Они нас бросили и сбежали

ДжонниКамалу 17 лет. Высокого роста, с большими оттопыренными ушами, коротко подстриженный и без намека на щетину, он стоит вместе со мной у лагеря для христианских беженцев «Анкава 2», расположенного в Эрбиле — столице Иракского Курдистана. Мы ждем священника. Это главный человек в лагере, и только он может разрешить нам войти в ворота, которые стерегут курдские солдаты. Джонни знает английский и работает моим переводчиком и гидом. Он — православный араб, который очень любит Россию, русскую армию и президента Владимира Путина. Телефон молодого иракца набит соответствующими картинками. «Это же святой Георгий, правильно? Я хочу набить себе татуировку с ним», — говорит он. А еще Джонни беженец. Ему с родственниками пришлось покинуть родной город Бартелла (город на севере Ирака), спасаясь от ИГИЛ.

— Я зол на армию Ирака, что они нас бросили и сбежали, — признается мне Джонни. — Все сбежали, пешмерга (курдские войска. — Ред.) сбежали. Как же так? Я ведь гражданин Ирака! На кого же можно рассчитывать?

Джонни и семья бежали из дома утром 6 августа 2014 года. В тот день там была паника: Бартелла населен католиками и православными, и все прекрасно понимали, какая участь их ждет, когда ИГ войдет в город.

В Эрбиле девять месяцев семье Джонни пришлось жить на втором этаже пустого недостроенного здания. Теперь Камалам удалось снять квартиру. Чтобы оплачивать свою долю (и долю некоторых других членов семьи) Джонни устроился работать официантом в популярном у иностранцев ресторане «Учительский клуб». Работу эту он терпеть не может, но уйти никакой возможности нет: Джонни единственный из всей семьи, кто устроился на хорошее место.

Семья Камалов пыталась вернуться в Бартеллу после того, как иракская армия освободила город в октябре 2016 года. Их дом уцелел, но украли все вещи. В городе нет ни воды, ни электричества, жить там сейчас невозможно.

Пока ждем священника, разговор заходит о другом лагере беженцев, расположенном неподалеку, но уже для тех, кто бежал из Мосула. Этот город, который несколько месяцев штурмует армия Ирака, — второй по величине в стране и считается оплотом Исламского государства. Многие его жители (в основном сунниты) открыто приветствовали исламистов, в которых они видели освободителей от «гнета» иракского шиитского большинства.

— Я много раньше думал, что ненавижу этих людей из Мосула, — признается Джонни, — что они заслуживают того, что с ними случилось. Но сейчас я уже думаю, что все не так однозначно. Они ведь не могли себя защитить.

Ибрагим, заместитель священника

Священника все нет, и нас принимает заместитель — Ибрагим Лелло. Кабинет духовного лидера расположен в обычном панельном пластиковом контейнере, в котором живут все беженцы. Диван, журнальный столик, канистра с водой, несколько стульев и стол. На стенах иконы. Лелло, пожилой мужчина в очках, сидит с сигаретой в кресле. Пепел падает на стол, что зама совершенно не тревожит.

Лелло рассказывает, что в лагере работают французские гуманитарные НКО и врачи. Заведует здесь всем местная католическая церковь, она же распределяет деньги, которые поступают от правительства или благотворительных организаций со всего мира. Различий по конфессиям не делается: православным тоже помогают, главное, чтобы беженец был христианином.

Лелло — профессиональный художник, некоторые его работы выставлены в Париже, и он показывает на своем телефоне несколько из последних. Сквозная тема — изгнание христиан из своих домов.

В лагере сейчас 1200 семей (5,5 тысячи человек), продолжает Лелло и, убедившись в наших добрых намерениях, выписывает разрешение на вход.

Когда ИГИЛ входит в город

Контейнеры, в которых живут беженцы, стоят вплотную друг к другу. Встречаются не только пластмассовые, но и металлические с деревянными. Почти на каждом контейнере крест. К стенам прикреплены бельевые веревки, на земле у входа — бутылки с водой. Воду набирают из колонок, электричество в лагере тоже есть — небо на кусочки разрезают многочисленные провода.

В лагере в это время мало людей, лишь снуют дети, медленно бредут куда-то старики, женщины готовят что-то ароматное. Башим Хамид — невысокий и коротко остриженный мужчина средних лет, ему приходится ютиться в контейнере вместе с семьей из восьми человек. Говорит, что холодно, а у одной из дочерей кашель. Тепло в контейнере Башима, как и в остальных, поддерживает электрический обогреватель. Его мощности недостаточно, да еще он то и дело отключается из-за больших нагрузок на генераторы.

В контейнере убранство скромное: две крошечные комнаты с кроватями, столом, ковром на полу и христианскими символами на стенах.

— Когда исламисты начали подступать к городу, это было страшно, — говорит Башим. — Мы все были в ужасе. Наша семья потеряла дом и все деньги. Мы не хотим оставаться в Ираке, тут нет будущего. Нам и в Курдистане плохо, курды нас не любят: мы не говорим на курдском языке, мы для них просто обычные арабы. Хотим перебраться в Австралию через Ливан, но это дорого, нужно 15 тысяч долларов. Во всем виноваты США: при Саддаме Хусейне жизнь христиан была лучше.

Идем по лагерю, на небе ни облачка, и от яркого иракского солнца не скрыться. Мимо пробегают дети с игрушечными пистолетами. Джонни таращит на них глаза и качает головой: «Казалось бы, оружия в их жизни было уже предостаточно». Знакомимся с Зиной Азис. Она — многодетная мать, бежавшая от ИГИЛ с семьей в 20 человек.

— Наш Каракош (город на севере Ирака, населенный в основном католиками. — Ред.) непрерывно бомбили, — говорит Азис. — В какой-то момент терпеть это стало невозможно, и ночью мы убежали. Три месяца были вынуждены жить на улице. Потом нас взяли сюда. Здесь неплохо, вот только мы не видим денег, которые присылают благотворители. Да еще паек (яйца, рис, бобы, кетчуп) стали редко давать.

Неподалеку от Азис, на своеобразной веранде, готовит еду Мариам, средних лет женщина с проседью в волосах. Она наливает нам чай и зовет родственников.

— Я жила в Багдаде, но из-за того, что там регулярно происходят теракты, переехала в Каракош, — вспоминает Мариам. — День, когда пришло ИГИЛ, был самым ужасным в моей жизни. Нас бомбили без остановки. В нашей семье погибли две девушки и мой двоюродный брат. Еще пострадала моя сестра. Когда бежали в Эрбиль, нас сначала отказывались пускать пешмерга — так нас было много.

Одна из сестер Мариам жила в Мосуле. По ее словам, первыми из игиловцев, кто вошел в город, были бывшие люди Саддама Хусейна.

— Сначала бойцы ИГИЛ притворялись хорошими, — говорит сестра Мариам. — Давали воду и другое необходимое. Но все быстро изменилось, священников стали убивать. Жителям Каракоша был предоставлен выбор: обратиться в ислам, убежать или остаться и платить дань. Мы убежали. Нет, некоторые мусульмане, конечно, уважают христиан, и в Багдаде таких много было, но не в Мосуле. Многие в Мосуле приветствовали ИГИЛ, считая, что они помогут сбросить правительство.

«Страха нет»: на арабском, греческом и курдском

Допив очень сладкий чай, покидаем трейлер. На столбе висит табличка, на которой изображен ребенок, моющий машину, и девочка с рюкзаком и книгой: мол, дети должны учиться, а не работать. Маленьких детей, подрабатывающих мытьем машин, на севере Ирака действительно много. Невозможно проехать по дороге из Эрбиля в Мосул, чтобы машину не окружила, как саранча, свора детей-беженцев, которые одновременно предлагают почистить машину и клянчат деньги.

В лагере беженцев есть школа, построенная на деньги НКО: несколько длинных металлических контейнеров, огражденных забором из проволоки. Контейнеры украшают типичные школьные рисунки: карандаши, учебники… На одной из стен надпись на арабском, греческом и курдском. «Страха нет», — переводит Джонни.

В местном продуктовом магазине (который тоже расположен в трейлере и выглядит, как обычный ларек) — еда, пиво, вода, питательные батончики. Хозяин Тарик большим ножом разделывает мясо в соседней комнате.

— Со мной сбежала моя семья, всего шесть человек, — рассказывает он. — В Каракоше я работал полицейским. Последние полгода нам не платили зарплату. Защищаться от ИГИЛ у нас не было никакой возможности, поэтому я ушел из полиции, вывез семью. Лавку эту я содержу вместе с партнером, денег хватает, работа неплохая. Наш священник очень хороший человек. Я знаю, что некоторые беженцы считают, что церковь присваивает себе часть денег, но я этого не замечал.

Города, откуда ушли

Отправляемся туда, откуда бежали все эти люди. Два христианских города, Каракош и Бартелла, расположены по обе стороны от пыльной и всегда загруженной дороги, ведущей из Эрбиля в Мосул. Чтобы добраться до них, нужно преодолеть многочисленные блокпосты, несколько раз показать свой паспорт подозрительным солдатам. Здесь на постах уже не курды, а солдаты армии Ирака.

Второе название города Каракош — Бахдида. Дата основания города неизвестна, но он упоминается в текстах до нашей эры. До прихода ИГИЛ Каракош населяли более 50 тысяч человек.

Каждый дом здесь поврежден, а какие-то здания разрушены полностью. Людей практически нет. Тут и там сидят на пластмассовых стульях или лениво прогуливаются военные (чаще всего христиане). Осматривают свои сгоревшие выпотрошенные дома жители. Магазины, парикмахерские, прачечные — все закрыто.

В центре города — католическая церковь. Хорошо видно, что ее пытались осквернить: ограждение порушено, башни снесены, внутри на стенах и куполообразном потолке черные следы от пламени. Судя по осколкам под ногами, самым большим разрушениям подвергся алтарь. Кроме охраняющего церковь солдата, здесь никого нет.

Бартелла расположен чуть ближе к Мосулу. И если Каракош казался пустынным, то Бартелла — настоящий город-призрак. Никто не гуляет по улицам, никто не осматривает свой дом. Даже птиц нет. Повсюду символика ИГИЛ, которая, правда, замазана красной краской, а рядом нарисованы кресты.

Здесь постоянно случаются теракты, орудуют многочисленные ячейки террористов. В абсолютно пустой Бартелле паранойя не отпускает ни на секунду. Ситуацию усугубляет безалаберное отношение армии Ирака к разминированию освобожденных территорий. Везде нужно ступать очень осторожно, смотреть под ноги и ничего не трогать.

Местная церковь выглядит не лучше той, что в Каракоше. Лица святых на фреске замазаны черной краской. На табличках что-то написано на арабском, вероятно, антихристианские лозунги. Церковь разграблена, повсюду следы пожара. Мы осматриваем город в течение часа. Все это время со стороны Мосула не утихают выстрелы — фронт очень близко. Сопровождающие одергивают меня: солнце садится, нужно возвращаться в Эрбиль.