Пол Шивагнанам (52 года) и Мейбл Сюзай (45 лет) поженились в 2001 году, через четыре года родился поздний и долгожданный Мэтью. Три года семья жила в Швейцарии, но в 2011-м вернулась в Малайзию: Мэтью больше подходил этот климат. В Швейцарии осталось много друзей — ​именно там, в Базеле, семья провела свой последний отпуск. Потом заехали в Амстердам, где у Пола были встречи по работе: он работал в нефтегазовой компании Shell. Из Амстердама вылетели в Куала-Лумпур рейсом MH17 авиакомпании Malaysia Airlines.

На борту «Боинга» находилось 295 чело­век, включая членов экипажа. Большинство из них голландцы. Сорок четыре человека — ​граждане Малайзии. О них практически не рассказывали, да и родственники их говорят неохотно. В их мире не существовало войны в Донбассе, «зеленых человечков», разрушенных домов. Многие из них до катастрофы и представления не имели, где находится Донецкая область.

Разыскать эти семьи и узнать, как они пережили прошедшие три года, оказалось непросто: если про голландцев писали многие СМИ, можно было найти фотографии жертв, связаться с семьями через сообщество родственников, то для Азии такая публичность оказалась чуждой — ​каждый переживал эту катастрофу в одиночку.

Первой я нашла семью 31-летнего бортпроводника Malaysia Airlines. Пожилая мать поначалу согласилась на разговор, но старшие сыновья отговорили ее. Малаец, потерявший жену в этой авиакатастрофе, через год после нее увидел в интернете снимок: на траве, в поле, куда упал самолет, были разложены фотокарточки его семьи, на одной из них — ​его младенец. Мужчина нашел автора снимка, фотографа Петра Шеломовского в твиттере и написал ему на английском: «Спасибо за карточку. Это мой мальчик на руках нашей бабушки. Нашей семье необходимо было это увидеть». Я связалась с этим человеком, но он ответил: «Мы оставили этот инцидент позади и решили двигаться дальше». Сына он воспитывает теперь один.

Еще одна страшная фотография с того поля: обожженный паспорт среди обломков самолета, имя, все остальные данные выгорели, нетронутой осталась только фотография — ​смуглая улыбающаяся женщина. Это и есть Мейбл Сюзай.

Мне удалось найти брата Мейбл — ​Клемента Сюзай. Клементу 49 лет. На его смуглом лице выделяется щетка седых ровных усов. Он доброжелателен, при встрече крепко жмет руку. Пожалуй, я первый человек из России, с которым он общается в своей жизни, ему любопытно.

В семье их было четверо. Клемент — ​старший, Мейбл — ​средняя и две младшие сестры — ​Валери и Анжелин.

— Мы все родились в Малайзии, но мы христиане. По происхождению мы индийцы, но сколько я ни копал историю нашей семьи, так и не нашел, кто из предков и когда сюда переехал.

Мейбл было 45 лет. Она преподавала английский язык в Национальном университете Малайзии. Много путешествовала, писала докторскую работу.

Как и другие малайские семьи, в семье Клемента пытаются смириться с потерей и не лезут в расследования, надеясь на успешность следователей. Все это время Клемент живет в неведении, как и все другие родственники. Официальное расследование так и не дало ответ на главный вопрос: кто виноват в случившемся?

Тот страшный день Клемент до сих пор помнит досконально.

— Днем 16 июля 2014 года Мейбл прислала мне смс: «Я в Duty free, тебе привезти виски?» Я был уверен, что они приземлились, она никогда не писала мне из-за границы. Ближе к полуночи в новостях стали показывать упавший самолет. Но я был абсолютно уверен: Мейбл дома и уже спит. Всю ночь мне названивал шурин, но я не слышал. Только в 7 утра я ответил. Он спросил: «Ты знаешь, что случилось? Их больше нет».

Оставался последний шанс. Да, они были в списке пассажиров, но ведь могли опоздать на самолет.

— Я и сам однажды так не улетел во Флориду — ​зачитался книжкой в аэропорту, — ​как-то легко, с улыбкой говорит Клемент.

Сразу после крушения в отеле «Мариотт» организовали штаб: туда приехали психологи, полицейские, к каждой семье приставили офицера, который помогал сориентироваться. Там же был список прошедших на борт.

— И это была точка. Они были в списке.

Это был ранний рейс, чтобы не опоздать, Мейбл с семьей специально остановились ночевать в отеле рядом с аэропортом.

Маме говорить сразу не стали. Даже когда все подтвердилось, они искали остатки надежды и слепо верили в какой-то «шанс».

— Мама была очень плоха. Она с трудом перенесла эту новость.

Клемент вспоминает последнюю встречу с сестрой — ​на Пасху.

— Кто-то из друзей пошутил: «Три года уже в Малайзии. Не думаете снова куда-то переехать?». Муж Мейбл Пол отмахнулся: после отпуска решим.

Когда Клемент говорит о сестре, он выхватывает из памяти какие-то незначительные моменты, детальки их встреч.

— Ездили на водопад. Она несколько раз проверила, взяли ли мешки для мусора. Я спрашивал всегда: «Какое тебе дело до этого?» Она улыбалась в ответ. Она всегда заботилась о семье, о других, об окружающей среде, всегда улыбалась. Я хотел запомнить ее именно такой.

Гроб, в котором перевозили Мейбл на родину, не открывали.

Тела

Тела нашли не сразу. Сначала нашли Мейбл и Пола. Но с территории Украины вывезти их было сложно. Транспортировали в Амстердам — ​и только там стали опознавать. Мейбл идентифицировали по отпечаткам пальцев и ДНК-тесту, Пола — ​по записям из стоматологических карт.

— Единственное, чем мы могли помочь — ​принести, какие сможем найти, медицинские документы, мы даже привезли их зубные щетки.

Клемент, как и многие другие родственники, поверили тесту. Не стали смотреть на тела.

— Тела не были целыми. Но нам сказали, что нашли все полностью. Я решил не открывать ящики. Я решил просто оставить их в покое.

Личные вещи — ​сумки, одежду — ​вернули позже, уже после похорон.

Тело Мэтью нашли позже всех — ​в октябре, в его десятый день рождения.

Расследование

Малайские родственники погибших в крушении знают друг друга, но встречаются раз в год — ​на годовщину катастрофы.

— Министерство женщин создавало сообщество родственников, вроде бы оно до сих пор существует. Но я в этом не участвую, — ​говорит Клемент. — ​Нам присылают приглашения на брифинги в Амстердаме, где озвучивают предварительные результаты расследования. Но я не полетел в последний раз. Планировалось, что в Куала-Лумпуре будет собрание, но его в последний момент отменили — ​без объяснения причин. Последний отчет нам прислали по почте, но в нем не было того, чего бы я не знал. Мы встречаемся с родственниками: в прошлом году встреча была в ресторане в аэропорту — ​в нем обычно министры ждут вылета, мы забронировали лаундж-зону и посидели все вместе.

Клемент относится с полным доверием к расследованию и верит, что надо просто ждать.

— Мне больше всего интересно, что за человек это сделал. Бог ему судья. Но я твердо хочу знать — ​кто он.

До 17 июля 2014 года в семье Клемента не следили за тем, что происходит в Донбассе. Даже больше, признается он: он не знал об этом конфликте вообще.

— Не мое государство, не моя страна. Ополченцы воюют против европейской страны. Один-единственный вопрос, который был в голове: почему эта конфронтация началась. Ведь мы сейчас сидим друг напротив друга, разговариваем. Никто ни в кого не стреляет. У меня есть ощущение: ничто не может быть беспричинно. Но нет смысла пытаться понять — ​только в дебри заходишь.

И тут Клемент признается: он согласился встретиться с журналистом российской газеты, потому что он хотел увидеть фотографию человека, который мог стоять за пуском ракеты.

— Когда это случилось, мы держались подальше от журналистов, даже друзей, которые пытались поговорить об этом. Мы возвращались домой: журналисты ждали под окнами, караулили в машинах. Но сейчас, через три года, вы обратились за интервью, и я подумал: пришло время.

Клемент долго, пристально, с усилием смотрит на фотографию «Хмурого».

— Мне кажется, он вашего возраста, — ​говорю я. Раньше служил в российской армии, получает за это до сих пор пенсию, потом поехал воевать. Сейчас он живет в своем доме в Ростовской области, это как раз на границе с конфликтной территорией.

Видно, что Клементу сложно понять эту комбинацию: как из официально служащего военного человек уходит в ополченцы.

— Смешанные чувства. Я очень растерян, что он на свободе. Могли ли они видеть, что это коммерческий самолет? Если они знали, они понимали досконально, что они делают. Не важно, по какой причине он это сделал, мести я не хочу. Я хочу честного суда — ​что бы тот ни решил.

Клемент объясняет: если бы виновника трагедии судили в Малайзии, он был бы осужден, скорее всего, как убийца.

— У нас очень строгое законодательство. Даже если поймают с наркотиками — ​все, смертная казнь. Убийство — ​тяжкое преступление, за него смерть через повешение. До сих пор экзекуция проходит так: на голову надевают черный мешок, на шею надевают трос. Под человеком открываются деревянные дверцы.

И все равно, увидев на фотографии «Хмурого», разум брата Мейбл не успокаивается.

— Но он же не мог сам? Ему кто-то дал приказ. Мир и спокойствие мне даст справедливое наказание для того, кто дал команду. Если бы была возможность что-то сказать правительствам России или Украины? — ​Клемент теряется, он, кажется, никогда не думал об этих далеких для него странах настолько серьезно. — ​Я бы просто спросил «почему?». Почему погибли невинные люди? Мы же живем в XXI веке.

В Донбасс

Катастрофа над Донецкой областью была второй, которую пережила Малайзия за последние годы. 8 марта 2014 года с радаров пропал «Боинг», летевший по маршруту Куала-Лумпур—Пекин. Его обломки так и не нашли, пропавших пассажиров признали погибшими.

— Нам немного проще, чем родственникам того рейса. Мы, по крайней мере, знаем, что случилось, мы похоронили их. А они до сих пор в неведении.

Клемент хочет поехать в Донбасс, хочет своими глазами увидеть поле подсолнухов, где «Мейбл нашла последнее пристанище». Он убежден, что там везде — ​бескрайние поля подсолнухов. Их он увидел на одной из фотографий с места крушения и теперь так представляет себе территории самопровозглашенных республик.

— Мейбл очень любила эти цветы. Я думаю так: «Бог дает нам знак, что ей хорошо там». Но, если честно, мы просто пытаемся так себя успокоить. Я редко вижу сны. Но к моей маме Мейбл каждый день приходит.