Собачьи ботинки

Едем в Русское Устье. Мы с моим другом и коллегой Бугаевым на нартах, а Шура Габышева на снегоходе, за широкой спиной нашего проводника Евгения Стрюкова. Женя — человек серьезный, работал в МЧС, в Службе спасения Якутии. В управлении образованием отвечает за ОБЖ — не столько за учебный предмет, сколько за реальную безопасность живущих в районе детей и взрослых. Свою точку зрения на этот предмет Евгений выражает так: «Где Конституция Российской Федерации теряется по дороге к нам?» И аргументирует: «Нет пожарной части, нет полиции, нет грузопассажирского транспорта…»

Поэтому — на нартах…

В Москве интернет обманул с прогнозом погоды, сообщил, что у океана — около нуля. Оказалось — далеко за 40, да на «Ямахе» с ветерком… Взглянуть бы в глаза этому прогнозисту! К тому же эвенкийской меховой одежды, в которую наряжался в Оленьке и на Колыме весной и осенью, тут в разгаре зимы не оказалось. Последствие чего я испытал в полной мере. Хорошо, в последний момент в Якутске купил на рынке верблюжьи штаны на двухметрового человека, натянул их на грудь, Евгений принес валенки и легкую куртку от ветра с комбинезоном — вот и все обмундирование. В Чокурдахе хозяин частной гостиницы одарил тулупчиком со своего плеча, но без застежек. Я запахнул тулуп, и Бугаев лег на меня, вместо застежек.

…Евгений завел мотор, мы поехали в полярной ночи в каком-то ведомом ему направлении.

Я лежал на дровнях и чувствовал, как меня постепенно пронизывает холод.

Да не просто холод, а, по меткому выражению Варлама Шаламова, «до костей», в прямом смысле слова. Для тех, кто не испытывал, поясню: ощущение холода складывается из температуры воздуха и скорости ветра. Температура была под пятьдесят, а скорость… Как ни берег нас Евгений, «Ямаха» шла не меньше сорока-пятидесяти километров в час, в итоге выходило минус 60–65 (ехали бы быстрей, было б за семьдесят)…

Скоро стал подмерзать и бывалый экспедиционщик Николай Бугаев. Не нашлось валенок его размера, и, чтобы согреться, он стал поднимать ноги и постукивать друг о друга своими замечательными ботинками на собачьем меху, которые здесь явно подкачали. Он поднимал ноги, сползая с моего живота, постукивая собачьими ботинками, в это время тулупчик мой распахивался и обжигающий ветер проникал внутрь. Я стучал Бугаева по спине, он приподымался, я быстро запахивал тулупчик, и спутник валился на него. Но через четверть часа опять стучал ботинками, и так мы перемещались в пространстве…

Оно было особенным. Каждое пространство — особенное, если ощутить его всеми органами чувств, включая неизвестные. Оно имеет не только запах, цвет и звук (звук тишины, вой ветра), но протяженность, состав, плотность — понятия, применимые к покою, но раскрывающиеся в движении. Ибо пространство страны — это путь странника, путешествие.

…Холод незаметно погружает в дрему. Но ненадолго. Кроме подпрыгивающих ботинок Бугаева, обнаружилась еще одна милая подробность. Маска-башлык, которую я нацепил по совету товарища, оказалась ошибкой. Возникавший от дыхания пар конденсировался, превращаясь в лед, и скоро мой нос и щеки в прорезях обросли слоем льда толщиной в два пальца. Боясь, чтобы не улетели рукавицы, я, не снимая их, сбивал лед, но он нарастал снова. Я понял, что бороться со льдом, как и с бугаевскими ботинками, бесполезно, вытянулся на санях, расслабился и отдал себя в руки провидению.

…Мы ехали, казалось, вечность. Было такое чувство, еще немного — и превратишься в ледышку (на самом деле это означало, что все в порядке, — когда человек действительно замерзает, он испытывает жар). Говорят, северный человек не испытывает чувство холода. «Это неправда, — скажет потом якут Бугаев, — просто мы правильно одеваемся…»

С другой стороны, я начисто забыл про давление, артрит. Холод лечит. Холод и убивает. Не случайно северяне на дальние расстояния не ездят в одиночку — не дай бог, забарахлит мотор…

Будто угадав мои мысли, «Ямаха» притормозила. Женя наклонился над нами: «Как вы?» — «В порядке. Давай уж быстрей…» «Осталось немного», — сказал наш проводник.

Мотор взревел, и мы снова провалились в пространство, в котором что-то изменилось. Мы приближались к океану. Повернули к нему, и я увидел заслуженные красоты полярной ночи — крупную соль звезд, низкий горизонт и огромную, оранжевую, как апельсин, луну на снегу.

Хранители уникальности

Приведя себя в порядок, мы вышли в коридор Русскоустьинской школы, где нас ждали дети и учителя в нарядах XVI века и, как полагается, с хлебом-солью.

Сразу бросаются в глаза лица, которых в Русском Устье примечаешь два типа: русские, но такие, которых не увидишь нигде, кроме как здесь. И сильно приправленные азиатской кровью.

Школа — девятилетка, 34 ученика и 23 школьных работника. Я всех переписал. Многие коренные, со старинными фамилиями: Шаховы, Киселевы, Щикачевы, Портнягины… А директора зовут Христина Элляевна. «Мое отчество, — пояснила она, — происходит от бога Элляй, нашего первопредка, якутского Адама».

С одной учительницей, оказалось, мы знакомы. Небольшого роста, с умным, внимательным взглядом. Зовут Валентина Ивановна Шахова. Сказала: «Мы провели анализ социокультурной ситуации. Наши ученики в городе теряются. Теряются, возвращаются назад… А когда мы встретились с вами — помните, на конкурсе? — и вы дали нам понять, что у каждой школы есть своя изюминка, мы воспрянули духом. И победили на конкурсе…»

Маленький коллектив собрался в учительской, и Валентина Ивановна, используя проектор, компьютер, графики, сделала презентацию. Из которой я понял, что они, живущие на краю света — старинные, «досельные», как называли себя выходцы из Древней Руси, — прекрасно все знают и понимают. Не меньше уж, чем «тамосные», из Московии, с гигантскими учебными комплексами, проглатывающими все без переваривания.

А тут маленькая школа, тихий голос учителя…

«Мы живем на южном побережье Ледовитого океана. У нас Восточно-Сибирское море. В это море выезжают наши мужья на рыбалку, на охоту, и мы, женщины, тоже ездим».

В селе 150 жителей. Рождаемость низкая. «Ну, и в школе соответственно. Первый-третий классы объединили — одиннадцать детей. В шестом классе один ребенок…»

Привычная картина сельской школы. Привычная, да не совсем.

«Я, — комментирует рисунки и графики Валентина Ивановна, — работаю в школе с 71-го года. Тогда все учителя были приезжие, а ученики сидели за партами и говорили на местном языке. Учителя делали замечания: так нельзя говорить! Приехал строгий инспектор, и половину детей признали умственно отсталыми.

А какое отношение было тогда у населения к учителям? Конечно, они отторгали нас. Ведь меня и других учителей заставили справку писать, что дети умственно отсталые…

…Но дети, родители, — продолжает свой рассказ учительница Валентина Ивановна, — упорно сохраняют уникальность. И ясно теперь, почему эту уникальность надо сохранять. Надо, чтобы ребенок не потерялся в современном мире, и в то же время сохранял уникальность…»

Учебник жизни в пяти экземплярах

Сама Валентина Ивановна — тоже человек уникальный. Хранитель удивительного школьного музейчика, в котором собраны предметы и истории здешних мест. О знаменитом путешественнике Дмитрии Лаптеве, чей корабль вмерз в реку в октябре 1739 года, и местные жители, 80 человек из села, мужчины, стоя в ледяной воде по пояс, прорубили километровый канал во льду и во время его подвижки столкнули корабль в воду.

О родственнике мужа Валентины Ивановны, первом лоцмане на Индигирке, Павле Иосифовиче Шахове. В 1935 году, когда первые пароходы стали приходить Северным морским путем, понадобился лоцман: у Индигирки многочисленные рукава, по какому проходить, судоходны, не судоходны — неизвестно. Местный совет попросил Шахова помочь, и он на узкой долбленой лодке-«ветке», сам, с помощью шеста обследовал протоки, изготовил самодельные карты с указанием глубины и нашел, что Средняя протока — самая глубокая. «…И Павлу Шахову речники в качестве благодарности подарили вот этот костюм, — показывает Валентина Ивановна висящий на вешалке экспонат. — Для местных ребятишек пример…»

И для нас, напичканных лжегероями прошлого и современности, — тоже.

Шахов умер, его похоронили на берегу. «Когда суда проходили мимо, — тремя гудками приветствовали», — заканчивает Валентина Ивановна историю, похожую на гайдаровскую сказку о Мальчише-Кибальчише. Но это реальная история. Это были пожилые капитаны. Они его знали. А сейчас капитаны молодые, о Шахове не знают. Но до сих пор, сколько лет прошло, суда идут по Средней протоке…

И другие истории сохранились в памяти людей. Об одном из культурных первооткрывателей Русского Устья, ссыльном эсере и авантюристе Владимире Зензинове — он прожил в Русском Устье девять месяцев, сбежал в Америку и написал там удивительную книгу «Старинные люди у холодного океана». И о путешественнике Глебе Травине, который на своем малиновом велосипеде в 30-е годы совершил переход вокруг страны, равный двум экваторам, и оказался здесь, в Устье…

Все эти истории местной жизни Валентина Ивановна Шахова, маленькая скромная женщина в очках, записала, дополнила фотографиями и выпустила книгу в свет. «Сколько экземпляров? — спросили ее в издательстве. — Можем, сколько хотите». «А они не проверяют, ошибки не проверяют, сами, говорят, приезжайте и проверяйте как корректор, редактор. А надо за авиабилет платить и прочее, и я сказала — напечатайте пять экземпляров».

И они напечатали в количестве 5 экземпляров. Из них три забрала поселковая администрация, а два у нее осталось. И Валентина Ивановна один экземпляр мне подарила. Я стал отказываться от такого бесценного подарка, а она говорит, возьмите, у меня же один останется.

«Мы выглядим хорошо в своих костюмах»

За пределами Русского Устья в основном интересуются их историей, а у самих русскоустьинцев к ней большие вопросы.

«Последние годы, — рассказывают учительницы, — нас связывают с Великим Новгородом. Утверждают, что мы оттуда, сбежали от погромов Ивана Грозного, приплыли сюда в XVI столетии. Но эта связь между нами и ими была установлена ведь не нами. А нам оттуда, из Новгорода Великого, указывают — костюмы у вас неправильно пошиты, и платья не те, и праздники… А почему мы должны переделывать? Мы очень хорошо выглядим в своих костюмах. Наши прабабушки их носили», — недоумевают русскоустьинцы.

Не хотят, чтобы за них писали историю.

«Насчет новгородцев… мы не против, но почему только они? Приехали к нам, поставили часовенку летом — по всем программам телевизора показывали. Но не в ту сторону поставили дверь, надо было на западную сторону, а они на восток, и крест неправильно поставили — развернули».

Все это — о России.

Но за фальшью и показухой выглядывает с умом и достоинством другая, неприкрашенная страна.

«Позавчера было Северное сияние, слышали? Если ясное небо, надо подальше в тундру выехать — звезды будут во-от такие. Спутники летают. Самолеты. Тут же проходит трасса американская, наши охотники ориентируются по «Боингам»…»

Вот открытка Русского Устья, ненапечатанная — с печенью налима, чиром, которыми нас потчевали, — и ветхой школой. Умными детьми — и выходом в страшный туалет, как в открытый космос.

Морок и надежда

О Русском Устье столько написано и показано, что боишься увидеть туристическую визитную карточку. Что ж, может, и карточка, только не той страны, которую изображает «Наша Раша». Не та Россия.

И не та школа, которую стало почти невозможно различить во тьме реструктуризации, оптимизации, ЕГЭ, рейтингов, фестивалей, хрен знает чего.

А тут вот обыкновенная, деревенская, половина которой, где находится туалет, заморожена (платить за тепло нечем). Прошу прощения за подробности, но после одной такой вылазки долго приходил в себя. Тут ко мне подошла техничка и сообщила по секрету, что в отапливаемой части здания есть комнатка, куда ходят учительницы, там ведро…

Стоял густой туман, его тут зовут «морок». Кормились в другой комнате, как узнал позже — из домашних запасов учительниц. Каждая приносила что-нибудь для экспедиции, в результате был роскошный стол. В числе рыбных блюд подавались: соленая рыба, рыбный пирог, печень из налима — макса, строганина…

Спали мы, трое мужчин, на раскладушках в кабинете культуры и искусства, на стене которого было написано: «Пауза это знак молчания». Давайте и мы возьмем паузу и поразмышляем.

Вот что приходит на ум.

Для Русского Устья приближение к государству опасно.

Это касается не только Устья. Чем ближе человеческое поселение, община, чем ближе человек находится к государству, тем хуже для человека и поселения. Государство, даже такое далекое от человека и поселения, как в России, — ненасытно. Оно ничуть не изменилось со времен Грозного, поэтому не спешите в его объятия. Не просите пряника, не верьте посулам. Только на краю света и дальше человек может не опасаться ни опричников, ни нацгвардии, ни миссионеров, ни друзей, которые хуже врагов.

Место, где что-то строится

Поселок, бараки, заледеневший Ильич, заброшенная взлетная полоса… Надежды, кажется, никакой — а это не так: раскрой глаза, вот она — надежда!

Да не одна!

Я зашел в класс, где меня ждали авторы — ученики 8–10-х классов школы из Чокурдаха, выступившие со своими предложениями, которые могут поменять жизнь к лучшему. Бизнес-проекты я записал с их слов.

Сергей Кунаков, 10-й класс, собирается развивать аутсорсинг, чтобы передать школьникам социальные услуги: ухаживать за бабушками и дедушками, убирать, готовить еду. Хочет создать свою компанию. Двоюродный брат Сергея, Юра Кунаков, представил проект под названием «Грузоперевозка». Его интересует, как оптимально организовать перевозку груза, солярку, дизельное топливо из райцентра в поселки.

«Есть идеи насчет мусора, — продолжают генерировать ребята. — Вы видели, наверное, что у нас на горе мусорная свалка. А за поселком овраги. И если этот мусор не тащить на гору, а, наоборот, складывать в овраги и засыпать землей — это место можно будет использовать».

Они хотят сказать — место, куда не проваливается поселок (вокруг огромные овраги), а делается что-то полезное. Место, где что-то строится.

Детей надо послушать

«Есть идея насчет рушащихся берегов», — услышал от одного ученика и от изумления забыл спросить фамилию. Чтобы было понятно: главная проблема Русского Устья — рушится берег. Трижды село переезжало на другое место. И процесс продолжается. Часть берега, на котором стоит селение, унесла Индигирка. Обвалился подвал, где община держала рыбу. Земля ушла в реку рядом со старой школой. «И все Русское Устье уйдет», — говорят люди. Предлагаются решения, вплоть до фантастических: строить дома не на сваях, как везде в Якутии, а на нартах. Дом на полозьях и «лежках», чтобы не провалился. Если оттайка, снимаешься с места и уезжаешь. А если река меняет русло, можно назад вернуться. Блуждающий такой поселок…

Но в Чокурдахской школе я вдруг услышал нечто, напомнившее лоцмана Шахова.

«Сейчас есть проточка. Она находится перед поворотом. Можно расширить эту проточку, углубить реку, и тогда она поменяет русло. Сделает зигзаг», — сказал десятиклассник.

Я попросил пояснить.

«Вот, — продолжил мальчик, — река тут заходит в эту проточку. Можно пройти на судне, а два года назад нельзя было. То есть получается, что река как бы тычется в эту проточку, ей помочь нужно. Зимой можно прорубить, из проточки сделать основное русло. Тогда берег перестанет рушиться».

«Детей надо послушать», — сказала мне Ариса Суздалова, замглавы района по социальным вопросам, с которой мы договорились о поддержке проекта учеников у Ледовитого океана. Двое из них, старшеклассники, защищали свои доклады за границей. Теперь Евтьян и Никита учатся в университете Солбридж (город Тэджон), это силиконовая долина Южной Кореи. Они получили возможность реализовать свои идеи.

Чтобы потом, может быть, вернуться к протоке Шахова…