Причины неудачи демократического транзита в России, или в более широком плане – несостоятельности российской модернизации, обычно ищут в ошибках реформаторов, узости их социального кругозора, в сопротивлении номенклатуры, эгоизме лидеров «демократов» или и цинизме господствующих группировок, интересах «новой аристократии» или бюрократических кланов, пытающихся удержаться у власти любыми средствами. Нескончаемые спекуляции и рассуждения на подобные темы в конце концов обычно заканчиваются печальным историософским диагнозом о метафизической природе русского человека, его неискоренимом патернализме и преклонении перед властью, наследии крепостничества, что закрывает саму возможность понимания современности.

Важнее, однако, понять, почему основная масса населения, поддерживавшая вначале реформы, скоро утратила к ним интерес, оказалась в состоянии общественно-политической прострации, индифферентности по отношению к происходящему, а позднее – приняла и в какой-то мере солидаризировалась с действующим режимом. Один из вариантов объяснения мог бы быть анализ антропологии человека, сформировавшегося в условиях советской тоталитарной системы, научившегося жить в условиях репрессивного государства. Об истории исследований этого человека (и проблемы его воспроизводства уже после краха СССР) идет речь в лекции Льва Гудкова, доктора философских наук, профессора, директора Аналитического центра Юрия Левады.

При участии Кристины Прудниковой