюсь я. В префектуре нам сообщили, что всем претендентам время выделяют бесплатно и в равном количестве, за чем следит специальное ведомство. Покупать эфир сверх этого в последние шесть месяцев перед выборами запрещено.

— Нет, время предоставлялось, но без учета содержания. Дадут 10-минутный сюжет и рассказывают, какая наша партия плохая! По мнению Вальрана де Сен-Жюста, проблема не в журналистах, а в монополизации французских СМИ, 80% которых находятся под контролем пяти олигархических групп. В качестве примера он привел самый популярный новостной канал BFM TV, входящий в группу NextRadioTV. «Месье Вайль (основатель и владелец NextRadioTV.— Т. Ю.) сам поддерживает Макрона, и журналисты будут его поддерживать», — убежденно сказал политик. По иронии судьбы, на муниципальных выборах 2014 года BFM TV получил предупреждение от медиа-регулятора как раз за то, что Нацфронту предоставил больше эфира, чем другим партиям.

Еще больше нареканий у месье де Сен-Жюста вызывает финансирование предвыборной кампании. Кандидаты могут использовать три основных источника: пожертвования сторонников (в отличие от России юридическим лицам жертвовать запрещено), собственные средства и деньги партии. По закону, если кандидат получил свыше 5% голосов, то при соблюдении ряда условий он имеет право на возмещение около половины своих расходов. «Между моментом, когда вы платите типографии за листовки, и моментом, когда после проверки финотчета вам возмещают затраты, проходит шесть—восемь месяцев, поэтому кандидаты берут кредиты», — объясняет механизм финансирования казначей Нацфронта. По его словам, Эммануэль Макрон без труда получил 8 млн евро, как и крайне левый Жан-Люк Меланшон; но когда в тот же банк обратилась кандидат в президенты от Нацфронта, ей открыто отказали. Ранее в эфире BFM TV он даже назвал тот банк — HSBC. С нами вдаваться в частности господин де Сен-Жюст не стал, лишь констатировал возмущенно: «Мадам Ле Пен не получила ни сантима!»

По этой причине лидер партии вынуждена искать деньги на выборы за рубежом. В 2014 году она получила наделавший много шума кредит в 9 млн евро от Первого Чешско-Российского банка. Сведений о возврате суммы найти не удалось. В марте издание Mediapart опубликовало документы, свидетельствующие о попытке Марин Ле Пен летом 2016 года получить кредит в российском банке «Стратегия» на сумму 3 млн евро.

«Мы хотели получить кредит и на эти избирательные кампании, но у банка отозвали лицензию, — признает господин де Сен-Жюст. — Попытались найти другой банк, но не нашли».

Подобная система финансирования, когда кандидаты зависят от банков, по его мнению, является несправедливой и наносит вред демократии.

— А поддержка сторонников партии? Какую долю составляют пожертвования? — интересуемся мы. Во Франции частное лицо может пожертвовать партии до 7,5 тысячи евро. Учитывая только лишь членов партии, а их более 85 тысяч, может получиться вполне приличная сумма.

— 600 тысяч евро, — без энтузиазма отвечает господин де Сен-Жюст. По его словам, президента и его партию поддерживают люди состоятельные, для них пожертвовать 7,5 тысячи — не проблема, поэтому «Вперед, республика!» собрала почти 9 млн евро. А поддержка Нацфронта — это простые и не очень богатые французы, жертвующие по 15—50 евро.

— А насколько честно проводится само голосование?

— О, участки, бюллетени — здесь нет проблем. Какого-то значительного обмана на выборах практически нет.

Когда даже у представителя оппозиционной партии честность выборов не вызывает сомнений, это о чем-то говорит. Тем не менее с равным отношением к кандидатам в вопросах финансирования пока не все ясно: кто все-таки равнее для админресурса? Ответы на свои вопросы я рассчитываю получить в Национальной комиссии по контролю за избирательными расходами и финансированием политических партий (CNCCFP) — именно этот административный орган и решает, кому возмещать затраты на кампанию, а кому нет.

На финансовом крючке

— Если банки не хотят финансировать кандидатов, мы не можем заставить их давать деньги, — разводит руками председатель CNCCFP Франсуа Ложеро. Его офис располагается в самом центре Парижа, на фасаде здания сохранилось название «Saint Freres» — раньше здесь была штаб-квартира разорившейся текстильной империи, на которую работали лионские ткачи.

В отличие от России, где контроль за политическим финансированием осуществляют избиркомы, французская комиссия — это своего рода Счетная палата, которая специализируется на выборах и не зависит от правительства. Собственно, как раз пост президента Счетной палаты и занимал до своего прихода в комиссию 13 лет назад месье Ложеро. Из Википедии я узнала, что ему 80 лет, он кавалер ордена Почетного легиона и других высших наград Франции. Пожалуй, даже при желании трудно надавить на человека с таким послужным списком и репутацией. Как оказалось, трудности с кредитами испытывает не только Национальный фронт Марин Ле Пен, но и другие непарламентские партии. «Лидер партии «Демократическое движение» Франсуа Байру три раза баллотировался, но ни разу не смог получить кредит. Эммануэль Макрон получил кредит только под очень тяжелые финансовые обязательства», — напомнил господин Ложеро.

Нежелание банков давать деньги на выборы становится большой проблемой для избирательной системы, признает он, и в правительстве обсуждают план создания специального банка. Одновременно подготовлен законопроект, запрещающий кандидатам принимать пожертвования от иностранных государств и организаций. «Это — следствие истории с получением кредита от Первого Чешско-Российского банка», — поясняет Ложеро.

— Это действительно был кредит, а не отмывание денег, в чем подозревали госпожу Ле Пен?

— Мы проверили тот кредит — это был настоящий заем, — констатировал председатель CNCCFP.

Комиссия наблюдает не только за источниками средств, но и за тем, чтобы кандидаты не превышали определенные лимиты расходов. Они установлены для каждого вида выборов. На местных потолок составляет от трех до 25 тысяч евро, на парламентских — 60 тысяч евро, а на президентских выборах — до 22,5 млн евро. «Это необходимо для обеспечения минимального равенства: чтобы кандидат и его партия, если у них много денег, не подавили политическую конкуренцию», — поясняет господин Ложеро.

Собственно, именно по этой причине 30 лет назад государство решило возмещать предвыборные расходы кандидатов, надеясь сократить объем теневого финансирования. До этого оно оплачивало лишь расходы на агитацию: бюллетени, программы претендентов и т.д. И кандидаты со связями получали значительные преимущества: в виде доступа к закрытым фондам, услугам и тайному финансированию, как, например, компартия, получавшая помощь из стран Восточной Европы и СССР. «Все это было непрозрачно, и периодически возникали скандалы», — вспоминает господин Ложеро. Поэтому в конце 80-х начали создавать систему госфинансирования — с равным доступом для всех кандидатов и с четкими правилами игры, прозрачную и понятную.

Теперь все кандидаты обязаны отчитаться о своих источниках и расходах, подтвердив их документально. Если комиссия не получает отчета, она извещает суд. Например, в 2014 году тот лишил мандатов четырех сенаторов. У нас обычно финотчетность проверяют члены избиркомов, по сути, неспециалисты, которым помогает представитель банка, во Франции этим занимаются профессионалы. В случае подтверждения расходов комиссия устанавливает сумму возмещения, но не более 47,5% от затрат кандидата (пожертвования не учитывают). Если какие-то траты не подтверждаются, размер возмещения уменьшают. На объем финансирования партий влияет количество депутатов: за каждого она получает дополнительно 37 тысяч евро (у нас платят за число голосов, по 153 рублей за каждый), а также соблюдение принципа гендерного равноправия. Если разница в пользу кандидатов-мужчин составляет более 2%, то партию штрафуют. Так, из-за дисбаланса полов партии республиканцев выплатили вместо 18 млн евро лишь 14 млн.

По оценке Ложеро, по итогам предшествующей кампании в возмещении отказано примерно 1,5—4% кандидатов. В 2012 году экс-президенту Николя Саркози отказались компенсировать 11 млн евро. В процессе аудита у него обнаружили запрещенные источники финансирования, после чего дело передали прокурору республики. Сама комиссия ничего не расследует и лазейки в законе перекрыть не пытается. Как хороших аудиторов, ее членов интересует лишь одно — чтобы государство не переплачивало.

Судя по структуре предвыборных бюджетов, партии уже успели подсесть на господдержку, а это ни много ни мало 28 млн евро в год. По итогам местных выборов 2015 года, пожертвования составляли только 10% бюджета, тогда как 40% приходилось на кредиты и займы, подлежащие возмещению. Чем выше уровень выборов, тем больше доля кредитов, а значит, тем сильнее желание кандидатов получить господдержку. И все же серое финансирование остается, не отрицает председатель CNCCFP. Вскоре после нашей встречи об отставке объявили сразу четыре министра из союзной президенту партии «Демократическое движение»: функционеров заподозрили в создании в Европарламенте фиктивных должностей для оплаты своего партаппарата. Еще через неделю схожее обвинение предъявили Марин Ле Пен.

Однако французские силовики занимаются не только финансовыми махинациями партий и кандидатов, независимо от их окраса. Во Франции полиция отвечает за работу национальной информационной системы, куда поступают итоги голосования со всех избирательных участков. Это как если бы наша ГАС «Выборы» работала под крышей МВД. Но в отличие от нас, это не рождает у французов сомнений в честности результатов. И мне интересно, почему.

«Зачем вы, русские, всегда создаете сложности?»

— У меня есть только 15 минут, чтобы обнародовать данные с итогами голосования на сайте министерства. Если за это время они не появятся, то на 16-й минуте меня отправят в тюрьму, — шутит заместитель главы Дирекции информационных систем и коммуникаций министерства внутренних дел Филип Дешам, отвечая на вопрос о вероятности введения фальсифицированных итогов в базу данных. Во Франции информационная система (наподобие нашей ГАС «Выборы») действует, начиная с уровня префектур, она не связана с интернетом и дублируется на всех уровнях. Логистика немного отличается от российской: данные с участков не везут в территориальный избирком, где вдали от наблюдателей их подчас «корректируют», а сразу передают по телефону или по электронной связи в мэрию и префектуру, где их вводят в информационную систему. При передаче присутствуют члены избирательных комиссий и добровольцы. Как только результаты со всех 66 500 участков поступают в централизованную базу данных, подчиненные господина Дешама публикуют результаты на сайте министерства. По сути, реальность тюрьмы на 16-й минуте — не такое уж большое преувеличение.

Но еще до появления официальных результатов информация о них появляется на всех телеканалах. Сразу после восьми вечера на ТВ оглашают результаты опросов общественного мнения и данные подсчета с так называемых репрезентативных участков, отражающих общефранцузское распределение голосов. И все они всегда подтверждают итоги, которые позже появляются на сайте министерства. Для убедительности глава отдела информации и коммуникаций Давид Жюйар кивает на огромный монитор в пресс-центре министерства.

«Прозрачность — это один из столпов нашего избирательного процесса, поэтому граждане доверяют результатам выборов», — говорит он. Не меньшее значение имеет и доверие граждан к самой полиции. За пару дней до выборов в институте опросов общественного мнения IPSOS, известном своими точными прогнозами, мы общались с руководителем исследовательской группы Матье Галларом. Среди прочего он показал график с результатами исследования об уровне доверия французов к основным институтам. Как оказалось, больше всего граждан (77%) доверяют именно полиции. Для сравнения: судам доверяют 50% французов, СМИ — 35%, а партиям и того меньше — 24%.

— Как полиции удается сохранять беспартийность на выборах, если министерство возглавляет политический назначенец президента? — чуть ли не хором спрашиваем Давида Жюйара. Для большинства из нас равноудаленность полиции — это что-то из области фантастики. Например, у себя в Мытищах я не раз сталкивалась с тем, что правоохранители покрывают тех, кто занимался махинациями в пользу «Единой России». Не понаслышке знаю о подобных историях в Дагестане, в Смоленске и других регионах.

— Доверие основано на работе всех подразделений, которых никто не назначает. Мы работали при пяти министрах, — кивает он на своего коллегу Филипа Дешама.

По русской привычке мы с ходу придумываем сценарии возможных злоупотреблений, но господин Жюйар не может представить ситуацию, чтобы министр вмешивался в избирательный процесс. Тем более что во Франции закон обязывает госслужащих не выполнять незаконные указания руководства. «Наша задача — защищать избирательную систему, а вы ищете, как ее обойти», — говорит он с упреком.

Возможно, он просто не в курсе, что в России защита избирательных прав граждан — дело рук самих граждан. Поэтому вопрос сопредседателя «Голоса» Григория Мельконьянца о возможности для избирателя получить копию протокола с итогами голосования ставит его в тупик.

— Это не предусмотрено, хотя и не запрещено… А зачем это вообще нужно? — недоумевает он.

— Чтобы использовать копию в суде в качестве доказательства, если вдруг результаты выборов фальсифицируют, — объясняет Мельконьянц. На минуту господин Жюйар теряет дар речи.

— Зачем вы, русские, всегда создаете трудности? — вздыхает он.

Не раз и не два возникает ощущение, что мы живем на разных планетах. Это приходит на ум в мэрии, когда на «наших» участках не обнаруживаем ни одного полицейского — и это в городе, где из-за угрозы теракта у каждой станции метро стоят полицейские с автоматами! Потом выясняется, что по закону ни один вооруженный человек, в том числе полицейский, не может зайти на избирательный участок, так как голосование не должно идти под прицелом. Поэтому избирательные участки в мэрии полиция охраняла «по периметру», тщательно проверяя людей при проходе через рамки. В результате люди спокойно голосовали, потом считали бюллетени: не было ни вбросов, ни «каруселей», ни скандалов из-за наблюдателей и СМИ и, как потом я проверила на сайте МВД, никто не переписывал результаты голосования (оппозиционерка Оливия Грегуар победила действующего мэра, получив 56,75%). У нас на каждом УИК дежурят минимум два офицера полиции, разделяя тем самым ответственность за многочисленные нарушения.

Словно в утешение, Давид Жюйар признает, что нарушения и даже фальсификации бывают и у них, но, как правило, на местных выборах. «После Второй мировой войны никто во Франции не подвергал сомнению результаты общенациональных выборов», — уточняет он.

Меня интересует не столько масштаб нарушений, сколько реакция на них самой избирательной системы. Передает ли она разбирательство в другой орган, умывая руки? В общем, кто расследует и принимает решения?

Нарушения в обмен на мандат

— О, да, махинации у нас бывают, на местных выборах много таких случаев: то «мертвые души» в списках, то кто-то за своих стариков голосует. Пресса просто захлебывается! — смеется индивидуальный предприниматель Ален Берлиоз. Он живет на другом конце Франции, в департаменте Савойя — горном районе на границе со Швейцарией. Я позвонила ему, чтобы прояснить ситуацию за пределами Перифери́к — Парижской окружной дороги. По словам господина Берлиоза, нарушения чаще бывают на муниципальных выборах, но не только; например, в прошлую парламентскую кампанию среди разосланных избирателям рекламных материалов не оказалось программы одного из кандидатов — ее то ли случайно, то ли специально забыли положить в конверт. Из-за нарушения принципа равенства кандидатов результаты выборов были аннулированы. На памяти моего собеседника были и другие случаи с отменой.

Обычно жалобы принимаются после выборов, но кандидат может пожаловаться в суд и в ходе кампании, например, в случае нарушений при проведении дебатов. Суд подобные жалобы рассматривает в обычном порядке. Если он сочтет, что жульническое поведение на дебатах может повлиять на исход выборов, он просто отменяет их и назначает новые.

Но чаще решения об отмене результатов принимает специальный орган — Конституционный совет (не путать с Конституционным судом). Поэтому путь мой лежит в Пале-Рояль, где он находится по соседству с Госсоветом и «Комеди Франсез». Как и орган финансового контроля CNCCFP, его возглавляет очень авторитетный отставник — бывший премьер-министр Лоран Фабиус, также в число ареопага из девяти членов входят экс-премьер Лионель Жюспен и бывший президент Валери Жискар д'Эстен.

— После президентской кампании ни на одном участке результаты не аннулировались. Что касается выборов в парламент, то решения по всем жалобам будут приняты до 28 июля, объясняет уполномоченный Конституционного совета по вопросам выборов Ги Прюнье.

Среди прочего этот орган осуществляет контроль за электоральными процедурами на предмет их соответствия Конституции. Во время парламентской кампании Совет проводит «политику невмешательства».

Обжаловать нарушения кандидат может только после окончания выборов — вплоть до отмены результатов. Пожаловаться может и простой избиратель, правда, лишь на нарушения на своем участке и при условии, что жалоба его занесена в протокол УИК. Все обращения Совет должен рассмотреть в течение месяца, то есть к концу июля.

По словам господина Прюнье, после каждой кампании Совет получает в среднем 700 жалоб, из них 80—100 обращений носят серьезный характер. Если есть основания подозревать, что нарушения повлияли на исход голосования, выборы отменяют и назначают новые, так как пересчета бюллетеней после оглашения результатов не предусмотрено. Обычно аннулируют результаты по 4—6 округам из 120. Как правило, только там, где разрыв между победителем и проигравшим кандидатом очень незначительный. Например, в 1986 году в общий подсчет голосов по округу забыли включить результаты голосования на одном участке, что привело к победе другого кандидата. Поэтому Совет отменил выборы во всем округе. К слову, в некоторых случаях аннулировать результаты может еще один орган — Госсовет. В частности, он отменил несколько выборов в городе Корбей-Эсон, когда победителя (миллиардера Сержа Дассо) заподозрили в незаконных схемах по финансированию кампании, в превышении допустимого уровня расходов и в прямом подкупе избирателей.

Помимо этого, выборы могут отменить, если кандидат не имел права избираться. Допустим, за непредоставление финотчета претендента лишили этого права в Новой Каледонии, а он выставил свою кандидатуру в Париже и прошел. Общефранцузского списка «лишенцев» пока нет, МВД обещает подготовить его к 2018 году. Тем не менее и здесь французы действуют без фанатизма: новоиспеченный депутат может сохранить свой мандат, если на него никто не пожаловался.

Главное отличие их Конституционного совета от нашего Центризбиркома — в способности выносить решение по существу жалобы. Получив обращение проигравшего кандидата, Совет направляет запрос с перечнем указанных нарушений победившему кандидату, а также организаторам выборов — в префектуру, МВД или МИД (для зарубежных участков). Те могут прислать нейтральный ответ или вовсе не ответить, но Конституционный совет все равно выносит решение. У нас разбирательства по серьезным нарушениям тонут в трясине разделенной ответственности: ЦИК перекладывает расследование на правоохранительные органы, а те не в состоянии расследовать по причине отсутствия нужной компетенции, а подчас и желания. Об этом свидетельствует идущая восьмой месяц проверка по факту массовой фальсификации итогов голосования в подмосковных Мытищах. Об этом говорит и статистика: по итогам единого дня голосования Центризбирком передал в правоохранительные органы материалы по 570 нарушениям, а те завели лишь 23 уголовных дела.

Критика справа и слева

— Нужно восстановить прежнюю систему, чтобы сначала избирать президента, а уже потом парламент, а то такое впечатление, что он избирается под президента, говорит Антуан из Проекта политических инноваций Point d’aecrage. В 2002 году тогдашний премьер Лионель Жюспен, движимый своими интересами, поменял порядок выборов: сначала стали избирать президента, а через месяц — парламент. Выборы в Национальное собрание превратились в отголосок президентских, соглашается его коллега Диана. Она не исключает, что лучшим вариантом стал бы единый день голосования. Антуан с Дианой и их друзья — те, кого обычно называют левыми интеллектуалами. С ними мы встретились в Фонде Жана Жореса, чтобы посмотреть на избирательную систему «взглядом слева». Как оказалось, участников Проекта также не устраивает принцип большинства, лежащий в основе избирательной системы. Поэтому они поддерживают намерение президента Макрона ввести в мажоритарную систему элементы пропорционального представительства. Диана даже более категорична: нужно не устраивать гибрид, а полностью переходить на пропорциональную систему.

Схожую критику мы услышали и с крайне правого фланга — от Вальрана де Сен-Жюста из Национального фронта. По его мнению, трудно назвать справедливым представительство, когда за кандидата голосуют 11 млн человек, а партия получает лишь несколько мест в парламенте. Как потом выяснится, Нацфронт получит 8 мандатов, тогда как партия Жан-Люка Меланшона, проигравшего мадам Ле Пен, — 17 мест. О необходимости перехода на пропорциональную систему говорили почти все, с кем мы беседовали. Еще одна проблема, волнующая многих, — граждане, незарегистрированные в списках избирателей. По данным издания L'Express, более 4 млн французов с правом голоса нет в списках избирателей. Фактически не голосует каждый десятый француз!

И тем не менее мне не удалось встретить человека, который бы сомневался в честности и легитимности выборов. Возможно, система устарела и уже не столь эффективна в условиях изменившейся повестки, говорили некоторые, но институты работают. Конкурируют между собой партии и идеи: правые и социалисты не смогли адаптироваться к новой повестке дня и проиграли, уступив место центристам. Делают свою работу СМИ, которые спутали все прогнозы, раскопав злоупотребления кандидата в президенты Франсуа Фийона. Выполняет свои функции МВД, руководствуясь законом, а не политической целесообразностью. Возбуждает дела прокуратура: против правых и левых политиков, а также миллиардеров. Отменяет выборы суд, если те прошли с нарушением. Ограничивают в правах партии и кандидатов, допустивших финансовые нарушения.

— Главное, французы доверяют счетным комиссиям и людям, которые там работают, — говорит эксперт движения «Голос — за честные выборы» Станислав Андрейчук, когда поздним вечером после выборов мы возвращаемся в гостиницу.

— А мы не доверяем никому, все наши процедуры отражают это недоверие, доносится из темноты голос другого коллеги.

— Просто наши избирательные системы направлены на решение различных задач, — резюмирует Андрейчук.