То, что ставят в вину передвижным дельфинариям — ​грязь; стресс животных от транспортировки; невозможность отследить трафик зверей, — ​когда одно животное гибнет, а на его место покупается другое, непонятного происхождения и под те же документы; непрофессионализм тренерского состава — ​всё это в равной степени относится и к стационарникам. Самую большую антисанитарию я видела во вполне себе стационарном дельфинарии Ростова-на-Дону: там вообще не маскируют черную гниль в углах бассейна, морские коты после выступления шлепают в отсадник по проходу в зрительном зале, собирая на себя уличную бактериалку, там на поверхности плавало дерьмо в таком количестве, что я поймала себя на проведении тотализатора в собственной голове: «Кто ставит на то, что традиционные для всех шоу танцы тренеров с дельфинами здесь не популярны?» — ​но танцы были: люди и животные демонстрировали шоу с какашками.

Что касается трафика — ​то ой, всё.

Полтора месяца пытаясь составить списки и таблицы дельфинов, чтобы понять, куда деваются одни и откуда берутся другие, я поняла, что еще чуть-чуть — ​и сойду с ума. Мне стали сниться кубики лего, связанные нитками разного цвета — ​во сне было понятно, что два синих кубика на красной нитке — ​это один и тот же дельфин под разными кличками, а если один кубик красный, а другой зеленый, и они связаны белой ниткой, то это значит, что «красный» дельфин умер, а «зеленый» выступает под его кличкой и его документами. Во сне передо мной стояла задача — ​распутать нитки и разложить кубики по стаканам. В реальности все было еще хуже. Однажды, пытаясь проследить судьбу дельфина по кличке Боцман и собрав в кучу еще трех Боцманов — ​два из них соответствовали зеленому и красному кубикам, — ​я читала решение одного арбитражного суда; там было написано: «Боцман, 16 лет, самка». Я сдалась.

Теперь могу сказать: распутать клубок, в котором сплелись судьбы животных, невозможно, и путаница эта — ​умышленная. Она специально инспирируется владельцами бизнеса для того, чтобы спрятать концы. Чтобы никто не смог доказать, что предмет торга, предмет наживы, предмет спекуляции — ​дельфин — ​был незаконно отловлен, незаконно продан и перепродан, отдан в аренду и так далее и тому подобное; а теперь представьте, что дельфинов этих — ​допустим, 150 только в настоящий момент, и сколько их умерло в дельфинариях за пять, за 10 лет, и выяснить, кто выступает сейчас под их именами, — ​невозможно.

Когда Приморский океанариум после серии громких скандалов, связанных с гибелью животных, вдруг заикнулся о том, что намерен отказаться от закупки мормлеков, создав на своей базе реабилитационный центр и оставляя себе зверей, которые не смогут выжить в природе, — ​Штирлиц насторожился. Дело в том, что подобия реабилитационных центров на базе дельфинариев — ​это обкатанная и почти идеальная схема для неконтролируемых отловов. Если слегка постараться, то черта с два кто докажет, что моржонок попал в шоу не потому, что его подобрали с Чукотского побережья погибающим, а потому, что туда пришли отловщики и застрелили его мать. Момент номер два: реабилитация подразумевает реинтродукцию, так что для начала было бы неплохо разобраться с терминологией (будем считать, что только что разобрались).

Этой практикой занималась одесская фирма «Нерум». «Нерум» — ​владелец украинской франшизы дельфинариев «Немо», которые распространились едва ли не по всем республикам бывшего СССР, включая Россию, и дотянулись до дальнего зарубежья («немовский» дельфинарий, например, есть на Пхукете в Таиланде). «Нерум», замешанный в нескольких подлогах и земельных скандалах, не раз был пойман на том, что выдавал отловленных черноморских афалин за спасенных из браконьерских сетей. Сейчас на сайте «Немо» висит объявление в жанре «Хочешь открыть дельфинарий? Спроси меня как». Вопрос: откуда «Немо» собирается поставлять (и поставляет) такое количество дельфинов во вновь открываемые дельфинарии, висит в воздухе.

«Немо» страшно не любит, когда в его адрес возникают подозрения о том, что его дельфины — ​выловленные из Черного моря афалины. «Немо» заявляет своих дельфинов как тихоокеанских бутылконосых, купленных у японцев (та самая бухта Тайцзи, да). Тихоокеанцев жалко, потому что в битве за тунца японцы устраивают на них настоящие облавы, и других защитников у этих дельфинов, кроме «зеленых», нет. Трафик тихоокеанских бутылконосых дельфинов не является криминалом с точки зрения закона, а этика мало кого интересует.

И тут два момента: с одной стороны, не пойман — ​не вор. С другой — ​мы можем говорить о двух вещах, которые ставят под сомнение происхождение всех афалин в дельфинариях страны (особенно в южных регионах): 1). Тихоокеанские афалины не размножаются в неволе, в случае беременности самки ее детеныш, как правило, рождается нежизнеспособным и вскоре погибает, а «Немо» (и не только «Немо») то и дело заявляет о прибавлении в семействе; 2). Тихоокеанские афалины демонстрируют низкую выживаемость после транспортировки. Единственный дельфинарий, о котором достоверно известно, что в нем выжили почти все закупленные тихоокеанцы,— «Москвариум». Это был долгий круглосуточный труд бригады ветврачей, которые вытащили дельфинов, приехавших, как говорят, «в мясо».

Относительно низкая закупочная цена тихоокеанских афалин плюс гарантии японцев на возврат денег в случае гибели дельфина в течение 2 месяцев после покупки — ​все это делает их привлекательными для импорта. Большей частью для того, чтобы потом, после гибели тихоокеанца — ​а она фактически запланированная, — ​можно было воспользоваться «японскими» документами и прикрыть ими черноморский свежеотлов. То есть речь идет о заведомой покупке пакета документов, под которые можно незаконно отловить черноморских краснокнижников и легализовать их в дельфинариях под видом тихоокеанцев.

Чтобы прекратить эту практику, необходимо как можно скорее ввести обязательность генетической паспортизации животных с открытым, публичным банком данных. Обычное чипирование здесь не помощник: во‑первых, чипы теряются; во‑вторых, дельфинарщики давно приспособились эвакуировать их из погибших животных и переустанавливать на новых.

Игорь Масберг — ​в недавнем прошлом директор Евпаторийского дельфинария, сейчас на пенсии, но продолжает работать как научный сотрудник. Он рассказывает, как редко ему приходилось иметь дело с афалинами, когда Евпаторийский дельфинарий был соисполнителем госпрограммы «Море-кит» по мониторингу и защите черноморских дельфинов. Координатором этой программы выступала лаборатория БРЭМ.

— Мы создали по побережью сеть опорных точек для мониторинга, задействовали всех: от пограничников и рыбаков до владельцев санаториев и гостиниц, вели журналы учета, оперативно выезжали на выбросы, — ​говорит Игорь Валентинович, — ​у нас была лицензия на изъятие раненых, больных или ослабленных дельфинов, но мы ею почти не пользовались. Вы же понимаете, что запутавшийся дельфин может прожить в сетях 10–20 минут, а потом нахлебается воды… и погибнет. За 10 лет мониторинга у нас было всего 5–6 случаев, когда возникала необходимость оказания помощи афалине: в двух случаях буквально присутствовали на выборке сетей с приловом, выпутывали дельфинов без подъема на борт и выпускали сразу, еще в трех-четырех случаях забирали животных, чтобы обработать раны и выпускали через несколько дней. Остальные случаи были связаны либо с обнаружением уже погибших животных, либо с попаданием афалин на мелководье, с которого они не могли сняться самостоятельно — ​тогда животным просто помогали уйти на глубину.

Примерно в 2009–2010 годах такую же лицензию от Министерства экологии и природоохраны Украины получил «Нерум», и страдающие афалины поперли к одесситам валом.

Алушта

В Алуште два дельфинария, «Немо» и «Акварель», три афалины в «Акварели» и шесть в «Немо»: Ева, Ветерок, Принцесса, огромный старый Шкипер, «рожденный в неволе» Люк и маленькая «спасенная из сетей» Маруся. В обоих дельфинариях шоу-программы начинаются в одинаковое время, в обоих нету публики: семь зрителей в «Немо», шестнадцать — ​в «Акварели».

Это в сезон у дельфинариев многомиллионная прибыль, но зимой представления почти нигде не отменяют, и это рациональное решение, потому что без тренировок глупо, с бесплатными тренировками еще глупее, а пять старушек — ​уже рубль. И везде традиционный набор трюков: проезд тренеров на дельфинах, «танго» тренеров с дельфинами и дельфинов с дельфинами, дурацкая «ламбада» — ​когда дельфинов выстраивают цугом и они, улегшись друг на друга, неуклюже плывут под сладкое латино торчащими из воды поплавками; рисование картинок — ​в зубах дельфина неподвижно кисть, тренер водит по ней листком бумаги; прыжки так, прыжки сяк, прыжки разэтак; кольца на шею, мячик на нос — ​все типично и по-цирковому тупо и пошло, это и есть цирк, только вместо медведя на велосипеде — ​дельфины с мячиком на роструме. С мячиком или с тренером.

Некоторым «разнообразием» бросается в глаза рискованный — ​для дельфина — ​трюк в «Акварели»: девушка-тренер стояла у дельфина на грудных плавниках, в то время как тот выполнял кручение по вертикальной оси. Вывихнуть плавники таким способом раз плюнуть, а вылечить практически невозможно.

Что нас поразило в «Акварели», так это изумрудного цвета вода, обилие пены и запах хлора, от которого еще в фойе перехватывало дыхание. Хозяйке на заметку: если в дельфинарии воняет туалетом пионерского лагеря — ​знай, хозяйка, — ​хлор здесь понемножку, но постоянно добавляют в грязный бассейн, пытаясь осветлить воду. Связываясь в теплой воде с аммиаком, хлор образует хлорамины, дающие тот самый ностальгический эффект, от которого режет глаза — ​и при этом хлора в воде все равно меньше, чем нужно, чтобы забороть аммиак. А пена — ​это показатель большого количества белка. Тренеры купаются в этом фекальном супе с открытым ртом, сжимая зубами свисток. Но это хотя бы их выбор; дельфинов не спрашивал никто.

Ялта

«Акватория. Театр морских животных» в Ялте — ​это симбиоз зоопарка с тюленями и котиками, собственно дельфинария с шоу-программой и отделения дельфинотерапии. «Акватория» — ​это бренд, принадлежащий ООО «Сочинский дельфинарий», который является собственностью бывшего совладельца и руководителя «Москвариума» — ​Кирилла Михайлова. Прошусь поприсутствовать на сеансе дельфинотерапии — ​и мне дают зеленый свет; с согласия родителей очередного ребенка провожу рядом с тренером все 30 минут. За это короткое время успеваю надышаться хлораминами так, что потом до самого вечера не различаю запахов.

На шоу набор артистов тот же, что и везде: котики, черноморские афалины, белухи. Две белухи, три афалины. Красивого голубого цвета вода, резкий запах хлорамина, некрозы на хвостах белух — ​по-видимому, грибкового происхождения.

Способа улучшить дельфинарии не существует, можно лишь сделать красивенько, чтобы на какое-то время притихла «зеленая» общественность. Чем дольше она помолчит, тем больше владельцы дельфиньих тюрем успеют собрать с дуры-публики денег. Нет решения в том, чтобы закрыть передвижные каталажки — ​того же самого хотят владельцы стационарников, чтобы убить конкуренцию; но стационарные дельфинарии — ​это всё те же гниль и грязь, — ​да лицемерие бесстыжего шута-конферансье, который три раза в день предлагает зрителям «прикоснуться к природе», никогда при этом не краснея.

Когда «москвариумные» косатки Нарния и Норд еще сидели в цистернах, а активисты бомбили инстанции заявлениями и петициями, «Москвариум» выложил на YouTube ролик, где Нарния и Норд плавали под музыку из фильма «Освободите Вилли». В Ялтинском «Театре морских животных» крутили музыку Артемьева из пронзительного мультфильма «Девочка и дельфин» (о том, как девочка освобождает своего друга из дельфинария и выпускает его в море). Под эту музыку в «Театре морских животных» выступали дельфины, которым никогда не стать свободными.

Лора Белоиван, художник, писатель, основатель и директор первого в России реабилитационного центра для тюленей, член Совета по морским млекопитающим.