На вершине мира стоят семеро детей. Три девочки и четыре мальчика. Переглядываются, улыбаются, пихают друг друга.

Мир взрослеет? Или наша планета все-таки игрушечный шарик?

Стартовали они с российской ледовой базы «Барнео» — семеро школьников во главе с известным путешественником Матвеем Шпаро (сыном) прошли на лыжах по дрейфующим льдам сто километров и достигли цели — Северного полюса. Вот стоят теперь.

Вокруг них — ледяная поверхность Северного Ледовитого океана, причудливо исполосованная свежими черными трещинами, серыми, уже затянувшимися нежным тонким ледком и белыми рубцами старых разломов. И эти льды — во все стороны, вплоть до горизонта, который здесь не прямая линия, нет, он выпуклый. Отсюда ясно видно, что Земля круглая.

А на самом верху стоят они — юные полярники. Как вам такая картина мира?

За десять последних лет Дмитрий Игоревич Шпаро (отец) отправил на Северный полюс 63 ребенка из разных уголков России. Зачем? «Важно показать, что человек может, — говорит он. — И речь не об этих конкретных детях, точнее, не только о них. Речь идет о сотнях тысяч ребят, у которых должны быть свои мечты и свои полюса. И дети должны верить, что мечты — сбываются».

Что изменилось после того, как они там побывали? Ну мир-то от этого не перевернулся. Северный полюс так и остался наверху, а Южный — внизу. По крайней мере, именно так обычно изображено на географических картах, которые вешают на стены. Перевернулось ли что-нибудь внутри у этих ребятишек?

Иногда я захожу в клуб «Приключение», и мы с его директором Шпаро-старшим едим суп и разговариваем. И вот за последним нашим обедом, когда он уверял меня, что после покорения полюса у любого ребенка происходит большой качественный скачок, вдруг его осенило, что как раз сейчас в Москве гостит сибиряк Никита Некрасов. «Роскошный человек, но страшно стеснительный. Может, тебе повезет, и он разговорится».

Три года назад среди семерых счастливчиков на Северном полюсе стоял 16-летний мальчик Никита. Когда он сейчас прочтет это слово — «мальчик», то улыбнется: в детском доме они с пацанами с малолетства называли друг друга «мужиками».

В этот же вечер мы уже пьем с Никитой чай и заедаем знакомство пирогами с капустой. Никита действительно застенчив, но, в общем, все рассказывает. Родители, говорит, «пили и чудили». Отец умер, когда Никите было 4 года, а мать вскоре пропала без вести. В 5 лет он уже был в детском доме.

Хорошо помнит, как тренер по туризму вызвал его и Тимура прямо с урока русского и сообщил, что они могут попасть в экспедицию на Северный полюс. «У меня прям челюсть отвисла!» И вот два лучших друга, не разлей вода, поехали в Москву (там они впервые попробовали еду из «Макдоналдса», и у обоих заболели животы), а потом в Карелию — в отборочный лыжный поход.

Затем вернулись домой, в Сибирь, и Никита страшно волновался: кого выберут. И каждый день тренировался. Хоть 15 минут свободных было — брал лыжи в охапку и бежал на стадион. Через месяц сообщили, что выбрали Никиту. «Наша дружба с Тимуром от этого хуже не стала. Мы с ним уже 12 лет вместе. Конечно, оба расстроились, ныли, если честно. Но Тимыча потом отправили на Эльбрус, там ему понравилось, говорил, ел там от души. Так что все в порядке».

Про саму экспедицию Никита рассказывает меньше — устал, наверное: столько пришлось ему в свое время давать интервью. Ну про большую полынью вспомнил, через которую переплавлялись около четырех часов. Про пургу, когда ему пол-лица снегом залепило: «Одним глазом смотрел, как циклоп». И очень яркое впечатление — как пекли блинчики. Если вспомнить, что происходило это на льду Северного Ледовитого океана, то восторг Никиты понятен.

Достигнув Северного полюса, они три дня ждали вертолета — была непогода. И Никита переживал, что они не успеют на встречу с Путиным. «Это моя мечта с детства была — с президентом встретиться. Это с тех пор, как я, маленький, увидел его по телевизору: он был где-то на горнолыжной базе и общался с детьми…» Успели.

А в родном городе его ожидала настоящая пресс-конференция. «И я осознал, что не умею говорить. Свои мысли выразить не могу. Мне кажется, мне надо свой уровень поднимать. Пересматривал потом свои интервью и думал: блин, что ты несешь! Я вроде и говорил свои мысли, но они были немного вроде не те, что я хотел сказать».

П осле Северного полюса Никита совершил три необычных поступка.

Первое. В детдоме он ходил в кружок по танцам, и ему это было очень по душе. И вот он решил идти дальше. И будучи уже 17-летним, пришел во дворец культуры и попросился в профессиональный коллектив. Шансов у него было мало, он это понимал, — но его взяли! А через год он уже вошел в состав и ездил с ними на гастроли. В ансамбле сказали, что это уникальный случай в их истории.

Второе. За полюс губернатор наградил его поездкой в Грецию. Это были счастливые две недели! Только одно «но» — когда Никита пошел на базар и попытался объяснить, что ему нужно, его никто не понял. «И меня зацепило. Я решил: я должен выучить язык. Я хочу человеком мира стать, все объездить, посмотреть, со всеми пообщаться — вот моя мечта». Вернувшись, он подошел к тренеру и попросил помочь ему в этом, но у детдома такой возможности не было. И вдруг им позвонила какая-то женщина: «Вы бы не хотели дать нам одного ребенка, чтоб он бесплатно учил английский на наших курсах?» И Никита начал учить английский.

Да уж. В жизни ведь так: ты делаешь шаг ей навстречу — и она тебе отвечает взаимностью. Мы просто забываем про первый шаг.

И третье. Как и многие мальчишки из его класса, как его лучший друг Тимур, Никита собирался идти в военные. «Ну потому что я в кадетских классах учился, военные говорили всегда, что это хорошо. Именно говорили. Не моя была инициатива. Мне ее расписали, я прислушался, мне понравилось. Но потом, после Северного полюса, получилось так, что я понял, что военные — это люди, которые постоянно исполняют приказы, как сказали — так и будешь делать. И еще — они невыездные. Я подумал: нет, я хочу путешествовать, у меня столько задумок, я хочу развиваться. Чему там в армии учат? Не знаю даже. Маршировать я умею. А еще чему? Короче, отказался от этой мысли».

Н икита долго не мог выбрать будущую профессию. Хотел, чтобы «было по душе и чтобы людям пользу приносить». «После Северного полюса на меня в детдоме внимания еще больше стали обращать — ну, мол, все на тебя смотрят, ты надежда какая-то…» Скорее всего, не только ответственность перед другими не давала Никите покоя. Думаю, когда узнаешь, что невозможное возможно, обостряется ответственность перед самим собой.

В итоге поступил на юридический в Томский университет. «У меня мечта была: я думал, что потом, когда закончу, всем своим детдомовским друзьям обязательно помогу с квартирами. Ну потому что государство тебе обязано дать жилье, когда ты выходишь из детдома. И все дети ждут. Заканчивают университет, у некоторых уже свои семьи, а им до сих пор не дают квартиру. Тогда те, у кого финансы есть, нанимают юриста и начинают борьбу. И вот моя идея: стану юристом и помогу всем своим друзьям, денег буду брать немного».

Но уже в середине первого курса Никита приуныл. «Подумал: что за тусклые краски в моей жизни появились? Раньше я то на соревнования ехал, то на выступление, то в поход. А тут — никуда. Сидишь на лекциях и думаешь: для чего это надо? Сначала такое образование, потом такая же работа — будешь сидеть, бумажки заполнять. Это же вообще все не про меня! Я до сих пор не решил: а может, с танцами свою жизнь связать? Ну потому что мне реально это нравится, и у меня получается. Я от танцев не устаю совершенно. Я бы жил в зале!»

У Никиты есть родственники, но он признался мне, что не чувствует с ними близости. А вот те, с кем прожил свое детдомовское детство, стали родными. Как Тимур. Или как трое его учителей: тренер по туризму Неугодников, по рукопашному бою Матмуратов и по танцам Ляпин. «Они мне отца заменили, можно сказать. Были для меня идеалами. Вот ОНИ меня вырастили, я к НИМ ближе. У НИХ, если что, буду просить совета. Хотя бабушке тоже спасибо. Пока я в детдоме был, она постоянно приходила по выходным. У нее тоже душа болела».

И под конец Никита меня совсем огорошил: «Я рад, что оказался в детском доме. Потому что у меня бы не было таких возможностей и столько друзей, которые сейчас есть. Думаю, если бы я жил с бабушкой, из меня бы вышел какой-нибудь маменькин сынок. Самостоятельность — вот это мне дал детский дом. А полюс дал мне смелость. Дерзнуть на то, на что раньше не хватало духу».

Когда же я узнала, что сейчас он в Москве, потому что подал документы на визу в Ирландию, — едет туда на месяц учить английский язык (деньги на это он сэкономил со своей стипендии), я даже и не удивилась. После всего вышеуслышанного-то. Я уже понимала, что полечу в Сибирь.

И так, Никита улетел в Ирландию, а я в его родной Новокузнецк — посмотреть, откуда есть пошел такой замечательный парень, ну или «мужик», если по-детдомовски. Ехала я в этот детский дом, и после Никитиных рассказов он мне казался загадочнее самого Северного полюса.

Ведь что ты думаешь о том, чего не знаешь? Ну у тебя есть какие-то представления. Иногда это чистые стереотипы. Как я себе представляла детский дом? Облезлые стены, в них живут грустные дети и работают усталые тети. Мрачная, безрадостная картина. И выпускники, которые не умеют чистить картошку и часто пропадают во взрослой жизни. Никитины слова перевернули эту мою картину. Я даже была готова перечеркнуть все свои стереотипы, но первое, что сделал при нашей встрече директор детского дома Неугодников, — это охладил мой пыл словами «дыма без огня не бывает». Ему виднее.

Тем не менее новокузнецкий детский дом-школа № 95 под названием «Дом детства» совершенно необычный — это сразу стало понятно даже такому новичку, как я. Он один такой на всю область — большой и экспериментальный, где дети с младенчества и до выпускного бала, в нем и своя школа, и спортзалы, и бассейн, и даже тир и скалодромом. Мне, конечно, показали все… Но не наличие скалодрома приворожило меня, а то, что тут работают совершенно человеческие люди. Я бы и не догадалась, что я в детдоме, если бы не глаза детей… Ищущие и вопрошающие. Домашние дети так на незнакомых взрослых не смотрят.

Я рослав Викторович Неугодников, Никитин тренер по туризму, никогда не думал, что будет работать в детдоме, но, окончив в 22 года пединститут, попал сюда на должность воспитателя. Сейчас ему 38, он уже два с половиной года как директор и уже один раз получил по шапке от вышестоящего начальства. «Вы что там с детьми делаете?!» — кричали на него. Оказалось, что старшеклассники один за другим стали писать заявления: прошу, мол, меня не отдавать ни в какую приемную семью… «А я ничего не делал. Я не знал, — объясняет Неугодников. — Просто вышло новое постановление, и детей стали «ставить на семейное устройство». С ними начали работу, расспрашивали про ближайших родственников… Вот дети и написали в заявлениях: не надо!» «Потому что я хочу закончить здесь школу, поступить в вуз. Здесь у меня есть шансы сдать вступительный», — так пишут дети.

Шпаро-старший разговаривал с Неугодниковым лишь раз, и то по телефону, но сразу понял, что имеет дело с единомышленником: «Его философия мне не то что понятна — она для меня почти осязаема». Вот что Неугодников сказал тогда Шпаро: «В первый год работы я повел свой шестой класс в поход. Это были самые обычные дети. Кто-то кому-то нравился, а некоторые с трудом могли находиться рядом: вредного Гену не понимал спокойный и вдумчивый Вася. Это были осенние каникулы — холодное и сырое межсезонье, дождь, снег… Все промокли, поэтому весь вечер сушили одежду у костра. Обувь Гены упала, а Вася, заметив это, подошел и молча поправил ее. С такой заботы друг о друге начинаются добрые дела, которые потом остаются в памяти, изменяют душу ребенка. Ради этого и надо ходить в походы».

А Никита мне рассказывал, как на пути к Северному полюсу помогал Ахурамазду, глухому мальчишке из Сургута, когда тот отморозил руки. Кроме того, за время путешествия он научился у своего нового друга языку жестов. И когда они были у президента в Кремле, Никита уже свободно общался, по буквам составляя пальцами предложения, и Ахурамазд все понимал.

«До этого у меня было к таким людям отношение — с жалостью. А сейчас я понимаю, что такие дети способны на большее. Если им дать возможности — помочь, рассказать, что есть что-то такое, — то они способны делать все то же, что и мы… Это изменилось во мне точно», — сказал Никита о глухонемом Ахурамазде. То же самое, наверное, мог бы сказать домашний Ахурамазд о детдомовце Никите.

В классе Никиты было 13 человек, 9 из них поступили в вузы. Класс такой хороший? «Нет, — отвечает Неугодников, — дети они все одинаковые: среда одна и та же, наследственность одна и та же. Просто с ними работали. Стал бы Никитин одноклассник Артем Коновалов чемпионом России по рукопашному бою и мастером спорта, не будь тренера Матмуратова, который взял их с 6-го класса и довел до выпуска? Попал бы сам Никита на Северный полюс, если б не пошел в пятом классе в свой первый поход с тренером Ляпиным?»

И все же, при всех равных, Неугодников скажет, что Никита — случай нетипичный. И хронологически нетипичность эта проявилась в нем после Северного полюса. Помните, он сам сказал, что главное последствие той экспедиции — появившаяся в нем смелость дерзнуть. Вот отсюда и курсы английского, и танцы в профессиональном коллективе, и выбор профессии. Все пошло не так, как было предопределено. Я поговорила со многими его учителями и воспитателями. Все описывают Никиту как очень целеустремленного, ответственного, даже упертого. И еще все говорят: скромный. Причем отмечают, что после Северного полюса он даже скромнее стал.

О том, что Никита был на Северном полюсе, руководители шоу-балета «Аура» Вадим Клишенко и Анна Константинова услышали от меня впервые. За год парень ни разу этим не похвастался! Хотя, как признался мне в Москве, вспоминал это событие своей жизни каждый день.

Поначалу Никите у них было очень тяжело. «Мы все-таки шоу-балет, мы работаем на базе классического танца, у нас много линий ровных, мы равняем руки, спины, ноги, — объясняет Вадим. — Он до этого танцевал только хип-хоп — это приземленный танец, угловатый, свободный, уличный. А у нас большие прыжки, поддержки, вращения… Но этот мальчишка меня удивил. Мы стали замечать: он на заднике толчется все время, смотрит за нами и тренируется. Сам! Отдельно внимания ему никто не уделял, просто нет у нас такой возможности. Уже все давно из зала ушли, уже полдесятого вечера, я ухожу домой, а он еще в зале — отрабатывает то, что у него не получается».

«Он прыгал!» — восклицает Анна. «Да! — подхватывает Вадим. — Во время прыжка важно работать стопой. А он после хип-хопа не понимал, как это». — «Не хватало ему координации. И он приходил и перед этим зеркалом прыгал, прыгал…» — «Сколько он прыжков сделал?! Тысячи, миллионы… И он научился!» Через какое-то время они увидели, что он уже хорошо танцует, и стали вставлять его в номера, брать на гастроли.

«К огда мы пошли в первый лыжный поход, бабушка его не отпускала, — вспоминает Ярослав Викторович. — Звонила мне и говорила в резких тонах: «Это что за необходимость зимой идти в поход?! У вас там что — изба есть?» — «Вы не переживайте, избы нет, у нас палатка». — «Что такое палатка? Это тряпка!» — «Да, тряпка, но хорошая тряпка — с печкой, там тепло». — «Нет, я запрещаю!»

Тогда директором детдома была Галина Станиславовна Епонешникова, и она тоже до сих пор помнит тот спор с Никитиной бабушкой. «Она писала жалобу губернатору на меня, что я его в зимний поход отпустила. Мол, издеваюсь над ребенком! На каких основаниях! Пришлось прибегнуть к последнему доводу (я его применяю только в крайних случаях). Спрашиваю: «А вы кто такая?» — «Бабушка!» — «А я законный представитель ребенка, который за него сегодня несет ответственность».

В общем, Никита все равно пошел. Потом у него были походы и третьей, и четвертой категории сложности. А потом, как вы помните, Северный полюс. «Бабушка больше не запрещала, но и не звонила больше, чтоб хоть спасибо сказать, что в свое время мы его взяли», — вздыхает Неугодников.

Никитины дед с бабушкой (по отцу) живут на окраине Новокузнецка в большом панельном доме. Дед 43 года отработал на металлургическом комбинате прокатчиком: «Болванки идут, тонны раскаленные… и под прессы — раз, раз, бляха-муха. Отшлепает и — на прокат. Рельсы там… Россию снабжали». У бабушки 40 лет трудового стажа — работала и водителем трамвая, и страховым агентом, и на машзаводе… Теперь деду с бабкой по 80 лет. «А тут тромб отвалился в ногу. Ох… третий месяц болею, скорая не едет: мы, говорят, не ездим к старикам. И сердчишко у меня забарахлило», — жалуется бабушка.

Дед достает огромную связку Никитиных медалей, с удовольствием взвешивает их рукой. Так и позвякивает ими все время, пока говорим. «Маленький был, не парень — золото. До 10-го класса. А в 11-м как выпрягся — стал не такой. Одурел со своими танцами», — это бабушка. Дед соглашается: «Дедовским методам перестал подчиняться. Я, говорит, большой, сам соображаю. Ну правильно».

Бабушка рассказывает, как все так получилось: «Мать его убили, отец (сын наш) отравился, Никита остался бесхозный. Они там водку пили, спирт пили, черт знает что пили — вот и отравился… 31 год был. Только жить! Такой парень был симпатичный, девки за ним прямо…» «А с матерью что случилось?» — спрашиваю. «Ой, там история такая, — это дед. — Пили-пили они, значит, а в то время ширмачи-то были, квартиры отбирали, искали, кто старый, кто пьет, и отбирали. Еще хлеще напоют, дадут подписать. И все». «Мать как запила, как загуляла — это после смерти сына-то нашего — ничем ее не унять, — это бабушка. — Ну и отобрали у нее квартиру-то. Двухкомнатная была. А самой ей, матери Никитиной, башку оторвали, наверное».

«Если бы не мы, Никитки бы живого не было. Какие скопища пьяные там скапливались, у матери-то его! В детсад его отведут, а из детсада забирать некому, с детсада звонят нам: куда ребенка девать? Я им говорю: оставьте со сторожем. Сама все бросаю и бегу туда. Сколько раз так было. Потом в один вечер звонит сам он мне (пяти лет еще не было ему, а номер знал наш): «Баба, я еще не ел, мамы нет дома». Я приехала, рубахи его все собрала, что там было, и всё — увезла. А куда? Сама прибаливаю, 60 с лишним лет. Ну и куда его девать? Вот в детдом отдали. Но мы его из поля зрения не выпускали. У нас тут где какая ягодка поспеет в саду — первую ягодку сразу везу ему. Все мы его любим, мы его не откидываем, жалеем. Говорю: не путайся с девками, закрутят голову. Вот кончи институт — потом женись».

К детдому бабушка относится враждебно: «С квартирой его намучилась. В детдоме-то они Никитку запутали-опутали. Состряпали ему какие-то бумаги. Говорят: мы его поставили на очередь. А зять у меня мужик грамотный. Написал бумагу губернатору. Хотела еще написать на Первый канал, а потом думаю: заканчивает 11-й класс, экзамены, поступать надо, думаю, не дай бог, засерут ему мозги, не поступит еще. Отступилась».

Круглых сирот, таких как Никита и Тимур, в детдоме меньшинство, процентов 90 — это дети, оставшиеся без попечения родителей, то есть лишенных прав, как правило, из-за алкоголизма или наркомании. У сотрудников детдома есть неписаный закон: никогда нельзя плохо говорить о родителях. Даже если сами дети против них. «Мы их в этом не поддерживаем, — говорит Галина Станиславовна. — Мы говорим: мама оступилась, надо понять, принять, простить, а может, даже помочь — только ты и можешь это сделать».

Н а протяжении 15 лет новокузнецкий «Дом детства» отслеживает судьбы выпускников. Статистика такова: 76% успешны в социуме (то есть у них есть работа, семья, образование, профессия, они не пьют, не потерялись в этом мире), а 24%, к сожалению, уходят туда, откуда в свое время были изъяты, некоторые безвозвратно.

Самый дорогой для меня момент случился в конце — когда мне уже все показали, все рассказали и как будто забыли про меня и заговорили по душам. Сидели бывший директор и нынешний и вспоминали Пашку.

Его привели в 3-й класс в 14 лет, он не умел ни читать, ни считать. Рассказал, почему. Пока мать была жива, он в школу как-то ходил, а после ее смерти старшая сестра вышла замуж, и муж сестры постоянно выгонял Пашку из квартиры. Мальчишка связался с плохой компанией старших пацанов, они снимали с машин колеса и продавали, он как самый маленький стоял на шухере.

«Мы научили его читать, писать, — рассказывает Галина Станиславовна. — Все лето он тут сказки для дошкольников читал. До 7-го класса мы его как-то, по индивидуальной программе, перешагивая, доучили. А в 7-м — экзамены (тогда у нас училище еще работало с выпускниками 7-х классов). Никогда не забуду. Пришел специалист отдела образования. Экзамен по истории. Она сидит серьезная. Он читает билет. Читает, читает. Она: «Ты чего читаешь-то? Ты уже пиши ответ!» А он его прочитать-то толком не может — там длинный серьезный вопрос. Я подсаживаюсь к ней: «Тамара Васильевна, давайте я вам расскажу про Пашку». Я ей рассказываю, она слезы утирает, потом подходит к нему, целует его в макушку и говорит: «Я думаю, ты хороший парень, Паша. Скажи, кто там в этом сражении главный герой был?» — «Кутузов», — говорит Пашка. — «А как он выглядел?» — «У него повязка, как у бандита, была». Вот и все, что он смог. И слава богу».

Через 2,5 года он получил специальность разнорабочего на стройке. После выпуска нечаянно встретился со своим отчимом, который, как он помнил, часто избивал мать. Отчим предложил выпить… Выпили, слово за слово — и он палкой избивает отчима. Всё. Пошел по малолетке.

«Мне настолько было его жалко — я даже в тюрьму к нему ездила, — говорит Галина Станиславовна. — Они мне сначала: «Конфеты все разверните!» Но когда поняли, что директор детдома приехала с подарками к своему выпускнику, то пропустили. Ждали мы его из колонии… Но он прямо на выходе еще что-то натворил и пошел по взрослой. А потом вышел из взрослой и женщину убил по пьянке. И сегодня ему, наверное, лет 26–27, он иногда звонит, письма пишет нам — больше некому. Ему еще долго сидеть. И с этим мы ничего не сделаем…»

Помолчали. Потом заговорил Ярослав Викторович: «Его сломали тогда в детстве. Он сдержанный, но он полностью сам в себе, а снаружи броня. Он как та собака побитая, но хорошая большая сильная собака. Он озлобленность свою на нас не выливал, на детишек не выливал, все держал внутри, копил, а алкоголь давал выход этому». «Прокурор на суде начала на него наезжать: «Что бы там этот отчим ни делал с мамой, но все-таки он тебя воспитывал, а ты такой-сякой», — продолжает Галина Станиславовна. — А он встал и говорит: «А что вы хотите, я впервые услышал доброе слово в 14 лет в детдоме: меня погладили по голове и назвали сынок». Да, в 14 — это уже была сформированная личность. И тем не менее он же подчинялся нашим правилам, старался». Ярослав Викторович кивает: «Да, на самом деле ему очень хотелось жить по-человечески, просто у него не получалось. Это как правшу пытаться научить писать левой рукой».

Никита мне признался: «Если честно, я до сих пор не понимаю, как это — воспитывать не своих детей. Это полжизни ведь на работе отдавать. А потом все уходят. Кто-то забывает. Вот я, например, не часто пишу…»

Вот тебе, Никита, ответ от Галины Станиславовны: «Невозможно от родного ребенка отстраниться. Особенно если его принесли сюда еще младенцем… Вольно или невольно отслеживаем его судьбу. И если он появляется где-то на горизонте — это приятно сердцу. Вот Никита на Новый год приезжал. Смотрю: из-за косяка чуб выглядывает. Лица-то не видно. Думаю: кто? Потом — один глаз появляется. Ну ведь Никитка же! Солнце мое! Вот он зашел. Сдержанный. Гордится тем, что такой взрослый, самостоятельный. В сердце все зашевелилось». Понял? Вы не чужие — вы родные.

В Новосибирске учатся три Никитиных одноклассника. Здесь же теперь живут оба их тренера.

Александру Матмуратову, на дне рождения которого эти мальчишки поднимали тост со словами «вы нам как отец», всего-то 27 лет, а когда он пришел работать в детдом, ему было 20. На тот момент он уже был мастером спорта международного класса, и его тут же взяли тренером по рукопашному бою. «Им тогда было лет по 12–13, и ажиотаж там бешеный был — до этого у них в детдоме ничего такого не было», — вспоминает Матмуратов.

Два с половиной года назад Матмуратов перебрался в Новосибирск, но продолжал на каждые выходные, на машине, по четыре часа в дороге в один конец, ездить в Новокузнецк, чтобы тренировать своих мальчишек. И так два года. «Потому что я взял класс и поставил цель довести его до выпуска. И все мои ребята выполнили КМС, двое стали мастерами спорта, а Артем Коновалов стал чемпионом России среди взрослых!»

Дождался, когда Артем и Тимур поступили в Новосибирский военный институт, и всё — больше не ездит. «Никита тоже хотел идти в военные, и у него очень хорошие шансы были, но… каждый выбирает свою дорогу. Никита был слишком разносторонний. Я им говорил, что им будет не привыкать здесь: что в детдоме, что в армии — разницы особой нет. Это очень престижно. Плюс — тебя кормят, поят, одевают и стипендия 20 тысяч. Плюс выходишь — офицером становишься, квартиру получаешь, зарплата хорошая».

Матмуратов говорит, что Артем и Тимур у него здесь «под присмотром». Когда ребята уходят в увольнение, приезжают к нему, иногда с ночевкой. «Дети почему ко мне так привязались еще? Потому что я с ними в парах стоял, тренировался. Они меня бить могли! Они за меня болеют, следят за моими выступлениями. Знаю, что каждый бой по телевизору смотрят, не спят».

Спрашиваю, почему он уехал из Новокузнецка. «Мне предложили лучшие условия. Знаете, сколько тренер там получает? Ставка — семь тысяч. Это для меня было чисто хобби. Я эти деньги на бензин прожигал. Воспитатели, конечно, побольше получают — 20—25 тысяч. Меня в детдоме все устраивало и город мне мой нравится. Но семью так не прокормишь. Молодому парню такие деньги зарабатывать — это не дело, конечно. Я сейчас только за ипотеку плачу 23 тысячи».

Сейчас Александр тренирует детей домашних, и все время детдомовских ставит им в пример. Конечно, он по ним скучает.

М атмуратов очень серьезный, даже суровый на вид, бойцу его уровня этот вид к лицу. А Ляпин, наоборот, улыбчивый, добродушный. В детдом пришел работать в 22 года, сейчас ему 30. И кем только он не работал — офицером-воспитателем в кадетском классе, учителем физкультуры, вел секцию баскетбола, водил их в походы, занимался с ними пожарно-прикладным спортом… «Мне нравилось, что называется, «возиться» с ними — даже не важно, чем мы занимались». Именно Станислав Ляпин сводил ребят в их первый поход. Им тогда всего по 10—11 лет было.

А еще ему самому страшно нравилось танцевать — и вот он уже ведет танцевальный кружок. Брейк, хип-хоп… Они и сами не поняли, как дошли до общероссийских конкурсов. «Вот так вот — ни с того ни с сего, на энтузиазме. Последнее, что мы с ними выигрывали, — это всероссийский конкурс «Самая танцевальная школа» в Томске, заняли 3-е место».

Все шло хорошо. Ляпин работал в детдоме на две с лишним ставки и был всем доволен. Но два года назад он все-таки тоже переехал в Новосибирск. Говорит, что поехал не за деньгами, объясняет тем, что здесь для его ребенка больше перспектив. «Главный удар приходился на жену. Я с работы обычно уезжал не раньше десяти. А когда у меня родился сын, я через несколько дней повез ребят в Томск на международный чемпионат. Вернулись оттуда — и сразу во Владивосток, на российские соревнования… Жена понимала, но ей было тяжело».

В Новосибирске в первую очередь Ляпин объехал детские дома: «Мне это ближе, я тут как рыба в воде». На тот момент у него уже была 14-я высшая педагогическая категория, плюс несколько методик. Но во всех детдомах ему сказали: извините, вы нам не подходите. В итоге Ляпин устроился в Центр доктора Бубновского. Услышав это, я была в шоке. Так часто слышу жалобы, что в школах мало учителей-мужчин, а тут молодой яркий преподаватель хочет работать не в школе даже — в детдоме, а его не берут!

«Я очень рад, что узнал их, — улыбается Ляпин. — Так ребятам и говорю: мне посчастливилось познакомиться с вами».

А мне повезло, что лучшего Никитиного друга отпустили на очередные сборы, и поэтому мы смогли встретиться, а то там, в военном институте, со свиданиями все строго. Тимур серьезный и очень спортивный. Периодически морщится и трогает плечо — выбил недавно на тренировке. Спрашиваю, нравится ли учиться в военном. «Конечно, тяжело. Но зато перспектива». — «Какая?» — «Ну мне вообще дальше думать не надо. Я отучился — лейтенанта получаю, дальше иду в отряд по распределению, там зарплата, всё. Там я потом командир взвода. Карьерный рост. Через несколько лет — уже капитан…»

Появились у Тимура и новые наставники, на которых ему бы хотелось быть похожим. «У нас офицер есть — краповый берет. Это человек-машина. Такой здоровый, работяга, почти не улыбается. И вот приезжала к нам в летний лагерь репортерша, и по ней было видно, что она в него влюбилась, ну реально! У него такая форма красивая, берет этот красный, и она с ним постоянно ходила, он ей все рассказывал… А он такой суровый, жесткий, перед ним все всё делают добросовестно, потому что иначе он нас «качать» будет всю ночь — то есть отжиматься будем. Я однажды чуть не умер: две тренировки за день, думал, лишь бы до кровати доползти, а тут еще до четырех «качались». Наутро встать не смог. Там подъем в 6 утра — меня сосед разбудил».

«И что, этот берет вас уважает?» — спрашиваю. — «Да! Мы с ним поговорили в первый раз, он понял, что у меня интеллект есть: я ведь почти не учился, все время на сборах был, а сессию нормально закрыл. А у нас есть «шерстяные» пацаны — за них там всё порешали… Они пальцы гнут, выпендриваются. А мы с Тёмычем ходим на сборы, выигрываем соревнования. Мы победы приносим, мы поднимаем авторитет взвода. И этот краповый берет — он нас постоянно хвалит, в пример ставит».

Только не нравится Тимуру, что рота у них слабая: «Я больше всех подтягиваюсь. И вот сессию сдавали — я пробежал лучше всех, хотя я такой малой. Я силу свою почувствовал. У нас там один полковник — очень жесткий мужик, боксер бывший, отбитый на голову, ему все равно. Он нас так «качал»! Бегали с ним, отжимались, прыгали — ужас как много. Он требовательный. И вот он ко мне тоже уважительно относится. А всяких хлюпиков… (Тимур изображает удар) он их не любит. Просто ты потом придешь служить в войска, ты должен быть сильным. Если ты будешь хлюпиком, то тебя подчиненные съедят. Там ведь тоже мужики. Командир должен быть всегда примером. Должен быть сильнее, быстрее. Этот полковник — он знает, что нас ждет в войсках, он нас к этому готовит».

Спросила, не теряет ли связь с Никитой. «Нет, мы с Никитосом столько прошли всего. Сейчас переписываемся втихаря. Вообще, в армии смартфоном нельзя пользоваться, только звонилкой. Заберут — это еще ладно. Было, что офицер телефоны эти гнул, к дереву айфоны за 60 тысяч прибивал, потому что это нельзя — это приказ начальника института». — «И что Никита тебе пишет?» — «Сейчас про Ирландию… Он все найти себя не может».

Я-то из Сибири вернулась, а Никита из Ирландии — нет. Созвонились. Рассказал, что да как. В группе он там самый младший, остальные все — бразильцы. Познакомился с директором школы: «И оказалось, у нас истории похожи. Он из Сингапура, рос в школе-интернате при церкви. Может, поэтому он ко мне…» В общем, директор предложил ему продлить визу. Теперь Никита вместо месяца проведет там целых восемь. И уж точно английский выучит. А когда директор узнал, что Никита любит танцевать, то специально для него пригласил в школу преподавателя — уже через два занятия (бесплатных, конечно) наш парень освоил ирландский танец!

В 1908 году на Северный полюс впервые ступила нога человека. Это была нога знаменитого американского полярного исследователя Фредерика Кука. А также ноги его спутников — эскимосов Этукишука и Авелы. И пока Кук в глубине души ликовал, последние были страшно разочарованы: что же в этом месте такого? и где Большой Гвоздь?

Северный полюс — это воображение. Это то, что ты можешь дать сам себе. Это творчество. Твори!

Воткни в снег лыжную палку и потрись спиной о земную ось.

Закрой глаза и представь: ты в точке, куда сходятся меридианы. Времени нет! Выбирай любое: хочешь московское, хочешь японское, хочешь венесуэльское.

Открой глаза. Тебе показалось, что ты в центре плоской ледяной пустыни? Нет, ты на макушке планеты. Не отрываясь от земли, выше подняться некуда. И эта макушка — не вершина скалы, а плавучая льдина.

Ну спустись на землю, потри нос — не отваливается еще? Ты на абсолютном севере. Нет больше юга, запада и востока. Перед тобой, справа, слева и позади тебя, — север.

Хочешь совершить кругосветное путешествие? Пройдись вокруг своей лыжной палки.

Когда вы отчаетесь или подумаете, что у вас что-то не получится, вспомните этого мальчишку, который потоптался там, наверху. Закройте глаза и представьте эту картину. Переступите с ноги на ногу для пущей самоубедительности.

Или вот такое нарисуйте в своем воображении: темный пустой зал и подросток, который прыгает, прыгает и прыгает перед большими зе[]()ркалами.

А затем — откройте глаза и делайте свое дело. Но постарайтесь, как говорит Никита, делать его с душой, даже можно, как говорит он же, со страстью.

Фото из личного архива Н. Некрасова