— Как вы познакомились?

— Круг был настолько тесен, что не познакомиться не могли. Позвонил приятель и сказал, что прилетел из Уфы интересный парень. Я говорю: «Приходите, только прихватите вина». И вот они пришли, Юра выставил две бутылки кагора и поставил альбом «ДДТ» «Периферия» на мой катушечный магнитофон «Нота». Я жил тогда на Старом Арбате, в переулках с видом на МИД. Было тепло, окно настежь, весь Арбат слушал: «We all live in Ufa!» Зависали дня три. Ходили по арбатским дворикам, заросшим травой, за деревянными столиками сидели мужики в трениках и майках и заколачивали козла…

Юру принимали хорошо всегда и везде, но как-то не нашел он тут свою нишу, в Москве вообще нелегко прижиться. И собрать группу было сложнее, чем в Питере, где вовсю уже работал рок-клуб. Помню, как помогал ему тащить чемодан на Ленинградский вокзал. Неподъемный! Я спрашиваю: «Что за фигня, у тебя там кирпичи, что ли?» «Нет, - говорит, - книги». Целый чемодан книг! И больше ничего у него не было.

— Какой это год?

— 1985-й, если не ошибаюсь.

— Самое суровое время для русского рок-н-ролла. Вовсю шли посадки, хватали подпольных менеджеров. Романов из «Воскресения» сидел, Агузарова сидела. «ДДТ» в списке запрещенных групп, Шевчука выжили из Уфы…

— Башкирские гэбэшники сказали: «Если не уедешь, мы просто тебя убьем». Периодически на улице его месили ногами молодчики в спортивных костюмах. Это была местная инициатива, в Москве, насколько я знаю, Юру никто не трогал. Но когда писался альбом «Время», услышав вокал, хозяева аппаратуры насмерть перепугались. Не хотели даже отдавать фонограмму, говорили: «Нас всех посадят!» В лицо его мало кто знал, а голос уже был известен.

Примерно тогда же ко мне подослали человечка с Лубянки, он неделю ходил, поил водкой, «Архипелаг ГУЛАГ» давал почитать. А в первый день горбачевского пленума, того самого, апрельского, рано утром приехали двое, показали удостоверения конторы. Посадили в черную «Волгу» и водитель сказал: «В Лефортово!» Провели воспитательную беседу, заставили подписать бумажки. Я был в таком шоке, что год еще потом не выступал, сидел тихо. После каждой написанной песни друзья говорили, радостно потирая ладони: «Ну, теперь, старик, тебя точно посадят». «Да нет, говорю, я же не выхожу на площадь, я только на квартирниках их пою».

— Но ведь и квартирник могли накрыть. И тогда точно бы посадили. Уже не за песни, а за нелегальный бизнес – люди же платили вам деньги.

— Недоказуемо. Дохлый номер. Всегда находился человек, у которого в этот день или на днях был день рождения, свадьба, защита диплома или что-нибудь еще в таком роде. А скидывались — на праздничный стол, на бухло и закуску, имеем право.

— Неужели на трешки и десятки с квартирников можно было жить?

— Можно. Башлачев вообще научился жить на 28 копеек в день. Это даже для советского времени с его ценами очень жестко.

— Но и эти маленькие деньги надо было откуда-то брать.

— Недавно в Питере шли по Невскому, и Шевчук говорит: «Смотри, Сереж, здесь была знаменитая утренняя едальня, я тут сторожем работал. А еще надо было все помыть, залить баки для кофе и включить их. Я включал, но они никогда не закипали, и мне было стыдно перед людьми за то, что они пьют некипяченый кофе, бурду». Так он зарабатывал.

А мы с Мамоновым гоняли лифты на «Аэропорте». Но не столько для заработка, сколько, чтоб не посадили за тунеядство. Я сидел в подъезде у Эмиля Брагинского, который написал сценарии самых знаменитых фильмов Рязанова, и в ночи мы с ним беседовали. Он интересовался: «Почему вы ведете такой образ жизни? Вы же не еврей!» Имелись в виду евреи-отказники, они не могли найти нормальной работы, после того как подавали в ОВИР на выезд. Я говорю: «Мы не евреи, мы рокеры».

И при этом кайф был огромный. Помню, как зимой 1986-го мы с Юрой играли концерт в Миассе. Потом на флэту — море самогона, девушки, всю ночь орем песни, а на следующий день был намечен концерт в Челябинске. Рыдающие девушки посадили нас в электричку, снабдив бутылкой. Приехали, опоздали часа на три, но все ждут, никто не расходится. Мы говорим: «Извините, петь не можем, голоса нет с похмелья». «Да это ничего, мы будем просто на вас смотреть». Пока один пытался что-то из себя выдавить, другой спал на стульчике. И все равно были счастливы. Как же мы тогда были счастливы…

Три концерта

Александр Волков, участник рок-подполья 1980-х:

Я познакомился с Шевчуком 1 апреля 1984-го и сразу же сделал ему выступление в МАРХИ, где учился. Очень камерное: собрал сокурсников, скинулись по трешке. Юра заработал на этом деле рублей пятнадцать, которые мы благополучно пропили. А после концерта начались проблемы по линии КГБ, вызовы в деканат.

Помню еще квартирник в районе Речного, там впервые встретились Шевчук и Жариков, лидер группы «ДК». Возник большой спор между столпами отечественного рока, который продолжался потом многие годы. Жариков говорил, что русский мужик – ничто, его место в канаве и надо всячески стебаться над ним. А Шевчук мужика отчаянно защищал, говорил, что надо поднимать его из канавы, приводить в себя.

Кто устраивал квартирник, я уже, конечно, не помню, но это не было самоорганизацией в чистом виде. Существовали профессионалы, которые этим занимались. И были так называемые салоны, квартиры, хозяева которых благосклонно смотрели на подпольную музыку. Этих точек было не много в Москве, по пальцам пересчитать. Можно сравнить систему квартирников с нынешней социальной сетью, но в отличие от социальных сетей, информация о мероприятиях расходилась только среди своих. Все друг друга знали, со стороны мало кто приходил.

А главный концерт Шевчука для меня - уфимский, в том же 1984 году. Юра жил тогда с родителями, но родителей не было. Курил он в ванной, включал холодный душ, чтоб дым прибивало. Он только что закончил тогда «Актрису Весну» и весь этот блок песен. Мы сидели в ванной вдвоем, с гитарой, с сигаретой, и он их пел. Сильнее никогда ничего не слышал.