Недавний конфуз, произошедший с кандидатом в президенты Франции, с тем самым, который вроде бы и должен был стать президентом Франции, а теперь вот — ​не факт, что станет, — ​напомнил мне совершенно другую ситуацию, хотя главный фигурант этой другой ситуации тоже теперь живет во Франции. История с политиком Франсуа Фийоном показалась мне похожей на историю с художником Петром Павленским.

Рассмотрим чуть подробнее. Политик Франсуа Фийон строил свою избирательную кампанию на моральном превосходстве. Он, дескать, всю жизнь пахал как проклятый, по семь дней в неделю (сначала просто политиком пахал, потом депутатом парламента, потом кандидатом в президенты), а его идеальная жена (оба члена семьи предположительно хорошие приверженцы доминирующей в стране конфессии) только и делала, что без устали растила и воспитывала пятерых детей. Это ли не пример для всего народа, который и пахать чё-то хочет не более 35 часов в неделю, и рожать в лучшем случае по одному-два ребенка на пару родителей? Но вот, оказалось вдруг, что политик вроде как платил своей жене долгие годы немалое количество тысяч в твердой валюте за работу, которую она вроде как не выполняла, да еще и из госбюджета платил. А как же мораль, как же твердая приверженность конфессии с ее сдержками и противовесами, чё с ними теперь? Художник Петр Павленский несколько лет удивлял свою родную страну крайне радикальными акциями, попадавшими в самую сердцевину духовного мира не только оппозиционной интеллигенции, но и вообще интеллигенции как таковой, а то и всего народа, если вдуматься повнимательнее. Поскольку он всегда говорил о правде и о лжи, каждая его акция была именно об этом. И претендовал при этом художник, разумеется, на то, чтобы занимать и отстаивать позицию правды. Ибо кому нужен художник, занимающий позицию лжи? Рисовальщиков комплиментарных портретов по фотографиям ведь и без того навалом на (псевдо)художественном рынке — ​кому они нужны? И тут выяснилось, что художник вроде как применил насилие к женщине. И, если и правда применил, что теперь стало с его проповедью правды, где теперь его неполживость?

Обоих, ясное дело, могли оклеветать. Оба в итоге могут оказаться «чисты». Политик потому, что делал все по закону: законы там таковы, что мог он платить эту самую зарплату кому угодно вообще, верхний предел суммы-то он не превысил (правда, есть еще история с гонорарами за литературное консультирование, которые выдавал многодетной матери друг политика, издатель). Художник же — ​потому, что был ярко оппозиционен, а значит, охранке могло понадобиться вывести его из игры. Обвинение в насилии, да еще в сексуальном, да еще по отношению к актрисе, — ​это убойные аргументы. Если это, конечно, именно аргументы, а не домыслы (все мы знаем, что охранка в любой стране и в любые времена умеет выдавать домыслы за аргументы). Разница тут в том, что на французский суд можно вроде как рассчитывать, он разберется, кто прав (допустим). А на наш, местный суд, на «басманное», так сказать, правосудие, рассчитывать можно? Тут и допускать нечего: навряд ли. Но…

«Но» состоит в том, что оба обсуждаемых игрока на поле Общества Спектакля и сами долгое время присваивали себе право судить, право выносить вердикты — ​с моральной прежде всего точки зрения. И обоих подсидели именно на морали. Вне зависимости от их подлинной или мнимой вины, оба теперь под большим моральным подозрением: и та, и другая ситуации выглядят с профанной (массового избирателя, массового потребителя медиа) точки зрения как провальные. Потому что, ну как бы грешновато это все. Было ли это, не было, а нельзя ведь, чтобы де Голль (архетип французского политика) оказался фигурантом уголовного дела? И Пушкин им чтобы оказался (архетип русского художника) — ​тоже ведь нельзя, правда?

В общем, есть ли дым без огня, нет ли дыма без огня — ​пошла писать губерния. Теперь не отмазаться.

Трагичненько? Для кого как. Драматично-то — ​уж точно! Но если вдруг поменять регистр? Если задуматься, что оба героя моей заметки — ​сами себя назначили на роль судей? Никто ведь их не выбирал на эту роль. Франсуа Фийона выбирали в парламентарии, не более покамест, а размахивать мечом морали он начал самостоятельно. Петр Павленский тоже сам собой восшел в моральные авторитеты и судии общества. Как-то это — и то, и другое — недемократично, что ли.

Да и не по правде это, положа руку на сердце. Ибо настоящими судьями нашего времени являются те, кому хуже всех. Жертвы военных конфликтов, беженцы, нищие пенсионеры, инвалиды на жалком пособии, бомжи. Список можно расширить. Но в нем точно не окажется успешных политиков, успешных художников, успешных бизнесменов, да и вообще — ​никого успешного там не может оказаться. Если вот так перевернуть пирамиду общественного внимания, не окажется ли, что всем нам надо скорее уже думать своей головой, развивать навыки критического мышления и критического поведения, а не покупаться на разнообразные уловки Общества Спектакля?

Влад Тупикин, журналист