Социологами было в свое время разработано понятие социальной мобильности, вертикальной или горизонтальной. Степень этой мобильности можно измерить, и чем выше социальная мобильность, тем, как считается, быстрее развивается общество. Современная Россия в этом плане находится где-то на уровне индийского кастового общества Средних веков. В том числе медицина.

В российской медицине с социальными лифтами действительно проблема. Молодому врачу часто не дают подняться. Нельзя закрывать дорогу тому, кто мотивирован, иначе он успокоится, сядет на свое место в поликлинике, и будет ему все по барабану. Но администраторы в больницах не любят слишком бойких, слишком умных.

— В провинциальных учреждениях дело с этим обстоит проще?

И. Д.: В региональных медицинских учреждениях социальные лифты работают немного лучше. И молодых врачей, получивших приличное образование в столице, в область толкает пойти именно это. Впрочем, по ряду специфических причин там молодой специалист оказывается в ситуации дореволюционного земского врача: вспомните Чехова, Булгакова.

Получается как в книге Германа: «Я отвечаю за все». У нас есть люди, которые инструмент для современных операций за собственные деньги покупают на eBay в Китае. По 70—80 долларов за штуку. Потому что в больнице его может просто не быть.

— За собственные деньги?

— Да. Мне и самому иногда приходится докупать какие-то инструменты. Если тебя окружает тьма, ты можешь слиться с нею, а можешь сам начать светить, стать источником света. Я так работал в Балашихе, мои друзья так работают в Одинцове, Подольске, Жуковском. Это люди из XXI века, которые попали в XIX век. Знаете, в России спецназ, который забрасывают в самые горячие точки, — они ботинки и форму покупают сами, на собственные деньги. Так и мы.

— То есть покинуть столицу — это все равно что для молодого офицера отправиться на фронт.

— Да. Традиционная российская система, особенно если это университетская клиника, предполагает, что есть профессор, который и выполняет операцию. Он главный. В итоге молодому сотруднику практически негде набраться опыта. За два года можно так и не провести ни одной самостоятельной операции.

В регионах стандартной врачебной карьеры, когда ты стоишь за спиной профессора 20 лет, просто нет. И это, как ни странно, большой плюс. Кроме того, мы чаще сталкиваемся со сложными, запущенными случаями: в столице есть первичное звено, приличные поликлиники, есть преемственность лечения, а в области все это практически разрушено.

— С какими еще проблемами сталкивается молодой специалист, попавший в провинцию?

— В России молодым врачам часто не хватает именно системной помощи, потому что приличные руководители еще встречаются, но нужна ведь и финансовая поддержка, и теоретическая. Как я в Балашихе начал делать некоторые эндоскопические операции, то есть те, что проводятся не открыто, а через прокол, без разреза? Они хорошо описаны, их делают во всем мире, но в области им молодого врача некому научить. Остается смотреть ролики в YouTube. Я так и поступал. Или, например, для некоторых операций, чтобы освоить их, приглашал знакомых профессоров из столицы. Они садились в машину и приезжали. Но благо, что у меня есть такие знакомые.

Кроме того, молодым не хватает признания, психологической поддержки, они у нас, как правило, совершают свой подвиг в качестве безымянных солдат.

— А на Западе, например, система устроена иначе?

И. Д.: Врач в Штатах заключает контракт с клиникой, где он стажируется, и она просто обязана обучить его конкретным операциям, указанным в его сертификате. С такой подготовкой молодого медика можно отправить хоть на Марс. Причем резидентура в клинике длится не два года, как у нас, а пять. Первый год — общая хирургия, и еще четыре — специальность.

П. Щ.:Университет и университетская клиника в России — это очень ортодоксальное место, там лифты как раз не работают вовсе. Но когда человек приходит в медицину, в ту же урологию, а это очень сложная специальность, если он с хорошей головой и руками, его нужно двигать. У меня есть друзья, западные профессора, они почти не оперируют сами, все манипуляции выполняет молодой врач, а профессор во время операции им только руководит. У нас, наоборот, в таких ситуациях зачастую возникает конфликт интересов, особенно если профессор имеет личный интерес с больного, мимо кассы.

— И тем не менее есть люди, которые движутся по карьерной лестнице. В клиники назначаются руководители, значит, мобильность все-таки работает?

И. Д.: Есть расхожее мнение, что любой специалист в строгой иерархической системе рано или поздно поднимается до уровня своей некомпетентности. Но чаще, как отмечал английский писатель Паркинсон, происходит несколько иначе.

Он выделял три стадии смерти учреждения: сначала появляется сотрудник, сочетающий полную непригодность к делу с завистью к чужим успехам, он не справляется с собственной работой и поэтому пытается попасть в руководство. Это первая стадия. Таким образом, непригодный сотрудник занимает руководящий пост и не дает двигаться талантливым. В результате штат заполняется людьми, которые глупее начальника. Это вторая. Главный ее признак — полное самодовольство. Стадия третья: самодовольство сменяется апатией. И вот такие социальные лифты в нашей стране действительно работают безотказно.