Впрочем, основные проблемы у конкурса произошли накануне. «Новая» писала, что «Мемориалу» в последний момент отказались сдавать в аренду зал, где должна была пройти церемония, а комитеты образования регионов, откуда должны были приехать дети, обзвонили люди, представившиеся чиновниками федерального министерства, которые потребовали не отпускать детей в Москву, ссылаясь на террористическую угрозу или экстремистский характер конкурса (Министерство образования почти сразу заявило, что не имеет отношения к этим звонкам). Тем не менее почти все дети приехали на церемонию, некоторые — по-партизански, без разрешения школ, взяв справки о болезни или не сказав никому, кроме родителей.

Зал театра был полон, зрители стояли на лестницах и сидели на полу, победителей поздравляли Людмила Улицкая, Ирина Прохорова, Владимир Рыжков и многие другие.

Организаторы и полиция приняли крайние меры безопасности. Перед входом снаружи и внутри театра дежурили полицейские и сотрудники «Мемориала», всех гостей проверяли по спискам, зал обошел кинолог с собакой, после начала церемонии вход заперли. Впрочем, активисты НОД и не пытались прорваться внутрь. Двое стояли в одиночных пикетах. Как только они подошли друг к другу, полицейские тут же забрали их за несанкционированную акцию, и журналист телекомпании РЕН ТВ долго снимал полицейскую машину, увозящую представителей «патриотической общественности» (накануне награждения РЕН ТВ выпустила сюжет, в котором говорилось, что конкурс учит школьников экстремизму).

Увы, по словам организаторов конкурса, историческая пропаганда медленно просачивается на конкурс другим способом. Как считает руководитель красноярского «Мемориала» и региональный координатор конкурса Алексей Бабий, за последнее время средний уровень работ школьников заметно упал: «Я участвую в работе конкурса с 2003 года. Тогда были сногсшибательные работы, причем их выбор был больше. Сейчас все больше появляется формальных, ура-патриотических работ. Видно, что люди либо писали их не по своему желанию, либо откуда-то списали».

Руководитель образовательных программ «Мемориала» Ирина Щербакова согласна, что работы меняются, но считает, что пропаганда влияет на работы детей гораздо меньше, чем можно было бы подумать. «Если школьник пишет историю своей семьи, там не может быть патетики и официоза, — говорит она. — В конкурсе участвует много детей из деревень, поэтому почти любая история рода начинается с коллективизации, с репрессий. Честной семейной истории, особенно крестьянской, без этого не бывает».

Самая уязвимая тема работ — война. «Истории про боевой путь очень часто получаются выхолощенными, сухими и формализованными, — говорит Щербакова. — Мы хотим, чтобы дети сохранили живое чувство по отношению к героизму и гибели предков и поняли, что все это было не напрасно. Такими текстами достигается ровно противоположный эффект. Из-за пропаганды в детских работах убивается живое отношение к трагедии, остается пустая героическая история, миф».

Как рассказывает Ирина Щербакова, в работы школьников часто попадает история войны в самых кровавых, страшных ее точках. Дети пишут о родных, которые погибли под Вязьмой, Сталинградом, горели в танке на Курской дуге. «Усилия помнить и писать о них государство должно было бы изо всех сил поддерживать, — говорит Щербакова. — Но не случайно, что происходит наоборот. За описанием трагической непарадной судьбы ему видится попытка посягнуть на миф. Когда были живы бабушки и дедушки, миф сталкивался со словами живого свидетеля. В одной работе девочка искренне описывает, как она просит дедушку-солдата: «Дедушка, расскажи мне что-то героическое, красивое. Что ты все время рассказываешь мне, как у тебя на войне сапоги прохудились, или про козу, которая кормила тебя, пока полевая кухня не приехала. Ну как я про тебя писать буду?» 18 лет назад мы смеялись, что главный человек в истории — это бабушка: живой свидетель, живая память о войне. Теперь их остается все меньше, и работы меняются».

Временные рамки работ школьников смещаются на послевоенное время, 1970-е годы, — то время, о котором дети еще могут расспросить своих близких. Вместе с ними в конкурсе появляется тема повседневной жизни. Например, среди победителей — автор работы по истории послевоенных засух и эссе «Вся власть талонам» — о талонах на продукты в 1980-е годы.

По словам Щербаковой, больше всего пропаганда отразилась на видеоработах. «Телевизионные выхолощенные сюжеты проникают детям в уши и показывают, как надо рассказывать о людях, — говорит она. — Честный и спокойный — такой даже в СССР был — рассказ о человеке исчез. А раньше его было много».

Удивительно, но большинство победителей — жители отдаленных городов и сел: Елбань Новосибирской области, Усолье Пермского края, мордовское село Лямбирь, чувашский город Алатырь, волгоградский Урюпинск, красноярская Игарка… Пока в Москве снимали героические исторические фильмы и искали место для памятника Владимиру, в этих городах и деревнях подростки сидели в архивах, брали интервью у пожилых родственников, восстанавливали историю безымянной могилы на сельском кладбище или историю жизни пропавшего без вести предка. Задавали взрослым неудобные вопросы и смело, без обольщения и предубеждения, смотрели в прошлое — свое и своих родных.

К сожалению, мы не можем напечатать лучшие работы школьников целиком. Как и в прошлые годы, «Мемориал» планирует издать их отдельной книгой. А пока «Новая» выбрала отдельные фрагменты работ — о том, как видят нынешние 15–18-летние люди прошедший XX век.

Елена Рачева, «Новая газета»

«Староста не имел никакого патриотизма и никакой жалости к людям...»

Публикуем фрагменты работ победителей конкурса «Мемориала» — о войнах, голоде, арестах и очередях 1990-х

Ярослава Сидорова (Новосибирская область, село Елбань)

«Военные и послевоенные годы в судьбах сельских педагогов и детей Сибири»

Из рассказа о детстве жительницы села, школьной учительницы Лидии: «Поздним вечером, когда уже было совсем темно, мать взяла с собой Лиду, прихватила немного жмыха, несколько вареных в мундирках картофелин, и пошла к соседям (глава семьи соседей был на фронте, его жена в день описываемых событий была арестована за кражу зерен на колхозном поле. —Е.Р.). Картина, представившаяся Лиде, врезалась в память на всю жизнь: «Нетопленая печь, всхлипывание и подвывание, идущее из-под лохмотьев на топчане, и пустой, какой-то неживой взгляд старухи с всклокоченными седыми волосами. Она сидела за дощатым, голым столом неподвижно, плечи опущены, просто сидела и смотрела в одну точку. <…>

Мать Лиды после ареста соседки долго плакала по вечерам и буквально умоляла детей не брать ни зернышка колхозного хлеба. Лиде она внушала простую истину — с тебя спрос как со взрослого человека, ведь уже пятнадцатый год. Не пробуй красть и сестренкам наказывай — не сметь!

Да Лида и сама понимала, какими могут быть последствия, хотя признавалась, что горсть-другую украдкой все-таки съедала, и девчушки не могли удержаться от искушения проглотить горькие, набухшие от влаги и начинающие подгнивать, зерна. Это и вызвало, в конце концов, тяжелую ангину и неизбежную смерть самых младших, четверо умерли с разницей в несколько недель. <…>

Глаза у бабушки не просыхали, она без конца прикладывала к лицу край своей старенькой рубашки, крестилась, что-то шептала… Молила, наверное, сохранить жизнь остальным. Была такая боль в семье, что не отпускала никого ни на один миг, пустоту не заполнял ни изматывающий труд, ни редкие письма от отца с фронта. Ему правды о детях жена не написала, он так и не узнал, что не только сын погиб, но и девочки…»

Михаил Алексеев, Петр Ананчёнок, Ксения Демидова и Мария Немилова (Санкт-Петербург)

«Ехал поезд с Ленинграда…» — исследование исторических событий и народных песен времен Великой Отечественной войны на Брянщине

От полицейских жители деревни Овчинец много натерпелись. Их староста не имел никакого патриотизма и никакой жалости к людям. Он из злобы хотел сдать 180 людей из села Овчинец немцам за их якобы связь с партизанами, хотя, возможно, некоторые из этих людей действительно помогали этим защитникам родины. Но один человек, который был связан с партизанами, но мнимо работал на немцев в гестапо, обнаружил этот список, уничтожил, а на этого злого старосту написал донос.

Нина Александровна (жительница деревни Овчинец. — Е.Р.) рассказала о дальнейшей судьбе этого старосты:

«И нашего старосту этага в 24 часа немцы забрали, и вот где сейчас школа номер 2, тут была тюрьма, все женщины ходили пешком и смотрели, как его рвали собаки… и мама моя ходила. Вот это мама и рассказывала… Он даже похоронен, не зная никто где…»

<…> У одной женщины было два сына. Один из них пошел в лес к партизанам, а другой перешел на сторону немцев и был полицаем в деревне. После того как освободили эту территорию от немцев, брат-полицай пошел повиниться к брату-партизану. «Я уже, наверно, подойду, дак можа мяне брат помилует, дак прыметь».Так тот, который партизаном был, прямо при матери убил своего брата-предателя. Мать старалась защитить своего сына, но безуспешно. А потом она обхватила за плечи окровавленный труп своего ребенка и со слезами оттащила его.

«И матка его тянеть, за плечи взяла, тянеть сына этага. А тому партизану даже хоть бы што. И кров тячеть по ёй, и йна волокла яго. А брат брата забив и всё».

Оксана Елисова (Мордовия, город Саранск)

«Все мы родом из детства… (Сага о татарах)» — рассказ о жизни татарской деревни в военное и послевоенное время

«Как-то зимой 1941–42 года прабабушка Халима в первый раз отправила шестилетнюю дочь Рашиду (бабушку автора работы. —Е.Р.) за хлебом. Оказывается, работающим колхозникам в селе Лобановка в магазине выдавали государственный хлеб. Осенью 1941 года здания магазина в селе уже не было: чтобы не тратить колхозные дрова, его перевели в дом продавщицы Рабии́. Шестилетняя девочка, придя в дом к продавцу, громко сказала: «Отдай наш хлеб». Ни варежек, ни сумки у ребенка не было. Хлеб ей пришлось нести, крепко прижав к себе буханку с четвертинкой. Лобановка представляет собой одну длинную улицу, поэтому идти из одного конца в другой конец приходилось долго.

По всему селу лежали огромные сугробы, переходя через один из которых, Рашида упала и уронила хлеб. Упавшую и укатившуюся четвертинку буханки тут же схватила соседская собака. Оставшуюся буханку девочка-дошкольница еле донесла до дома. Варежек у нее не было, а ладони ребенка совсем заледенели и ничего не чувствовали. Дома мать пыталась хоть как-то отогреть Рашиде руки, но ничего не помогало. Тогда, по совету матери, девочка опустила руки в лохань с пойлом для коровы. Молитва матери и коровье питье комнатной температуры — таким было своеобразное деревенское лечение обморожений. «Даст Аллах — заживет».

Анастасия Хмара (Красноярский край, поселок Абан)

«Жители Китая в СССР — жертвы политических репрессий» — история прадеда Анастасии Лю Сян Жина, китайского мальчика, в 1933 году оказавшегося в СССР

Лю Сян Жин (в Абане его звали китаец Вася) перешел границу с СССР в районе города Благовещенска в 1933 году в 13 лет, спасаясь от зверств японцев, оккупировавших Маньчжурию, где он жил. Суд (в форме «тройки НКВД») выдал справку с приговором: «10 лет с отработкой в концлагере без права переписки за незаконный переход границы и шпионаж в пользу Японии». Внучка Оля в таком же возрасте в своей работе призналась, что не понимала, о чем ей в последний год своей жизни рассказывал дедушка: «…Ты идешь с поднятыми руками большие расстояния, а потом, когда подходишь ближе, на тебя наставляют оружие, неверный шаг или резкое движение — и сразу выстрел». И мне сегодня непонятно, за что взрослые дяденьки 13-летних детей на такие страдания определили?

Своему сыну прадедушка Вася потом признался, что они с другом даже не понимали, что границу переходили. Просто с таким же мальчишкой, убегая от японцев в очередную, организованную японцами облаву на китайцев, спрятались в зарослях камыша на берегу Амура, а потом пошли по льду в противоположную от выстрелов сторону. Неграмотные, 13-летние беглецы обрадовались, когда их встретили пограничники, которые выдали им по булке хлеба, по селедке и отвели в вагон. Они не знали, что железнодорожный состав специально был сформирован для таких эмигрантов-беглецов, чтобы они стали дармовой рабочей силой на стройках социализма в СССР. Не поняли маленькие китайцы даже, что их уже осудили и везут в г. Ухту, где на реке Коми они будут работать на нефтедобывающих шахтах. Русскую речь не понимали. Поняли позже, что булка хлеба с селедкой — это вся еда на всю дорог».

Елена Кройтор (Чувашская Республика, город Алатырь)

«Воспоминания о Революции, или Страницы провинциальной истории города Алатыря»

Первая мировая война резко изменила жизнь и нашего провинциального Алатыря. Город стал центром формирования воинских частей, пунктом квартирования 160-го запасного пехотного батальона и конного запаса. Для размещения воинских частей были отданы здания Женской гимназии, Реального и Епархиального училища, которое было только что отстроено. Командир 160-го пехотного батальона В. Савельев выражал свою благодарность: «…за удобства, предоставленные нижним чинам, Высочайше вверенного мне батальона, в здании Алатырского Епархиального училища, дают мне возможность засвидетельствовать о той великой заслуге, которую оказало духовенство Алатырского округа, отдав Русскому солдату колыбель, приготовленную и предназначенную для их учащихся дочерей».

Невозможно в этой связи не привести и другую цитату — из дневников тогда еще новобранца Ивана Краснова: «…надо было видеть, как солдатня впервые входила, обутая в тяжелые военные скрёбалы, в шинелях, с винтовками в такое дивное помещение с гиканьем, присвистом, злобствуя на духовенство, освобожденное от призыва в армию; это, дескать, для их деток приготовили чудесное здание; теперь — не бывать этому, думали солдаты, срывая свою злость разрушением мраморных ступеней прикладами винтовок… Через неделю помещение было загажено и приняло вид типичной вонючей казармы, с удушливым запахом солдатских кожаных сапог, махорки, солдатских щей и каши».

Людмила Шкурова (Волгоград)

«Вся власть талонам?! (Талонная система распределения товаров в конце 1980-х годов)»

Недоступность основного круга товаров вызывала общественное недовольство. Человеческая энергия направлялась на поиски необходимых товаров; каждый год на эти цели тратилось 65 млрд человеко-часов. Исследователи утверждают, что до 35 млн человек постоянно «работали» в очередях без гарантии сделать желаемую покупку. <…> Если подумать, власти боролись с очередями не потому, что они хотели, чтобы всем было хорошо. Скорее, они боялись массовых недовольств.

Когда в декабре 1985 года у моего дедушки, Шкурова Михаила Степановича, родилась внучка, начались проблемы с приобретением детских товаров.

У его семьи родственники жили в Харькове. По словам дедушки, у них проблем с продовольствием не было, да и с другими товарами тоже, и он попросил их помочь, чем смогут, — еда, игрушки, другие детские товары. Родственники согласились помочь и выслали чемоданчик со всем необходимым. Но отправили его не по почте, а через проводника на поезде. В назначенное время дедушка пришел на вокзал, дождался, пока все пассажиры выйдут из вагона, но к тому времени из переданных вещей остался только один чемоданчик. И явно не тот, что нужно. Проводница сказала, мол, либо берите этот, либо уходите. Дома, когда чемодан был вскрыт, обнаружилось, что он сверху донизу забит палками дорогой сырокопченой колбасы. Этот чемоданчик оказался спасительным для их семьи — кушали ее еще несколько месяцев.