Семья Эвреносоглу, происходившая от завоевателя Фракии Эвреноса, в течение пяти веков оставалась одной из богатейших в Османской империи. В то время как большинство потомков ранних турецких завоевателей давно потеряли свои владения, потомкам Эвреноса удавалось сохранять их удивительно долго: с XIV века по 1911 год XX века. Объясняется это просто: во‑первых, они не вмешивались в столичную политику и сидели у себя в провинции. Во-вторых, они поместили большую часть своих земель в вакфы: благо­творительные фонды при мечетях, медресе и больницах — за оговоренный процент от ренты. Так что с формальной точки зрения отбирать у них было нечего — ​им ничего и не принадлежало (а доход тем не менее шел).

Поражает, какое широкое распространение получила такая практика чуть ли не во всех значимых обществах мира. Власть имущие еще со Средних веков минимизировали политические риски путем вложений в тогдашние аналоги современных трастов — ​церкви и монастыри. Ни одна знатная семья не могла быть вполне уверена в том, что сохранит свое имущество и землю в буре войн, переворотов и восстаний, поэтому рациональные аристократы выводили часть своих средств в церковные фонды. Само собой разумеется, что они сохраняли контроль над этими активами, из поколения в поколение продвигая на руководящие должности в подконтрольных им аббатствах или диоцезах своих младших сыновей. Вспомним судьбу Ришелье, мечтавшего о карьере драгунского офицера, но вынужденного стать епископом Люсона в качестве «смотрящего» от своей семьи.

Может показаться, что в современном «первом мире» политические риски пренебрежимо малы по сравнению с рисками феодальной эпохи, но это впечатление обманчиво. Да, современным богачам в развитых странах уже не грозит бессудная опала с конфискацией имущества, но это упущение с лихвой компенсировано возросшим налоговым бременем.

Золотая эпоха капитализма подошла к концу с началом Первой мировой войны. Предвестником ее заката стало повторное введение подоходного налога, впервые в мире введенного в Великобритании для финансирования войны с Наполеоном, но отмененного после ее окончания. Мировые войны XX века потребовали невиданных в предыдущую эпоху государственных расходов, которые уже не могли покрываться привычными инструментами займа. В самых либеральных экономиках война всегда служила оправданием для масштабных государственных интервенций, в том числе и в области фискальной политики.

Солидарность с солдатами, сражающимися на фронте, стала отличным предлогом для введения беспрецедентно высоких налоговых ставок. Во время Первой мировой верхняя ставка подоходного налога в США достигла 100%. В 1920-е максимальная налоговая ставка упала, но в 1930-е поднялась опять и уже до 1962 года не падала ниже 90%. Это естественным образом вызвало массовое переоформление состояний американской элиты на всевозможные благо­творительные трасты. Любопытно, что вплоть до конца 1990-х американское законодательство не требовало, чтобы так называемые «благотворительные» трасты жертвовали на декларируемые цели хотя бы 10% своих доходов. Так что те из американских богачей, кто успел учредить свои доходы до 1999 года (например, Митт Ромни), свободны от этого ограничения.

Выходит, что и недавняя инициатива Цукерберга, «пожертвовавшего» 99% своей доли акций на благотворительность (на самом деле нет: организация, в которую бизнесмен решил вложить свои активы, — ​это не благотворительный фонд, а акционерная компания), — ​это показатель не его личного лицемерия, а исключительно высокой культуры его и окружающего его общества. Речь здесь идет о социальной гигиене, известной на Западе как минимум со времен античности. Любая культурная власть (а крупное богатство — ​это всегда власть) сознает, что по умолчанию не вызывает ничего, кроме опасной ненависти, и что эту ненависть проще всего купировать социальной демагогией и благотворительными акциями.