Это и останется

«Олимпийский» стоял под мокрым ветром 5 марта без опознавательных огней, как гигантский завод, разоренный, запытанный, а потом пристреленный бандитами в конце прошлого века. Тысячи людей шли к этому аварийному саркофагу, фонившему липким запахом всех обменников 90-х. Ненасытному, как миллион убитых маршруток. Тысячи людей (почти 6 тысяч) не могли попасть внутрь через сбоившие турникеты и бестолковых охранников. Но скряги из «Олимпийского» получили деньги за почти 30 тысяч билетов и на их владельцев под мартовским дождем им было что положить. Рамок было, как на Киркорова, а внутри был — «ДДТ».

Потом дали свет. И на сцену вышел Шевчук с лучшими музыкантами страны.

До этого они не спали почти трое суток — два трейлера со звуком и светом надо было разгрузить, аппаратуру установить, испытать и проверить. Потом парень из Англии, работавший на «Роллингов», промерял весь зал, как лоцман, по звуку. Чтоб было слышно каждое слово, и каждое слово дошло.

30 лет нашей жизни в музыке и стихах «ДДТ».

Великолепная хроника и анимация. Это было как открытие какой-то очень людской Олимпиады, на которой всего две команды — любовь и война — представляют одну и ту же страну… От любви к войне и снова к любви. И последнее слово — за ней. Вот в чем был смысл.

Все ждали от Шевчука, что он скажет людям. Я его давно знаю. Я понимал, что он не уйдет без самых важных слов. И он их сказал, как будто с извинением, что приходится такое вот говорить:

И целый город засветил окошками телефонов в подтверждение тому, что Шевчук так спокойно произнес поперек всего «воинственного клекота пропаганды».

Мир, а не ненависть — вот что должно «остаться после тебя».

Потом Алена Романова первобытным голосом оберегала замершее на экране дерево, и все почему-то понимали, что оно и есть дерево жизни, еще чудом уцелевшее в нашей гражданской войне…

В этот же день, 5 марта, несколькими часами ранее, благодарные Сталину потомки завалили цветами его бюст у кремлевской стены. Те, кто принес ему букеты, и те, кто не отпускал со сцены «ДДТ», — жители одной страны.

И в зале все отвечали на главные вопросы. Возможны ли:

Величие без крови?

Любовь к своей стране без ненависти к другим?

Патриотизм без насилия?

…Коллега Шенкман посетовал в своей рецензии, что вот люди разошлись с концерта, и ничего не изменилось. Коллега, может быть, рассчитывал, что на спинах из мокрых курток, выталкивая пух, вырастут крылья. Простите, Ян. Случилось другое. Случилась уверенность, что за Родину надо жить.

Вот это и «останется после тебя». Или пусть даже вместо тебя.