— Наш доклад посвящен публичным реестрам лоббистов в ЕС и тому, как российские компании продвигают свои интересы в европейских странах. Лоббизмом часто занимаются госкомпании, а это значит, что опосредованно тратятся деньги налогоплательщиков. Сейчас в европейском реестре находится около 15 российских компаний: РАО ЕЭС, «дочки» «Росатома», «Сбербанка», «Газпрома», «РЖД» и так далее. Общая сумма трат на продвижение своих интересов за рубежом, которую они заявили, составляет 3,3 млн евро. Это только верхушка айсберга, потому что существуют еще реестры на национальном уровне, которые далеко не всегда раскрываются.

— Термин «лоббизм» в России обычно используют в негативном контексте, когда говорят про коррупцию, «серые» схемы. Но существуют ведь и другие его формы?

— Цель любого лоббизма — ​влияние на принятие решений органами власти со стороны финансово-промышленных групп и гражданского общества. Считается, что есть цивилизованные формы лоббизма и есть «дикий», неотрегулированный лоббизм. В первом случае речь может идти об организации круглых столов и ознакомительных встреч с публичными должностными лицами, пиар-кампаниях, участии в разработке нормативно-правовых актов, борьбе за включение того или иного продукта в госпрограммы и так далее. Например, чиновник ЕС не пойдет обсуждать с вами рабочие вопросы в кафе и будет настаивать, чтобы вы зарегистрировались как лоббист в специальном реестре. После этого вам назначат официальную встречу, которая будет запротоколирована. Вас спросят, сколько денег вы потратили, каких лоббистов нанимали. В России цивилизованного лоббизма никогда не было. В нашей стране речь обычно идет о перераспределении «теневых» финансовых потоков.

— По-вашему, лоббизм —​это необходимое зло или, может, наоборот, право граждан?

— Это нечто среднее. Лоббизм — ​единственный на сегодняшний день инструмент, который позволяет каким-то образом сбалансировать интересы общества и финансово-промышленных групп. Он очень важен для того, чтобы граждане понимали, кто пытается продавить те или иные решения, как на это реагируют органы власти, сколько денег тратится. Чем прозрачней процесс, тем выше уровень доверия к принимаемым решениям, а это главный смысл любого регулирования. Пример с реновацией в Москве показывает: когда люди не понимают, кто ключевые бенефициары проекта, они ставят под сомнения любые решения органов власти. Естественно, появляются различные спекуляции, невыгодные самим властям. Если бы лоббирование реновации шло, например, на уровне ЕС, то все было бы зафиксировано: кто с кем встречался, кто участвовал в разработке нормативно-правовых актов, возможно, даже сколько денег на это было потрачено.

— В российском законодательстве нет понятия «лоббизм»?

— В Национальном плане по противодействию коррупции на 2014–2015 годы был раздел, посвященный разработке закона о лоббизме. Все отчитались о выполнении плана, но закона так и не появилось — ​несмотря на то, что был соответствующий указ президента. В нынешней реинкарнации плана на 2016–2017 годы тематика лоббизма полностью исчезла. Я часто слышу от разных людей, что есть достаточно сильное сопротивление со стороны чиновников и депутатов. Повышение прозрачности тех или иных процессов может лишить их источников доходов, не всегда законных. Лучше, чтобы ты приходил к ним в кабинет, чем действовал через открытые процедуры. В итоге появилась целая теневая отрасль, в которой вращаются гигантские деньги. Точный объем подсчитать невозможно, но, например, в Брюсселе зарегистрировано порядка 35–50 тысяч лоббистов. Даже если мы возьмем десятую часть, то получим минимум 5 тысяч человек, которые занимаются разного рода лоббизмом в России. На самом деле их, конечно, гораздо больше, и многие из них хотят работать по нормальным профессиональным стандартам.

— Как устроено регулирование лоббизма в ЕС?

— В европейский публичный реестр лоббистов попадают коммуникационные агентства, пиар-агентства, корпоративные юристы, GR-специалисты — ​любой сектор профессионалов, которые оказывают какое-то влияние на принятие государственных решений. Если человек не регистрируется в реестре и ведет кулуарные переговоры, он может лишиться своего статуса или даже попасть в тюрьму. Соответствующие законы приняты на наднациональном уровне — ​для чиновников Европейской комиссии и депутатов Европарламента. В некоторых странах такое регулирование не требуется в силу высоких этических стандартов — ​например, в Скандинавии. Есть южноевропейские страны, в которых культура лоббизма, наоборот, граничит с коррупционными практиками. Публичные реестры отсутствуют в некоторых странах Восточной Европы и Прибалтики. И, наконец, есть такие страны, как Великобритания, Австрия, Германия, Нидерланды, где система регламентирована достаточно хорошо. При этом регулирование необязательно осуществляется государством — ​в ряде европейских стран успешно работают саморегулирующиеся организации лоббистов. В России есть запрос на такие практики со стороны части бизнеса и крупных компаний, в том числе международных, но нет широкого понимания, как это должно работать.

— Можно ли в российской практике отделить корпоративный лоббизм от государственного, учитывая, что свои интересы за рубежом отстаивают в основном госкомпании?

— Наши госкомпании действительно зачастую воспринимаются на Западе как агенты Кремля. Есть, например, «Северный поток» — ​это коммерческий проект «Газпрома». Сказать, что он не является частью общей энергетической политики России, наверное, нельзя — ​тут смешиваются экономические и политические интересы. В последнее время такие ситуации вызывают сильный стресс у европейских органов власти. После санкций продвижение интересов любой российской компании всегда вписано в политический контекст, который играет решающую роль. Но европейский рынок по-прежнему является ключевым для России, его доля в общем товарообороте упала незначительно. Кроме энергетического рынка, это различные инфраструктурные проекты, финансовые институты — ​например, дочернее предприятие «Сбербанка» в Австрии. Но многие компании не торопятся раскрывать сведения о своей деятельности. Когда представителя «РЖД» попросили прокомментировать присутствие госкомпании в реестре лоббистов, он ответил, что это неправда и такого не может быть. А реестр показывает обратное. Думаю, это связано с негативным восприятием лоббизма в России — ​госкомпании боятся, что их обвинят в политической аффилиации с ЕС.

— Как иностранный бизнес занимается лоббизмом в России?

— Детально этот вопрос мы не изучали, хотя он очень интересный. Мы видим, что примерно раз в квартал появляется информация о том, что какая-то иностранная компания обвиняется в коррупции в России. На этом ловили IKEA, Hewlett-Packard, фармацевтические компании. Причем все расследования на этот счет проводятся за рубежом, а не в России. Естественно, компании, которые заходят на российский рынок, вынуждены играть по российским правилам, далеким от идеалов этичности и прозрачности.