Политическая ось Москва—Кишинев, явленная на параде Победы, выглядела таким изыском, что просто не могла быть правдой и, судя по всему, ею и не была. Даже на фоне не самых тяжеловесных фигур нынешнего политического постсоветья молдавский президент Игорь Додон выглядит фигурой довольно случайной. Появление в таком тандеме там, где телекамеры помнят Меркель или хотя бы Назарбаева, могло быть явью только при одном условии: в отчаянном ожидании кого-нибудь еще затянули настолько, что в итоге стало неудобно отказывать даже Додону.

Уверения Пескова, что других гостей и не планировалось, кажется, только подтверждают догадку.

Но совсем не верить Пескову тоже нет причин, и вот почему. Одиночество на трибуне, может быть, и не планировалось, но наверняка предвиделось, причем задолго до Мая, и, возможно, задолго до нынешнего. Можно до бесконечности смаковать причуды российско-белорусской дружбы или обиды киргизского президента. Но и они, и даже чуть более дозируемое, чем обычно, стратегическое братство президента Армении — лишь следствия вполне объективного процесса, о котором должны были догадаться даже в не очень склонном к историософским обобщениям в Кремле. Медленно и, как говорят математики, асимптотически, неуклонно приближаясь к черте, но окончательно с ней не сливаясь, истекает постсоветская эпоха с ее элитной солидарностью и преданностью Москве, без которой о победе на выборах мог прежде грезить только идеалист-безумец, но уж никак не Алмазбек Атамбаев. Игорь Додон, кстати, кажется, последний из тех, кто еще полагает былое важным.

Глухое недовольство Москвой, которое высказывают в братских столицах, — не признак скорого Майдана. Наоборот, зачастую Майдан оказывался просто опережающим симптомом общего вызревания тех новых элит, которым просто технологически неинтересно оглядываться на Москву.

Так что даже странно, что никто на госканалах не догадался представить все кремлевские приключения последних лет просто творческой сменой концепции. День Победы подарил нам в лице Игоря Додона символ естественного усыхания прошлого, он же явил и новую систему символов. Концепция постсоветского мира отработана, современный инструмент нашего нескончаемого единения и опаленного войной уже прошел опытные испытания. «Русский мир» — он не просто броские слова. «Русский мир» — это то, что идет на смену постсоветскому. И как очередное торжество кремлевского постмодернизма.

Старая постсоветская модель была формой всеобщего расставания, роль Москвы была пассивной, такова была реальность, из которой и приходилось исходить. Доктрина «русского мира», напротив, активна и наступательна, как акция «Бессмертный полк». Она всепроникающа, как радиация, и если «Ночных волков» сегодня останавливают на польской границе, значит, завтра они обязательно обнаружатся на трассе из Брно в Прагу.

Это несчастная советская власть могла в тылу врага рассчитывать только на фриков вроде доктора Хайдера, голодавшего у Белого дома в ритме нашей борьбы за мир. Новая Россия может положиться на тысячи граждан, которые и думать не думали, что они не третья волна эмиграции, как было привычно считать, а спящие агенты, и теперь, когда настал час и прозвучала команда, победно извлекли из рукавов свои гвардейские ленточки.

Виртуальна лишь та реальность, которая создается. Та, которая разрушается (или, точнее, будто бы может быть разрушена или подточена), наоборот, до ликования материальна, как «ДНР» на пустом месте. Постсоветская модель покупала элиты, которые, понятно, кидали, но с откатом, так что внакладе никто не оставался, тем более что законы природы и истории исправно и лучше любой войны списывали любые отпущенные бюджеты. Модель «русского мира», пришедшая на смену постсоветскому, работает с вдохновением масс, его, почти по олимпийским заповедям, интересует не победа, а присутствие. Кордоны на границе — часть успеха просто потому, что они легко проходимы и границы России не заканчиваются нигде, как и было сказано.

Всемирно-исторического значения в этой метафизике было бы не больше, чем во взломе серверов американских демократов, если бы американские демократы сами бы не сообщили миру о планетарном масштабе угрозы. Вдобавок к своей летучести, этот газ русскомирских идей с ходу вступает в реакцию с любой химией местного воздуха: где-то — с тоской по имперскому реваншу, где-то с ненавистью к мигрантам, где-то есть Орбан, где-то Ле Пен.

Мир ведь вообще, как заметил кто-то из проницательных, после коммунизма в эйфории как-то сразу запутался в том, что теперь такое хорошо, и что такое плохо. В общем, вы больше не едете к нам на парад — значит, мы идем к вам. Чтобы в нужный момент выстроиться в шеренги — в Лондоне, в Нью-Йорке, в Праге. А свой Гиви для «Бессмертного полка» найдется у каждого. И никаких танков. Максимум — байк.

Но странным образом прошлое не отпускает, и целого мира все равно мало. «Ночные волки» с ревом идут на Берлин. Но отдельной группой — все-таки и на Тбилиси. День Победы без грузин все равно еще неполон. Пусть и с Додоном. Или, может быть, особенно с Додоном.