В области балета мы впереди планеты всей — теперь с Юрием Визбором точно никто не поспорит. Мы действительно здесь оказались первыми — ни в одном уголке мира балетные спектакли за три дня до премьеры никто не снимал, и министры культуры в скандалах с голыми артистами нигде замечены не были. И только наш господин Мединский явил чистый эксклюзив. В преддверии громкого события он все-таки успел ворваться на сцену Большого театра с криком о пропаганде гомосексуализма.

Конечно, не с криком, а зловещим окриком по телефону, от которого у директора Урина решение об отмене премьеры спектакля режиссера Серебренникова «Нуреев» созрело само собой. Ведь трудно предположить, что крепкий хозяйственник мог миллионы, затраченные на постановку, пустить коту под хвост по собственной воле. Одна покупка дорогостоящих прав на снимок обнаженного танцовщика, взбаламутивший общественность, не обошлась без подписи главных начальников.

Надо отдать должное господину Урину, смело одобрившему рискованный сценарий, где фигурировал любовник Нуреева, — он до последнего надеялся, что скандал, кипящий вокруг постановщика, не помешает вожделенной премьере, сулящей грандиозный доход и славу. Танцовщик Нуреев, режиссер Серебренников, композитор Демуцкий — каждый по отдельности, а тем более вместе обеспечивали внимание не только своей, но и мировой прессы. Урин даже публично поддержал Серебренникова, когда на того начался наезд, в надежде смягчить рикошетивший по нему удар. Но судя по всему, даже опытный ходок по властным лабиринтам уткнулся в такие тупики, из которых не выбраться без потерь.

И если бы только финансовых! Мировой скандал с огромными моральными издержками обеспечен. Ведь на премьеру были приглашены директора крупнейших театров, звезды мирового балета, множество известных людей. И все, кто столкнулся с очередным русским чудом, — вряд ли станут молчать.

Слух о спектакле, обреченном на повышенное внимание, опережал премьеру, да и недоброжелатели внутри театра — кто по углам, кто по инстанциям — заранее возмущались скверной, занесенной в классические стены поборниками свободного искусства. Ссылки на грандиозное впечатление от спектакля Серебренникова «Машина Мюллер», где через пять минут под натиском смыслов и художественных впечатлений забываешь, что артисты голые, тоже не работают. Дескать, то, что позволено безбашенному «Гоголь-центру», не позволено чинному Большому.

Но, позвольте, почему тогда приглашали неуместного здесь Серебренникова, заключали дорогостоящие договора, тратились на рекламу? Ведь с самого начала речь шла не о балете «Красная Шапочка», а о судьбе гения, не вписывающегося в рамки представлений православных активистов. Почему только тогда, когда Серебренников оказался под прицелом прокуратуры, министр культуры и директор театра озаботились нравственностью? Разговоры про неготовность спектакля, которые вел Урин на пресс-конференции под скептическими взглядами журналистов, никого не обманут.

Разумеется, вопрос о том, уместны ли экстравагантные балеты с обнаженной натурой в пыльных от времени стенах главного театра страны, остается открытым. Правда, его частично закрыл сам Урин, вдохновленный предыдущим балетом «Герой нашего времени», в прошлом сезоне с блеском поставленным возмутителем прокурорского спокойствия.

И возникает леденящий душу вопрос: неужели вся наработанная долгими годами репутация, усилия по обновлению театра, оживившийся интерес мирового балетного сообщества отменяются указанием бдительного министра? Неужели не набраться смелости, чтобы напомнить должностному лицу — цензура у нас запрещена; не видел, но осудил — это отбирать лавры у Поклонской?

А вопрос леденит душу, поскольку наводит на страшные подозрения: похоже, любой, кто осмелится усомниться в духовных скрепах и ослушаться вышестоящего, рискует попасть в такие тиски прикопленного компромата (реального или виртуального), что будет извиваться голым, но только не на сцене Большого театра.