Дельфин лежит под мостом, на боку. Он накрыт тряпкой. Брюхо начало подгнивать, и в воздухе стоит навязчивый запах гнили. Глаза дельфина распахнуты, они смотрят в душу.

Десятого февраля на мысе Южного острова Новой Зеландии (коса Farewell Spit) на берег выбросились 650 дельфинов-гринд. Примерно 200 из них погибли, однако большинство были спасены местными волонтерами. Подобное в Новой Зеландии случается ежегодно, однако масштаб трагедии в этом году — невиданный.

Корреспондент «Новой газеты» отправился на край света за разгадкой одной из самых волнующих тайн: отчего этих умных морских животных так манит смерть у берегов земного рая?

Коса Farewell Spit (в переводе «Прощальная коса») — самый конец Южного острова Новой Зеландии, почти край света, растянулась на 30 километров. С высоты она похожа на клюв птички киви. Нелепой, бескрылой, с пушистым грушевидным тельцем, короткими лапками, клювом-пипеткой, но такой почитаемой местными жителями. Они и сами себя гордо называют — «киви». Округ, к которому принадлежит коса, называется Golden Bay — Золотая Бухта.

Именно здесь, в пещерах, ученые нашли самого древнего предка современных дельфинов и зубатых китов, который жил 19–20 миллионов лет назад. Племена маори, которые пришли на эту землю 700 лет назад, считали китов, выброшенных на берег, подарком Тангороа, бога моря. Маори ели их мясо, кости пускали на орудия и украшения. Из китовьего жира делали масло. Этим маслом маори смазывали лица и тела, украшая себя.

Европейцы добрались до Новой Зеландии только в середине XVII века, и привела их сюда именно погоня за китами. На китах можно было сделать деньги: моряки наживались на ворвани — вытопленном жире морских животных. Ворвань использовалась в те времена в качестве горючего, была очень ходовым товаром. Добыча ворвани прекратилась только в 1930-е годы, когда ее вытеснила нефть, и она стала невыгодна. И уже тогда люди начали кое-что понимать про ценность китовьих жизней: животных, оказавшихся на берегу, привязывали за хвост к лодке и пытались оттащить на глубину.

В 1978 году Новая Зеландия приняла закон о защите морских млекопитающих.

Сегодня выход китов и дельфинов на мель уже не считается чем-то естественным.

И все же, несмотря на привычность этого события, всякий раз животные на берегу — чрезвычайное происшествие. Катастрофа, которая ураганом врывается в размеренный ритм жизни местного сообщества, мобилизуя его.

Голден-Бей спешит на помощь

Первыми о том, что киты приближаются к берегу, узнают жители местной деревушки Пупонга. Никаких специальных датчиков или приборов для наблюдения за животными в воде у них нет. Просто в сезон — летом (а лето здесь с ноября по февраль), когда киты и дельфины мигрируют через Голден-Бей, — тот, чей дом стоит на возвышенности, начинает регулярно поглядывать на побережье в бинокль. Увидеть приближающиеся черные точки реально, но предугадать катастрофу наперед, скажем, за неделю — невозможно. Поэтому реакция должна быть молниеносной. День, час, когда животные выбрасываются на берег, — самый важный. В этот момент кого-то еще можно спасти.

Весть разносится быстро — и все жители Голден-Бей бросаются на помощь. Жители прибрежной деревушки открывают двери своих домов — пускают волонтеров подкрепиться, отдохнуть, переночевать. Тащат на берег ведра — поливать животных, простыни, чтобы накрыть их от перегрева.

Турфирма Farewell Eco Tours отменяет все экскурсии, выводит автобусы из гаражей и бесплатно везет всех желающих до косы.

Пиццерия «Опасная кухня» (в городе Такака) бросает на амбразуру всех своих поваров. Нет, они не едут на берег. Они все выходят на кухню и катают тесто, чтобы отвезти горячую пиццу волонтерам, которым двенадцать часов предстоит простоять в холодной воде.

В школах всех учеников, у кого в этот день нет теста или экзамена, отпускают помогать спасать животных…

Так бывает всегда, но дельфинам-гриндам, выбросившимся на берег в этот раз, еще и повезло: за несколько дней до катастрофы в Голден-Бей прошел фестиваль Luminate, на который съезжаются хиппи со всего света. Многие туристы еще не успели уехать домой. Около 70% волонтеров, которые бросились на помощь дельфинам, — были как раз эти туристы.

Хостел «Нирвана» находится по соседству с офисом Департамента сохранения (Department of Conservation, новозеландское Минприроды). Через забор сотрудники департамента зовут владельца «Нирваны» — рослого, с неизменной улыбкой на лице шотландца Алана: «Алааааан, у нас тут снова эти ребята на берегу!».

— Я тут всех поднимаю на уши: камон, гайз! — живо рассказывает мне сам Алан. — И все идут. Хостел пустой! За 14 лет, что я здесь, я по меньшей мере шесть раз заставал это. Многие люди едут туда, на берег, потому что они не видели такого раньше, во-вторых, не увидят больше никогда в жизни, в-третьих — ну реально же хотят помочь!

Вслед за приливом, в котором звери приходят к берегам острова, наступает отлив, вода отступает метров на семьсот, оставляя на мели, в песке, обезвоженные и беззащитные тела сотен еще живых существ. Переместить многотонные туши млекопитающих в воду до нового прилива невозможно. Волонтеры целиком укрывают животных, оставляя открытым дыхательное отверстие — и долгие часы держат эти покровы мокрыми, чтобы дельфины не перегревались. На солнце их кожа быстро покрывается волдырями, начинает сползать чулком. Животное может буквально сгореть. Эта изматывающая «сухая» фаза спасения может длиться до 12 часов, и все это время волонтеры должны провести рядом со своим животным. Над спасением одного кита работают четверо-шестеро волонтеров. Нельзя приближаться к хвосту — дельфин или кит в стрессе может начать хлестать им и попросту убить своих спасителей. Их нельзя даже трогать руками — от прикосновения ладони на коже может остаться ожог.

Все ждут прилива — это шанс на спасение, однако не его гарантия. Дельфины и киты, одни из самых умных и человечных существ на свете, часто возвращаются, если на берегу остался кто-то из их сородичей. Тогда волонтеры образуют живую цепь в воде — барьер, который не дает животным вернуться на берег. Гринды разгоняются, стремятся к берегу, но перед человеком тормозят. Они не тронут.

Есть еще такой трюк: если на надувной плот водрузить самого большого — вожака, он пошлет сигнал, поведет других за собой. Но когда на берегу остается хоть один — пусть даже слабый, безнадежный — вся стая не уйдет.

Конечно, не все выживают. Под палящим солнцем они быстро гибнут. Туши их нужно убирать с берега незамедлительно. Их огромные тела начинают разлагаться и кисло, тошно пахнуть. Местная фирма-перевозчик «Салис» и ее хозяин Мерф Салис, почтенный седовласый мужчина, которому уже глубоко за 80, выделяет грузовики для перевозки туш вглубь косы, туда, куда ни один человек не зайдет. Через год люди из племени маори отправляются туда, чтобы забрать голые кости китов, из которых они по давней традиции делают украшения.

Сохранение

Треть территории Новой Зеландии находится в ведении Департамента сохранения — это больше 8 миллионов гектаров. Сохранение, невмешательство — это принцип жизни Новозеландского государства.

Департамент сохранения в 1997 году объединил в себя три службы, до тех пор самостоятельно отвечавшие за леса, национальные парки и живность. Морские млекопитающие выбрасывались и тогда — но официально ответственности за них никто не нес. Спасением китов, дельфинов, морских котиков и других обитателей моря до того времени занималась созданная в 1974 году частная организация Project Jonah (названная в честь пророка Ионы, которого сначала съел, а потом изверг кит).

Специалисты Project Jonah по сей день регулярно проводят тренинги для волонтеров по всей стране. Организуют даже занятия в школах — практика проходит с применением резинового надувного кита. Каждому прошедшему курс выдают жилетку и бейдж с персональным номером. Когда киты выбрасываются, по такому бейжду волонтер может бесплатно проехать на пароме между Северным и Южным островами. Также он имеет право на бесплатный перелет на самолете — если, конечно есть место.

За координацию спасения морских животных теперь отвечает Департамент сохранения. Их офис находится в городке Такака, на главной улице. Департамент сохранения занимает небольшой одноэтажный домик. Зайти сюда может любой, охраны, контроля — ничего нет. Пахнет жареной картошкой — по соседству кафе, слышно, как рубят овощи.

Ко мне выходит Грег Нэпп — в униформе департамента: шорты и рубашка с коротким рукавом светло-болотного цвета (в форму еще входит широкополая панама), на ногах черные носки наизнанку. Он босиком. Предлагает мне чай и приглашает за стол, который стоит на улице перед офисом.

— В национальном офисе есть парочка человек из персонала, кто конкретно отвечает за китов. В нашем местном офисе — специальный менеджер, киты — зона его ответственности. Но в чрезвычайном случае — мы все на ногах.

В офисе департамента лежит огромная папка «План по спасению морских млекопитающих», где шаг за шагом прописано, что делать с каждым конкретным видом.

Или вот в городке Нельсон недавно выкинулся один дельфин — собралось сто волонтеров! Нам пришлось ограждать его от них, он уже умирал фактически.

Во время нашего разговора в дворик департамента заходит крупная темнокожая женщина — знакомая Грега.

Женщина заговорщически произносит: нашла у себя в гардеробе такое! Она кладет на стол салфеточку, в нее аккуратно завернута мертвая оса.

Грег ее успокаивает: оса не ядовитая и никакого вреда не принесет.

— Просто проветрите дом, — дает он совет. — Никакой экспертизы, никуда посылать не надо — тут на глаз видно.

— Часто у вас такое? — спрашиваю Грега, когда женщина уходит.

— Ну она уважаемый представитель общественности, она маори, мы всегда рады с ней сотрудничать!

У сотрудников Департамента сохранения я спрашивала, не боятся ли они доверять жизни своих — по закону — подопечных простым добровольцам, пусть даже прошедшим обучение, но все же не имеющим опыта и каких-либо знаний о морских млекопитающих.

— Если мы ничего не будем делать — они все равно погибнут, — пожимает плечами рейнджер Грег Нэпп. — У нас достаточно опытных волонтеров, чтобы сориентировать того, кто в первый раз этим занимается. Здесь хоть какой-то шанс.

«Случайные» сочувствующие вообще очень важны в этом деле. Руководитель отделения департамента в Такаке даже недавно заявил журналистам:

Важнейшее направление работы Департамента сохранения, помимо собственно спасения животных, — это их изучение и попытка понять, почему киты и дельфины веками продолжают делать то, что они делают. С этим все не так просто.

Сотрудники департамента рассказывают: «Киты проплывают мимо островов Новой Зеландии в процессе миграции. Они движутся между Южным и Северным островами, и если решат повернуть направо, то уйдут на глубокую воду и проскользнут мимо Голден-Бей. Если налево — попадут к нам, и кончат тут, вот незадача!»

Как и почему киты решают повернуть налево, а не направо — никто не знает. Откуда и куда плывут киты, департаменту тоже неизвестно. Отследить их очень сложно.

Грег делится своими личными впечатлениями о последней операции по спасению:

— Мы следовали за китами, чтобы посмотреть, куда они приведут. Мы пытаемся понять их логику. В конце концов, нам просто любопытно! Чтобы хоть иметь представление, что они замышляют. Они не от мира сего!

— Китов очень сложно изучать, — поддерживает коллегу Ханс Штофреген, старший рейнджер департамента. — Самые большие — голубые киты, мы даже не знаем, сколько их! Они незаметны в воде, их сложно увидеть, преследовать. Мы попытались маркировать их. Устанавливали жучки, но устройства вредили их коже, это было нездорово. Сейчас один парень изобрел специальные безопасные трекеры. Когда киты в следующий раз выбросятся, мы 30–40 трекеров поставим, посмотрим, что получится.

Юля и Грег

Среди волонтеров, самоотверженно проводящих по двенадцать часов в холодной воде рядом с выбросившимися животными, стоит и Юля Назимова из Санкт-Петербурга. Жизнь у Юли, как и у китов, могла повернуть в одну сторону — но повернула в другую. Родилась и выросла в Петербурге, закончила геологический факультет СПбГУ, защитила диссертацию; в безнадежные девяностые одна тащила троих детей, батрача на нескольких работах… Потом поехала на Кольский полуостров разведывать месторождения — и там увидела новозеландца Грега Райна.

Теперь у Юли и Грега своя геологическая компания. Две-три командировки в год. Последняя — в Гайану, работали, между прочим, на московского олигарха, искали золото. До этого — Куба, Панама.

Юля и Грег переехали в Голден-Бей семь лет назад. Живут в местечке Онекака в двухэтажном доме без излишеств.

— Приехали сюда на недельку — и я сказала: не хочу никуда уезжать, — вспоминает Юля. — Человек, который хочет зарабатывать деньги, сюда не поедет — не на ком и не на чем здесь зарабатывать. Все довольны тем, что есть.

В домах в Голден-Бей не существует замков. Юля и Грег не закрывают свой дом, когда уезжают на месяц.

— В городе ключ в зажигании могу оставить. Что-то потеряю — напишу в местное сообщество на фейсбуке, если увидят кошелек — со всеми деньгами принесут. Это психология русской деревни. У нас в маленьких деревнях в принципе так же. Я работала на Камчатке, на Севере, там такие же отношения были. Люди готовы оставить свои дела и все вместе ехать кого-то спасать. Правда, поселков этих нет уже, загнулись.

Все последние годы Юля и Грег были первыми, кто оказывался на косе, когда звери выкидывались на берег. Им близко ехать до косы — всего 15 минут на машине. В их гараже всегда стоит «тревожный чемоданчик» — в нем гидрокостюмы, жилетки с логотипом Project Jonah, бейджи волонтеров. Они уже опытные участники и теперь сами организуют процесс, направляя новичков, инструктируя их, разбивая на группки.

— Уже почти не страшно, в такие моменты отключаешь человеческое, как хирург работаешь, — говорит Юля.

Сваленные на песке огромные черные туши, покрывающиеся волдырями от солнца, ревущие, бьющие хвостом от бессилия перед ситуацией. Кто-то плачет, кто-то не справляется с собой, отодвигает свое геройство в сторону и уезжает. Бывают и такие. Но другие — часами стоят в холодной воде.

А в спокойное время, когда никого не надо спасать, Юля, например, ходит считать улиток с Департаментом сохранения. Они берут любого себе в помощники. Улитки — индикатор состояния экологии. Нужно считать количество улиток на квадратный метр, чтобы определить, сбалансирована ли экосистема в данный момент. Кто-то идет с сотрудниками департамента в поход с ночевкой: фиксировать крики киви.

Грег провел около трех лет на Кольском полуострове и неплохо понимает русский язык и русских людей. Ему даже кажется, что наши народы близки по духу:

— Может, у тебя дерьмовый дом, дерьмовая работа, ты не зарабатываешь много денег, но ты найдешь, как выжить. Это очень в духе киви! Это в Америке все должно быть идеально, а русские находчивы, изобретательны. Из ничего могут соорудить что-то. Мы называем это «инженерия киви». И мне кажется, русские даже больше новозеландцев заботятся друг о друге. Если у кого-то трудные времена, все друзья соберутся и помогут.

Грег рассуждает про свою страну — и про Россию:

— Нас всего 4 миллиона здесь. По размерам мы, как Британия, там на такой территории живет 60 миллионов. Мы тут всего две тысячи лет, еще не успели намусорить, поэтому все так хорошо здесь. Русские жалуются, что у них проблемы с экологией, но почему никто не действует? Да хоть митингуйте! У нас правительство вырубало леса — люди залезали на деревья и приковывали себя. Приедет телевидение и покажет их на весь мир, правительству станет стыдно! Нам удалось остановить эту вырубку. Отправная точка — когда отдельная личность скажет: мне надо начать что-то делать самому.

Грег, конечно, прав, но он не учитывает ситуацию, когда «отдельная личность» попросту не может преодолеть внешние обстоятельства. И стоит все же признать: в России такие ситуации — скорее правило; в Новой Зеландии — скорее исключение. Вот, например, только переезд в Новую Зеландию помог Юле буквально спасти ее младшую дочь. Девочка — особенная. В питерской школе она была как кит, выброшенный на берег. С той лишь разницей, что к ней никто не спешил на помощь. «Не знаю, как бы мы выжили с ней в Питере, в школу она точно не смогла бы ходить».

— У нас школа не находила средства и желание помогать. Здесь же к ней за парту посадили отдельного учителя, который все объяснял и помогал. Здесь дети с разными проблемами ходят со всеми в класс, часто с дополнительным учителем; их не изолируют в «школы для ненормальных». Дочь пришла домой после школы с огромными глазами: «Мама, тут учителя все улыбаются!» Это было шоком для ребенка. Здесь никому ничего не надо доказывать. Подходит, например, автобус в школу: дети выходят — одеты кто во что горазд. Кто-то может и босиком… А на улице ноль градусов! Ну вот так хочется! И все к этому относятся совершенно спокойно. Хоть в шубе, хоть в плавках — главное, чтоб не болел. Категория «нормальности» здесь очень гибкая. Тут нормален любой и каждый.

обновлено 20.05.2017

Правила жизни на краю света

Вообще природа и то, что она дает, — это основная строка дохода новозеландцев и смысл жизни Новой Зеландии.

На выходе из аэропорта крупнейшего города Новой Зеландии Окленда — биосанитарный контроль.

— Мы сельскохозяйственная страна, нам не нужны чужие насекомые, — строго предупреждает женщина в пограничной форме.

Некоторые новозеландцы и туристы придумали хитрый прием: на контроле они сообщают о грязной обуви, и за две секунды напором воздуха ее очищают до блеска, поскольку вместе с пылью далеких стран в Новую Зеландию могут попасть частички чуждой жизни.

Округ Голден-Бей — это небольшие городки и поселки на вершине Южного острова Новой Зеландии: Такака, Ранджихаеята, Пурамахой, Онекака, Тукуруа, Парапара…

Добраться из аэропорта до Голден-Бей — та еще задача, местные жители говорят: к нам случайные люди не попадают.

На самолете из Окленда можно долететь до города Нельсон (где географически расположен центр страны), оттуда на автобусе до Голден-Бей, где случилась трагедия с дельфинами, еще 4 часа езды. Идиллические виды из окна по пути: на лугах лениво возлежат угольные коровы.

Сено утрамбовано в шайбы и обтянуто голубой пленкой: так и лежат на полях сформированные стога сена, как гигантские головки сыра.

В округе Голден-Бей живут постоянно не больше 4 тысяч человек, среди них 250 — потомки племен маори, коренного народа. Около четверти жителей — приезжие. Средний возраст — 48 лет. У 20% — высшее образование. Средний доход — 23 тысячи американских долларов в год. Здесь около тысячи работодателей, больше четверти из них предлагают работу в сельском и лесном хозяйстве, рыболовстве.

Среднестатистический житель планеты, без всяких сомнений, неоднократно видел пляж Варарики в Голден-Бей — именно он присутствует на стандартной заставке Windows 10. Ходят слухи, Билл Гейтс купил большой участок в Нельсоне.

Но этому местные не удивляются. Спокойно лишь отмечают:

— Короче, соседи.

Самый крупный город Голден-Бей — Такака, в нем две улицы и 1200 жителей. Здесь есть фитнес-клуб «Ферма мускул», модное кафе «Опасная кухня». Посреди города довольно крупный секонд-хенд, все деньги с покупок в котором идут хоспису под Нельсоном.

На весь Голден-Бей — трое полицейских. Самое большое преступление за последний год: ограбление местного электрика (которое тут же раскрыли). Правда, летом по обочинам дороги фермеры выставляют прилавки с фруктами и овощами и ставят копилку (она называется «коробочка на честность»), каждый положит, сколько захочет. С приездом туристов иногда пропадают фрукты и коробочка.

Пожарных тут нет. И скорой нет. Этими делами занимаются волонтеры. Поступает сигнал о возгорании — они оставляют основную работу, надевают униформу и едут на место. Все они прошли курсы оказания медицинской помощи или обучились на пожарных.

В Голден-Бей действует своя валюта — HANDS (How About Non Dollar System — Как насчет бездолларовой сиситемы?). Разноцветные яркие бумажки, напечатанные на глянцевой бумаге, на них изображены рукопожатия. Банкноты разного номинала надписи: «приветствие и дружба», «делись — отдавай и получай».

Эти неофициальные деньги ввели в оборот местные общины хиппи еще в 1989 году. Каждый год выпускают каталог с услугами, которые предлагают местные жители и которые можно оплатить этой валютой: уроки испанского, помощь с написанием текста, массаж, стрижка, фрукты и овощи со своего огорода.

В Голден-Бей есть собственный любительский хор, есть композитор, который пишет музыку для этого хора. Ему 92 года. Когда-то он был профессиональным оперным певцом, потом священником, потом приехал сюда. На свое 92-летие он решил устроить сольный концерт на музыку Шумана на немецком — специально подучил язык для этого дела. Исполнял 24 песни Вертера.

В местном кинотеатре дают один сеанс в день. Первые ряды привычных откидных кресел местные жители заменили на старые кресла и диваны — кто во что горазд, притащили из своих домов. На сеанс люди приходят со своими кружками (кто-нибудь обязательно возьмет термос или бутылку вина) и со своей едой. Деньги с сеанса откровенного «На пятьдесят оттенков темнее» пойдут на поддержку Библиотеки игрушек, где любой за несколько долларов на неделю может взять домой игрушку в аренду: большую пластмассовую горку, замок принцессы, мини-гольф.

С чем в Голден-Бей действительно плохо — так это с общественным транспортом. Сообщение между городами нерегулярное, автобусы до некоторых мест ходят раз в день. Ровно по этому случаю по всему району установлены скамейки. На них можно подождать попутку: люди охотно подвозят друг друга до разных городков в Голден-Бей.

Вот и я сижу на такой скамейке. Останавливается фургончик: в заляпанной форме мужчина, лицо красное от сильного солнца, седина. Это Лих, он присматривает за фермой сына неподалеку, сам на пенсии.

— Хватает пенсии-то? — спрашиваю его.

— Вообще-то нет. Хотелось бы больше. Но на вино и сыр — вполне! — хлопает он по бумажному пакету с покупками на сиденье рядом.

Он спрашивает, откуда я.

— Наверное, в достатке живете в России? Вот у нас на округ всего три миллионера. А на всю страну их сорок пять.

Прямо посреди дороги на нашем пути лежит чья-то раздавленная безжизненная тушка.

— Знаешь, кто это? — явно в предвкушении спрашивает Лих. — Хороший опоссум — мертвый опоссум.

Опоссумы

С китами новозеландцам давно все ясно — надо спасать. С опоссумами все не так однозначно. Опоссум (точнее, лисовидный поссум, известный также как лисий кузу и щеткохвост) считается очень опасным зверем. Его в Новой Зеландии сейчас ненавидит каждый.

До прихода на эту землю европейцев из млекопитающих тут обитали только летучие мыши. Потом европейцы завезли оленей, кабанов и, среди прочих, опоссумов (для меховой индустрии). Флора и фауна Новой Зеландии, развиваясь в течение 80 миллионов лет, оказалась не готова к встрече с заезжими хищниками. Например, коренным птицам Новой Зеландии — киви — до тех пор нечего было бояться, эволюция решила, что им даже крылья не нужны. В итоге сегодня грызуны причастны к уничтожению 51 вида животных в Новой Зеландии, среди прочих — новозеландского кустарного крапивника и смеющейся совы.

Сейчас в Новой Зеландии насчитывается порядка 30 миллионов опоссумов, они живут на 98% территории страны.

Один сброс ядов с вертолета может убить до 98% опоссумов и 90% крыс на определенном участке. К 2050 году правительство планирует полностью истребить всех грызунов на территории.

На опоссумов разрешено охотиться. Из их меха делают теплую одежду: шапки, шарфы, варежки. Мясо грызунов отправляют на продажу на Тайвань, в Гонконг и Малайзию — там это деликатес, так называемый «медведь киви».

С опоссумами борются всеми возможными и невозможными способами. Еще до моего приезда для детей проводился конкурс: кто креативнее нарядит мертвого опоссума. Мертвым зверькам красили когти, наряжали их в платья, сажали на маленькие мопеды, надевали боксерские перчатки или солнечные очки, кому-то даже повезло с элегантной шляпкой с пером. Призы за участие в этом «конкурсе красоты» распределялись в нескольких возрастных категориях: дети до 6 лет, от 6 до 9 лет, от 10 до 14 лет.

А вот состязание среди школьников по бросанию мертвых опоссумов в длину (за хвост) вызвало немало этических споров.

Грег Нэпп из департамента охраны природы спокойно объясняет, почему опоссумов все же нужно уничтожать:

— Если мы хотим увеличить популяцию наших животных, должны бороться с экзотическими. Люди митинговали, организовывали протесты, пытались в СМИ попасть. Но такова реальность — у нас нет выбора. Да, наша работа — убивать одних, чтобы кто-то другой выживал.

Новости

Для единственной местной газеты Golden Bay Weekly (выходит каждую пятницу)

Но в эти дни под сводки с фронта спасения морских животных газета отдает несколько разворотов. Также публикуют письма от местных жителей со словами благодарности в адрес волонтеров. Кто-то присылает даже стихи.

Главный редактор газеты Нилл Вилсон рассказывает мне об общественной значимости всех этих писем:

— Мы стараемся все до единого напечатать, даже если они глупые или если мы не согласны. Да, они доверяют нам. И люди в Голден-Бей хотят, чтобы их мнение слышали. Они подписывают свое имя. Мы даем возможность им спорить, отвечать, иногда неделю за неделей такие дискуссии печатаем.

Когда в марте в Голден-Бей проходит традиционный «голый велозаезд» (за естественную красоту человека и заодно — за расширение дорог для велосипедистов), в редакцию обязательно приходит несколько возмущенных писем. Их тоже печатают, хотя и посмеиваются: «В этих ребятах просто нет духа Такаки».

Работа в газете организована неформально: пишут всего пять репортеров, включая Нилла, он и его жена — совладельцы. Жена также разрабатывает дизайн местных сувениров. Как и все остальные в Голден-Бей, журналисты, кроме своей газеты, делают «что-то еще». Газетная работа оставляет достаточно свободного времени.

— На наши газетные запросы в большинстве случаев местные чиновники ответят в тот же день, а вот с национальными правительствами — может, и подольше. По закону — до 10 дней.

О «большом мире» газета почти не пишет. Киты, туризм, школы, больницы, яд, которым травят опоссумов, немного о правительстве, немного о местном бизнесе — вот круг интересов читателей.

— Сколько выпусков назад вы что-то о криминале писали? — спрашиваю я Нилла.

— Не могу вспомнить.

Сотворение мира

Первые, кому сотрудники департамента сохранения звонят, когда киты и дельфины выбрасываются на берег, — потомки коренных племен Новой Зеландии, маори.

— По закону они вообще-то не должны… Просто хотят сохранить хорошие отношения с нами, — с достоинством произносит Джон, старейшина сообщества маори в Голден-Бей. — Потому что мы коренные люди этой земли, вот почему. Мы сразу едем на берег и молимся за сохранение жизней китов. Делаем это, как умеем.

Джон добродушно, приветливо рассказывает об этом, с явной гордостью. Ему уже за шестьдесят, и он слеп. Узнать в нем прапрапра…внука крепких темнокожих маори, украшавших свои тела витиеватыми татуировками, трудно: скорее он похож на владельца небольшой лавочки или пекарни.

— Никакие коренные народы в мире не имеют таких отношений со своим правительством, — чинно произносит он. — Мы никогда не были колонией. Другие люди пришли в нашу страну, очень много хороших среди них, надо сказать. И мы не хотим заставлять их чувствовать себя неловко.

— Мы гордимся, я очень горжусь, что я темнокожая, — говорит Рима из общины маори. — Мне нравится идея, что я могу передать свою культуру детям. Их отец европеец (так, к слову). Да и многие из нас тут в браке с европейцами, если честно. Мы должны сосуществовать, уважать друг друга.

Многие наши дети разъезжаются по миру, чтобы работать, учиться. Так что мы распространяемся глобально!

Маори собираются раз в месяц в специально построенном доме для встреч, марае — просторном, одноэтажном, украшенном изразцами из китовой кости. Они обсуждают насущные вопросы: например, политику распространения своей культуры в округе. Со стороны это выглядит, как посиделки любителей лото или клуба садоводов. За огромным овальным столом человек десять, самому младшему лет сорок. Все маори европеизировались, на их телах нет рисунков, о традиционных костюмах (юбках из высушенных листьев) напоминают только музейные экспонаты.

Культура маори в Новой Зеландии почитается на государственном уровне. В школах учат их язык, в госучреждениях все таблички написаны в том числе и на языке маори. Всего в стране их больше 700 тысяч — это около 15%.

Традиционный танец хака маори танцуют при каждом удобном (и неудобном) случае. Игроки сборной по регби — перед каждым матчем (с 1884 года), на свадьбах, на похоронах; солдаты — когда идут в армию, дети — по случаю прихода нового учителя в школу. Это сокровенное, пугающее и одновременно яркое зрелище. С дикими гримасами, ревом, высовыванием языка, закатыванием глаз и резкими движениями десятки маори посредством танца обращаются к своему противнику. Или не к противнику: к командиру в армии, к новому учителю в школе, к родне со стороны жениха. Чем страшнее лицо, тем талантливее танцор.

Новому человеку нельзя входить в помещение без приглашения: маори должны убедиться, что они достойно примут гостя. Они не целуют друг друга при встрече, а касаются друг друга носами. Они обязательно спрашивают тебя про предков. И рассказывают про своих. Рассказывают также про духов рек, озер, про свое древнее побратимство с китами.

Возможно, именно от маори всем последующим новозеландцам передалось чувство уважения к природе, сравнимое с уважением к человеку.

Например, главную реку Северного острова Уонгануи маори считают своим предком.

Они сто сорок лет добивались того, чтобы река имела те же права, что имеют люди. И вот в марте случилось то, за что они так долго боролись: Уонгануи наделили правами человека! Теперь причинение вреда реке будет расцениваться, как нанесение ущерба человеку. У реки теперь есть законные опекуны — от маори и от правительства. На создание юридической базы уже выделили миллион новозеландских долларов. Местные жители плакали, когда суд принял такое решение.

Конечно, новости из Новой Зеландии (на фоне драматических мировых событий) кажутся новостями из параллельного мира, смешными, чудаковатыми. Мы по-доброму посмеиваемся: модель Playboy спровоцировала протесты маори фотосессией на вершине священного вулкана Таранаки; морская свинка Эллиот получила звание констебля, носит полицейскую форму и несет дежурство у школы; в Новой Зеландии разоблачили кота, который жил на две семьи… Таким мог бы быть мир, в котором нет войн, страданий и ненависти. Здесь люди нашли аргументы, чтобы возразить смерти — и успешно ей противостоят. Реку здесь наделяют правами, какими наделен человек, в то время как на другом краю света идут от обратного: человека ровняют с землей. Вернувшись из своего путешествия на край земли, я так и не знаю, почему киты и дельфины решают умереть, но, наверное, я немножко больше понимаю про жизнь. И мне жаль, что я не могу ненароком завезти в Россию семена человеческого на подошве своих кроссовок.

Новая Зеландия