Сбербанк проиграл «Транснефти» в Арбитражном суде Москвы. Сделка, которая якобы принесла трубопроводной компании убытки в размере 66 миллиардов рублей, признана ничтожной. Важна здесь, впрочем, не сумма, хотя она и впечатляет, а логика судебного решения.

Государственная монополия с многомиллиардными оборотами и штатом, надо полагать, квалифицированных сотрудников, в том числе юристов и финансистов, признана «слабой стороной». То есть такой, которой можно «подсунуть» подписание сделки на невыгодных условиях, пользуясь собственным преимуществом в понимании работы рыночных механизмов. Решение арбитража вызвало солидарную и жесткую реакцию участников рынка. С общим заявлением выступили Ассоциация российских банков, Национальная ассоциация участников фондового рынка и Национальная финансовая ассоциация.

Даже мегарегулятор, Центробанк, обычно занимающий подчеркнуто нейтральную позицию по отношению к корпоративным спорам, в комментариях СМИ заявил, что «складывающаяся судебная практика создает неприемлемые юридические риски <…>, что выразится в свертывании проведения данных операций в российской юрисдикции».

Так что же произошло и почему это так важно для российского финансового рынка?

Сделку, заключенную «Транснефтью», можно описать по-разному. Сама госкомпания в презентации сообщала, что в декабре 2013 года в целях «снижения стоимости обслуживания корпоративных облигаций» «одновременно приобрела барьерный опцион-пут с отлагательным условием и продала барьерный опцион-колл с отлагательным условием на сумму $2 млрд с датой исполнения в сентябре 2015 года».

Опционы (не важно, пут они или колл, есть и другие разновидности) — это производные финансовые инструменты. Вот, например, заняли вы у товарища тысячу долларов с обещанием отдать через год и написали расписку. Это и будет самый что ни на есть опцион. И у вас, и у товарища возникли одинаковые риски. Если через год доллар будет стоить 100 рублей, то вам придется отдавать 100 000, и рублевый убыток будет у вас. А если вдруг курс упадет до 30 рублей, то убыток получит товарищ-заемщик.

Позиция «Транснефти» в судебном заседании, о ходе которого рассказывал «Интерфакс», состояла в том, что сделка была «навязана под видом субсидии», а Сбербанк при заключении договора «неверно сообщил количественные показатели риска». В похожем ключе комментировал для СМИ победу в суде первой инстанции и первый вице-президент «Транснефти» Максим Гришанин: «Мы считаем, что когда банки предлагают клиентам некий продукт, банки должны иметь у себя некий «комплаенс», кому они это могут предлагать. Определенные продукты можно предлагать только банкам и финансовым организаторам». Господин Гришанин не ответил на письменный запрос «Новой газеты», в частности о том, каковы же были специфические риски, которые не позволили специалистам «Транснефти» адекватно оценить условия сделки.

«Получается, что если курс начинает изменяться в невыгодную для компаний сторону, компании могут оспорить эту сделку в суде. Возникает системный риск не только для финансового рынка, но и для всей российской экономики, — говорит в комментарии «Новой газете» Сергей Аврамов, зампред правления BNP Paribas. —Банки будут испытывать опасения при заключении сделок с корпоративными клиентами, даже если уже накоплен положительный опыт сотрудничества. Та же «Транснефть» давно заключает сделки как на российском, так и на мировом срочных рынках. В компании прекрасно осведомлены о тонкостях сделок с производными финансовыми инструментами, поэтому говорить о том, что Сбербанк им что-то навязал или они были некомпетентны в оценке сделки по меньшей мере некорректно».

«Банки хотят не только защитить собственные интересы, но и донести до корпораций, что им необходимо управлять процентными и валютными рисками. Это связано и с вопросами получения фондирования в нужной валюте, и с управлением профилем ликвидности. Компании несут финансовые риски, в идеале они должны передавать управление ими профессиональным игрокам и заниматься своей профильной деятельностью», — отмечает в комментарии «Новой газете» Сергей Корнев, директор департамента финансовых рынков ЮниКредит Банка.

Опрошенные нами эксперты солидарны в том, что существует вероятность сворачивания операций на российском финансовом рынке и переводе их в другие юрисдикции, что противоречит стратегии государства. «Такие судебные решения ставят под сомнение весь регуляторный фундамент, который был построен за прошлые годы для того, чтобы вывести деривативы из офшоров. Сейчас нельзя исключать, что для своего спокойствия банки перенесут заключения деривативов из России в офшорные юрисдикции», — говорит Сергей Аврамов. Сергей Корнев, в свою очередь, указывает, что работа с финансовыми инструментами через офшоры будет создавать юридические и политические риски: «Проводить операции через офшорные компании сейчас не в тренде. С точки зрения политической конъюнктуры это бесперспективно».

То есть государство, с одной стороны, ограничивает возможности для работы в иностранных юрисдикциях, и это можно понять, а с другой стороны, резко ухудшаются условия на российском финансовом рынке. Впрочем, банковское сообщество и регулятор, как следует из их комментариев, рассчитывают, что суд вышестоящей инстанции учтет все эти обстоятельства при вынесении решения.

Руслан Хисанов

«Убытки могут составить до триллиона рублей»

— Не только Сбербанк, но и профессиональные ассоциации, и Центробанк заявили, что в случае создания судебного прецедента по спору с «Транснефтью» российскому рынку производных финансовых инструментов угрожает резкое сокращение числа и объема сделок. Как вы оцениваете объем этого рынка и возможные потери для российской финансовой системы?

— И Центробанк, и мы считаем, что объем валютно-процентных операций составляет около 200 миллиардов долларов. Это объективные цифры. По нашим оценкам, только для банковской системы, в случае если все сделки начнут оспариваться с временным лагом три года, это может нанести ущерб от 600 миллиардов до триллиона рублей. И это только прямые убытки, не говоря уже о том, что подобные операции просто перестанут совершаться.

— Объясните, пожалуйста, для наших читателей, чем это чревато для российских компаний?

— Например, если крупная компания захочет захеджировать нефть, золото или просто свою валютную выручку, она не сможет этого сделать. Финансовые компании, банки просто не будут заключать с ней договор. Поэтому если такую сделку можно будет признать ничтожной через суд — кому это будет нужно?

— Банкам придется переводить часть финансовой деятельности на зарубежные площадки? Насколько это дорого и сложно?

— Дело даже не в цене. Это неудобно клиентам, которые работают по нормам российского права, совершают сделки в нашей юрисдикции. Их искусственно подводят к единственной альтернативе: заключению сделок на других международных площадках, например, в Лондоне. Это ставит под сомнение проект по созданию международного финансового центра в нашей стране. Плюс многие компании просто не смогут заключать сделки на западных площадках, потому что на данный момент находятся под международными санкциями.

— Придется ли самому Сбербанку в этом случае менять стратегию ведения бизнеса на рынке производных финансовых инструментов и взаимодействия с его участниками и со своими клиентами?

— Мы крупный банк, который помогает своим клиентам хеджировать свои позиции. И в негативном сценарии, мы, конечно, пересмотрим свою стратегию. Но мы рассчитываем на то, что выиграем в вышестоящей инстанции, и этот вопрос будет снят.

— Можно ли сказать, что в данном случае страновые риски, связанные с работой судебной системы, оказались даже выше, чем собственно финансовые риски, вызванные колебаниями валютных курсов?

— Да, сыграли юридические страновые риски. Для иностранных участников — это все непонятно. Они резко сократили объем операций и сейчас наблюдают, что будет происходить дальше.

— И уходить с нашего рынка?

— При сложившихся обстоятельствах недооценивать такую вероятность недальновидно.