Краснодарские фермеры громко заявили о себе во время тракторного марша на Москву, который доехал только до Ростовской области и был остановлен полицейскими — ​борцами с экстремизмом. Был и второй тракторный марш, не получивший такой медийной поддержки. Но, съездив к краснодарским фермерам, я понимаю теперь, что у них просто не было другого выхода, а главное, что ситуация для них не изменилась — ​вернее, уж точно она не изменилась к лучшему. Так что же могло заставить простого кубанского мужика, максимально далекого от любой политической повестки, сесть за руль трактора и вывести его не в поле, а на федеральную трассу?

Впервые я увидела фермера Олега Петрова в суде. Он сидел в клетке, изредка улыбался друзьям и явно не верил, что меру пресечения ему могут изменить с содержания под стражей на домашний арест.

Весна в СИЗО для фермера, наверное, особенно тяжелое испытание, ведь весной нужно не сидеть без дела, а засеивать поля. В этом году САМ Олег ничего толком посеять не успел, но его поля засеяны, помогли друзья-фермеры и супруга. Под домашним арестом, впрочем, тоже не развернешься, тем более что сразу после выхода «на свободу» он получил новое уведомление о возбуждении в отношении него очередного уголовного дела.

«25 мая 2017 года в отношении вас возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 303 УК РФ, по факту фальсификации доказательств по гражданскому делу». Уведомление семья Петровых получила от старшего следователя следственного управления следственного комитета по Краснодарскому краю Д.И. Завгороднего.

В жизни типичного краснодарского фермера это с некоторых пор неприятное, но заурядное событие, как, например, крупный град. Правоохранительные органы давно и основательно включились в историю освоения кубанской земли. Вкратце она такова: фермеры попытались оформить земельные паи, фермеры судились за свои паи, фермеры отбивались от рейдеров, после чего фермеров обвиняют в преступной деятельности.

Дело Любови Никишовой

Любовь Никишова — ​хрупкая женщина, и это не клише, она весит 48 килограммов. А статья у нее не экономическая, как можно подумать. Любовь Никишову подозревают в вооруженном нападении. Вооружена она была топором. Поэтому подозревается не только в нанесении телесных повреждений, но и в угрозе убийством.

Живет Никишова в Новосельском, хутор Каспаровский. Раньше в Новосельском было пять домов, но в 2010 году Каспаровский попал в программу развития малых хуторов. В 2013 году развивать хутор зашел Кущевский строительный комбинат КСК‑7. «Нам перекрыли дорогу шлагбаумом, отрезали электричество, демонтировали скважину с водой и начали копать карьер, — ​рассказывает Любовь. — ​Всех начали принуждать продавать дома, так остался только мой дом один тут. А у нас 12 курганов бронзового периода на 108 гектарах, два уже уничтожены, недавно еще один вскрыли».

Туго пришлось не только курганам. Сейчас хутор Каспаровский состоит из дома Никишовой и комбината. Воду на хутор теперь возят машинами и вручную заливают в водокачку — ​этого Никишова добилась от главы поселения. Специально для Никишовой поставили трансформатор, сделали объездную тропу к дому. «На общем собрании с главой поселения и КСК‑7 с жителями хутора договорились так: комбинат выкупает дома с участками, а глава поселения предоставляет жителям новые земельные участки бесплатно неподалеку под строительство. Люди тратят деньги на строительство нового дома на новом месте и, пока оно не завершено, — ​не выписываются из старых домов, — ​рассказывает мне Никишова. — ​Все четверо моих соседей почти одновременно оформили договора и продали свое жилье. Но не КСК‑7, а некоему человеку с фамилией Изюмкин. За соседний дом заплатили всего 60 000 рублей, их запугивали, давили на них. Через месяц после заключения сделок все дома снесли бульдозерами. Я звонила на работу соседям, сказать, что их дом рушат, они были в шоке. Выписаться они так и не успели. Живут по друзьям и знакомым. Летом собираются поставить на участке вагончик на колесах, чтобы не снесли («будем откатывать его туда-сюда»). «Это ваши проблемы. Вы же все подписали», — ​сказал глава. И предложил людям новые участки выкупать на аукционе. Цена — ​около 250 тысяч за 15 соток».

Одновременно суд признал незаконным право собственности на землю и дом самой Никишовой. Любовь сегодня пытается это решение оспорить. У нее, по крайней мере, есть дом, хоть и «незаконный». От забора до карьера КСК 200 метров. С забора и началось ее уголовное преследование.

«22 июля 2016 года ко мне на участок перелез мужик. Это сейчас я понимаю, что он был провокатор, — ​вспоминает Никишова. — ​На улице в машине сидел другой, с видеокамерой. Я стала лазутчика прогонять, а он меня ударил, я упала. Сосед Юра, он за картошкой пришел, начал орать. Больше ничем не мог помочь, потому что был в гипсе. Я схватила то, что было под рукой, а это оказался топор, мужик попер от меня к калитке. Я выскочила из ворот, достала электрошокер. И тут он и второй, который сначала в машине сидел, начали лупить меня ногами. Я кричала, на крик выбежали соседи и остановили их. Я вызвала скорую, сняла все побои, написала заявление по факту нападения на меня, но мне отказали в возбуждении уголовного дела. Зато по их заявлению в отношении меня было возбуждено уголовное дело по статье «угроза убийством и нанесение телесных побоев». У них есть видео, где я с топором ору на одного из них: «Зачем забор сломал?»

Вот почему 23 августа 2016 года, когда фермеры собрались на тракторный марш, Никишова решила присоединиться. Тогда она смогла рассказать замполпреда президента в ЮФО Беляку, как ее хутор уничтожают. Но это не помогло. Никишову заключили под домашний арест. «Меня отправили в соседнее село Глубокое, по месту прописки. На моем хуторе не дали находиться, а там у меня мама, больная онкологией. В суде сказали, что матери не нужен уход. Я провела три месяца под домашним арестом, написала три жалобы, потом по одному из центральных каналов про меня вышел сюжет, и домашний арест заменили на подписку о невыезде».

Мама умерла 2 апреля, сама Любовь до сих пор под уголовным делом, два месяца назад начался суд, адвоката сейчас нет, потому что нет денег, а в такую даль бесплатно никто не поедет. Но Любовь борется за свой хутор, где еще живут овцы, две коровы, куры, гуси, поросята, а также есть маленькая пасека. Никишова сажает картофель, огурцы, помидоры на 35 сотках плюс два земельных пая в аренде (это чуть больше 12 гектаров), на которых она и фермерствует, благодаря которым выживает.

«Вот скажите сами, что скорее случится: они меня грохнут или мой дом сползет в котлован? — всерьез спрашивает Любовь. — ​Мне бы добиться одного приема прокурором края, может, тогда все изменится».

Не так давно общественное движение «За права человека» добилось встречи с прокурором края, что, впрочем, особых результатов не принесло.

Дело Олега Петрова и дело Елены Петровой

Олег и Елена Петровы — ​муж и жена, соратники и единомышленники, но не сообщники, потому что уголовные дела у них разные.

Олег Петров — ​высокий, крупный мужчина, с широкими мозолистыми ладонями, которыми, кажется, можно пахать и без трактора. У Петрова фермерское хозяйство 400 гектаров, занимается он в основном зерновыми культурами. Олег — ​один из лидеров тракторного марша. О том, как это получилось, рассказывает его супруга Елена.

«Земля у нас не в собственности, это паи. Наши пайщики пошли их оформлять, а им стали препятствовать в этом. Кроме того, у нашего хозяйства один из крупных агрохолдингов хотел забрать земли. В судах мы ничего добиться не могли, и поэтому Олег решил, что тракторный марш поможет».

Ну как — ​решил. Тракторный марш не был осознанной и тем более политической акцией. Скорее уж это был экспромт.

«Земляки понимают, что у нас нет другого выхода. Не знаю, на каком этапе тракторную колонну перехватят, но планируем двигаться через Ростовскую область…» — ​сказал Олег, сел на трактор и поехал.

Первый тракторный марш состоялся 23 августа 2016 года, в нем участвовало порядка 500 фермеров, 17 тракторов и примерно 25 легковых автомобилей. В отношении отчаявшихся фермеров провели спецоперацию. Марш остановили в Ростовской области. Пять человек тогда получили по 10 суток, остальные — ​от трех до восьми.

После первого тракторного марша суды за землю продолжились, а фермеры продолжили ходить по инстанциям, уже без тракторов. Некоторые двери чиновники для них приоткрыли, но видимых результатов это не принесло.

«После первого тракторного марша была создана комиссия. Ни черта она не работает, там всего три фермера, включая меня, а дальше в этой комиссии силовые структуры, СК РФ, прокуратура, ФСБ РФ, вице-губернатор Коробко, — ​рассказывает фермер Елена Дрюкова. — ​Они сидят со мной за одним столом, но ничего не меняется, кроме того, что фермеров, чьи права нарушены, с августа 2016 года стало намного больше. Мы поехали на прием к руководителю Следственного комитета РФ Бастрыкину. Он нас принял 15 марта 2017 года, внимательно выслушал, быстро понял, в чем суть. При нас сказал своим подчиненным: ребята, вот почему они у вас и садятся на трактора и едут — ​и дал распоряжение что-то взять на контроль, расследовать. Но когда мы вернулись, началось силовое устрашение — ​нас стали запугивать».

На приеме у Бастрыкина был и Олег Петров, который, видимо, в качестве лидера протеста удостоился возбуждения в отношении него уголовного дела. Его фабула хорошо известна товарищам по борьбе.

«Был такой фермер Виталий Дроганов. Он был практически банкротом, — ​рассказывает Дрюкова. — ​Хозяйство Виталия Дроганова задолжало хозяйству фермера Наконечного (еще один фермер. — ​Ю. П.) крупную сумму денег. Олег Петров пытался помочь Дроганову, поскольку они из одной станицы Кавказской, и дал ему в долг несколько тонн своего зерна, чтобы засеять поля. Потом от своих требований вернуть долг отказался, об этом есть решение арбитражного суда. Но сохранились расписки, которые попали Наконечному вместе с остальным имуществом Дроганова, который все за долги отдал — ​и землю, и технику, — ​а его все равно посадили на шесть лет. Сейчас он в тюрьме, и в тюрьме же написал заявление на Петрова. Думаю, его там прессуют. Иначе объяснить заявление Дроганова на Петрова невозможно. Петров на хозяйство Дроганова не претендовал, долю в разорившемся хозяйстве не получал, долг простил. Они же друзья детства были. Но на Дроганова нельзя обижаться, потому что он обычный колхозник, а сейчас в тюрьме».

Действительно, уголовное дело против Петрова основывается на показаниях ранее осужденного фермера Виталия Дроганова, который находится в местах лишения свободы. Следствие утверждает, что в 2013 году Петров заключил с Дрогановым договор на поставку зерна на 1 млн 800 тыс. рублей и, не осуществив поставку, стал требовать уплаты указанной суммы, в результате чего решением арбитражного суда был включен в реестр кредиторов. Хозяйство же Дроганова в тот момент проходило процедуру банкротства, и, став фиктивным кредитором, Петров, по версии следствия, нанес ущерб реальным кредиторам, а значит, его действия подпадают под действие ч. 4 ст. 159 УК РФ. Реальным кредитором в данном случае выступает Наконечный — ​один из самых успешных фермеров в этих местах, у него несколько тысяч гектаров земли в пользовании.

Елена Петрова узнала о возбуждении уголовного дела из выпуска новостей. Она была тогда на восьмом месяце беременности. Елену экстренно госпитализировали. Ребенка удалось спасти. 15 марта у Петровых родился сын Семен.

Поскольку после первого тракторного марша ситуация изменилась к худшему, стали готовить второй — ​на конец марта. Готовились к нему и правоохранители. За несколько дней до марша закрывают на 12 суток фермера Алексея Волченко, формальной причиной послужила просрочка уплаты алиментов. За сутки до марша задерживается Николай Маслов — ​на 15 часов. В день проведения тракторного марша задерживают Олега Петрова — ​по ранее возбужденному уголовному делу.

«Тракторный марш был запланирован на 28 марта, я утром ехала с Кропоткина в сторону станицы Казанской, где мы живем. Его машина стоит, а его забрали, — ​рассказывает Елена Петрова. — ​Вечером приехали к нам с обыском, а на следующий день его привезли в суд, избрали меру пресечения в виде ареста на два месяца. Вообще, как я понимаю по их поведению, они хотят его посадить на несколько лет».

Старшему сыну Елены Петровой 20 лет, но она выглядит рядом с ним, как старшая сестра. Семья Петровых — ​это вообще наглядное пособие для учебника по традиционным ценностям. Она обещала быть мужу вместе в горе и в радости — ​и теперь у них общая беда.

«В отношении меня возбуждено тоже уголовное дело, мне официально ничего не предъявляли, но когда майор Никитин делал у нас обыск, он сказал: мы ждем, пока у вас пройдет период лактации».

«Перед задержанием в доме Петрова прошел обыск, — ​рассказывает адвокат Олега Петрова Шамшуров. — ​Для этого была перекрыта вся улица, на которой он живет, человек 20 полицейских блокировали все подъезды к дому, все переулки. Около полуночи Олега увезли в Следственный комитет».

«Обыск длился 5 часов, вокруг дома стояли автоматчики, несмотря на то что дома находился новорожденный ребенок, которому было не больше 10 дней от рождения, следователь отказался разуться, — ​говорит второй адвокат Олега Петрова Максим Пашков. — ​После обыска избрали меру пресечения в виде содержания под стражей. Второе уголовное дело возбуждено в отношении Елены Петровой и еще одного фермера, Бородина. Суть обвинения следующая: у хозяйств Петрова, Бородина есть пайщики, которые сдают в аренду свои паи. Они, как правило, пишут доверенности на супругу Олега Петрова Елену, так сделали и в этот раз. По мнению следователя, доверенности сделаны ненадлежащим образом, хотя они заверены у нотариуса и проходят во всех реестровых книгах. Даже мне, адвокату, из постановления о возбуждении уголовного дела непонятно, кто все-таки и что там украл. Из него вообще не следует, что у кого-то что-то пропало, а мошенничество предполагает хищение».

Пашков отмечает, что «дело Петро­вой» возбуждено лично руководителем краснодарского следственного управления СКР генерал-лейтенантом юстиции следователем Бугаенко. «Величина забега по этому делу явно указывает на то, что дело это непростое. Потерпевших двое, один из них — ​некто Давтян, а вторая — ​Межевикина, дочь того же фермера Наконечного, — ​раскрывает детали адвокат Пашков. — ​Написано, что им причинен ущерб на сумму миллион рублей. Но мошенничество — ​это всегда хищение, то есть у них должны были быть деньги, а потом они должны были бы пропасть в результате хищения. Но из дела следует, что Давтян и Межевикина не получили тот доход, на который рассчитывали, то есть речь идет об упущенной имущественной выгоде. Упущенная выгода — ​это чисто гражданско-правовые отношения».

С упущенной выгодой тоже не все так просто. По версии следствия, Бородин и Петрова платили за аренду пая 25 тысяч рублей, а должны были 150 тысяч, о чем свидетельствует приобщенная к материалам справка некоего гражданина Козицына. В деле есть и другая справка — ​от кропоткинской торгово-промышленной палаты, из которой следует, что аренда одного гектара стоит 5000 рублей, то есть пай в четыре гектара — ​20 тысяч рублей. Получается, Бородин и Петровы еще и переплатили. То есть вот такая упущенная выгода.

Сам Петров, находясь в СИЗО, написал обращение уполномоченному по правам человека в РФ Татьяне Москальковой, в котором подробно рассказал все, что с ним уже происходило. Он уверен, что Москалькова разберется в ситуации, тем более что она уже занималась фермерами после первого тракторного марша.

Фермерам помогает руководитель движения «За права человека» Лев Пономарев. Он выступил поручителем на суде по избранию меры пресечения в отношения Олега Петрова и открыл представительство движения по Краснодарскому краю. Местным лидером стал Петров, которому уже, что называется, «сделали биографию».

Неизвестно, чьи усилия оказались решающими, адвокатов или правозащитников, но в конце мая, на очередном избрании меры пресечения, судья отправил Олега Петрова не в СИЗО, а под домашний арест. Когда Олега выпускали из-под стражи, все восприняли это как маленькую победу.

«Мы, здоровые мужики, просто плакали, потому что не верили уже, что отпустят», — ​рассказывает один из лидеров тракторного марша Николай Маслов.

«Все эти фермеры спокойно себе работали и никогда не занимались бы никакими маршами, — ​говорит адвокат Максим Пашков. — ​Ни Петров, ни Маслов не являются врагами своему государству, они воплощение нормального человеческого желания работать на своей земле, своим трудом. Что касается потерпевшего Наконечного, я считаю, что его очень любит Господь, потому что Наконечный живет по его заповедям, он терпит ото всех: терпит от Петрова, от Дроганова, — ​но Господь за это воздает ему сторицей, и у Наконечного появляются новые десятки гектаров, деньги, иное добро. В чистом виде Наконечный — ​воплощение христианского идеала смирения, он везде потерпевший, и у него везде все хорошо».

Дело Николая Маслова

Маслов берет трубку, но не успевает найти тряпку, чтобы вытереть руки от мазута. Я оторвала его от важного дела — ​он чинил один из своих тракторов. Николай сажает кукурузу, зерно, иногда свеклу. Он дружит с семьей Олега Петрова. Когда Олега посадили в СИЗО, Маслов помогал засеять поля. Теперь на нем, по сути, два хозяйства.

Про таких, как Маслов, говорят — ​«нормальный мужик», и больше ничего говорить не надо. Его жизнь состоит из походов на работу, в поле и с работы домой, к семье. Ну теперь еще в прокуратуру и в суд. Николай участвовал и в первом, и во втором тракторном марше. Точнее — ​сидел и за первый, и за второй марш.

«Я сам фермер, в 2005 году выделил свои земли и стал вести свое коллективное фермерское хозяйство. Люди смотрят — ​я работаю, за эти годы смог женить сына, дочь выдать замуж. В итоге несколько пайщиков захотели к нам присоединиться, — ​рассказывает Маслов. — ​В 2016 году мы заказали выписки из Росреестра, решив начать процедуру оформления документов, так мы случайно узнали, что наша земля уже арендована и обременена договорами ипотеки с неким банком «Центр-инвест» с 2013 года. Люди об этом даже не знали. С того момента все пошло не так, присоединиться хотело к нам всего шесть хозяйств, и вот по сей день они не могут выделиться».

Маслов все время вспоминает первый тракторный марш. Все было в новинку. И единомышленники, которых вдруг оказалось вокруг так много, и ростовские «эшники», и десять суток в новочеркасском спецприемнике.

С «эшниками» до того момента Маслов дела не имел, только с военными. «В 2013 году я засеял заброшенный участок земли воинской части Министерства обороны, чтобы поле не зарастало, — ​рассказывает Николай. — ​Отчитался перед сотрудниками воинской части по поводу того, что засеял их поле и что готов чистую прибыль перечислить на обороноспособность страны. Никому было неинтересно, пока моя кукуруза не выросла; приезжаю ее собирать, а вокруг военные охраняют кукурузу, мне предложили поехать с кем-то договориться, чтобы свою кукурузу собрать. Я тогда поехал в Генштаб Министерства обороны в Москву, неделю обивал пороги, в итоге меня оштрафовали, я уплатил штраф, собрал свою кукурузу и бросил участок этот. Но совсем недавно меня стала дергать в суд прокуратура по этому вопросу».

После первого тракторного марша региональное управление экономической безопасности и противодействия коррупции МВД потребовало разобраться, не было ли в действиях Маслова по засеву кукурузой поля Минобороны состава преступления по ч. 2 ст. 165 УК РФ (причинение особо крупного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием). Полицейские отдела МВД по Кавказскому району сделали запрос в Росимущество относительно суммы причиненного ущерба и, не получив никакого ответа, в возбуждении уголовного дела отказали.

В феврале 2017 года Николай Маслов стал готовиться к участию во втором тракторном марше, и тогда Виктор Богачев, командир в/ч, к которой относится злосчастный земельный участок, направил прокурору Кавказского района жалобу, потребовав постановление об отказе в возбуждении уголовного дела отменить. Из жалобы Богачева: «Действиям Маслова Н.Н. была дана неполная оценка, а именно не было учтено, что в результате выращивания Масловым Н.Н. сельхозкультур на полосе отчуждения сделало невозможным должностное проведение противодиверсионных и антитеррористических мероприятий по охране военного объекта, что создало угрозу, кроме того, существенным образом была нарушена пожарная безопасность военного объекта. С целью устранения возникших угроз руководство воинской части было вынужденно принимать меры по приведению полосы отчуждения на земельном участке в надлежащее состояние. В результате проведения указанных мероприятий было затрачено более 1 500 000 рублей».

И в тот же день заместитель прокурора Кавказского района, советник юстиции О.И. Махновская удовлетворила жалобу Богачева. И за несколько дней до второго тракторного марша к Маслову стали приходить повестки по делу о кукурузе. Необходимо, мол, провести следственные мероприятия. Накануне тракторного марша Николай Маслов был задержан полицией на 15 часов.

«Потом меня вызвали на опрос. Какой-то неизвестный мне человек по фамилии Полищук В.В., полковник ФСБ в отставке, проживающий в Москве, написал заявление, что я якобы незаконно сдаю свои земли в аренду, а фермер Олег Петров — ​наркоман и пьяница, Бородин и Коломиец — ​рейдеры, а Дрюкова и Волченко — ​вообще никакие не фермеры. Опять начались проверки, что это за бред?» — ​искренне удивляется Маслов, хотя он, конечно, уже пересказывал эту историю сто раз.

Маслов везет меня на заброшенный участок воинской части. «Вот сорняки какие у них выросли, вы посмотрите, тут диверсанты могут прекрасно теперь упрятаться. Какие полтора миллиона, я даже Москальковой написал и в письме спросил: что они тут, аквапарк построили?»

Маслов написал встречную жалобу в Военную прокуратуру Южного военного округа о должностном преступлении, совершенном командиром Богачевым. И — ​о чудо! — ​военная прокуратура Армавирского гарнизона ответила, что «в связи с тем, что должностными лицами войсковой части 74173 надлежащие меры по недопущению посторонних лиц (организаций) на территорию военного городка не приняты, территория не ограждена и не охраняется, военной прокуратурой Армавирского гарнизона внесено представление об устранении нарушений закона. <…> Проверкой также выявлены нарушения в деятельности должностных лиц войсковой части 74173 при подготовке и направлении служебных документов. Проверкой установлено, что сторонние организации и личный состав воинской части работы по приведению полосы отчуждения в надлежащее состояние на указанном выше участке не производили и денежные средства не затрачивались».

Вот такая кукуруза.

«Я представляю интересы еще и Ни­колая Маслова в суде, — ​говорит московский адвокат Максим Пашков. — ​Военная прокуратура ответила, что никакого ущерба не было и полтора миллиона никто не тратил. А представителям военной части рекомендовано было больше не врать. Ну и, естественно, коль военная прокуратура такие факты установила, гражданская подергалась, подергалась и отозвала все протесты».

Получается, что Николай Маслов — ​единственный из моих собеседников, кто не подвергается сегодня уголовному преследованию. Конечно, никто из них и подумать не мог, что будет вести постоянную борьбу с силовиками. Да и силовикам, конечно, до этих простых людей нет дела: настоящий предмет интереса — ​земля. Но загвоздка в том, что фермеров от земли оторвать невозможно, а значит, они будут бороться за нее — ​как могут и как умеют.

Да, жест отчаянья, которым стал тракторный марш, заставил говорить о них в Москве. Но в то же время и дал повод для их преследования — ​как политически неблагонадежных, что в «постболотной» России — ​уже приговор. Преследовать же судебно-правоохранительная корпорация на Кубани умеет и любит, делая это со вкусом и выдумкой.

Тут важно понять еще вот что: тракторный марш был акцией, направленной в первую очередь против судей, выносящих, по мнению протестующих, неправомерные решения, направленные на отъем их земли.

У мелких самостоятельных фермеров Краснодарского края два главных оппонента. Первый — ​крупные агрохолдинги, в том числе «Агрокомплекс», которым обросла семья экс-губернатора, а теперь министра сельского хозяйства РФ Александра Ткачева. Правда, фермеры, истории которых я вам рассказала, не попали в сферу его непосредственных интересов — ​там другие потерпевшие. Вторая сила, которая вынудила людей выйти на тракторный марш, — ​судебная корпорация, которая не может не поддержать семьи своих коллег и чиновников, решивших пойти по стопам старшего товарища, добравшегося до Москвы, и создать свои латифундии.

Все просто. Фермеры, такие как Петров или Маслов, пашут сами по себе, а другим повезло родиться на свет близкими или дальними родственниками краевой краснодарской элиты, чьи угодья в масштабах страны, может, и кажутся мелочью, но для Кубани — ​это крупняк. И становятся чиновничьи латифундии крупнее день ото дня, поглощая участки соседей — ​обычных фермеров.

И суды тому в помощь. Все как один фермеры говорят: именно невозможность защитить себя в суде и спровоцировала первый тракторный марш. Не какое-то конкретное дело, а общая масса несправедливости, провозглашенная именем Российской Федерации.

Любой фермер расскажет вам, как устроена судебная система в Краснодарском крае — ​это клан. Вот, например, что писала экс-сенатору Нарусовой фермер Дрюкова: «Судебная деятельность во многом определена жесткой клановой системой, сложившейся в крае. <…> Общественный контроль в виде общественной части Квалификационной коллегии судей демонстративно устранен Законодатель­ным собранием Краснодарского края. Назначение общественников превращено в назначение псевдообщественников, фактически это постоянно преподаватели трех вузов, включая и Университет правосудия в Краснодаре, который <…> создан для переподготовки судебных кадров и прямо связан с судебной системой <…>. Такие назначения производит председатель Законодательного собрания края Бекетов, чья дочь — судья Краснодарского краевого суда, у Курдюка (заместитель) дочь — ​судья Динского райсуда, присматривает за этим Устинов — ​полномочный представитель президента в округе, его племянник Устинов — ​судья Ленинского райсуда г. Краснодара». И так везде — ​дочь, зять, племянник, жена — ​очень тесно переплелась судебная и исполнительная власть Краснодарского края.

Впрочем, наверное, как и везде в России. Только в Краснодарском крае этот процесс формирования нового правящего сословия уперся в тот самый «земельный вопрос» — ​то есть в фермеров.