«Отец избивал меня не реже раза в неделю. Всю жизнь. Сколько я себя помню», — девушка просит не называть ее настоящего имени и родной город. И признается: «Я до сих пор стесняюсь говорить о пережитом даже с близкими друзьями».

«Бил днем, ночью, дома, на лестничной клетке. За закрытыми дверями и при посторонних. Поводом могло стать все что угодно, достаточно, чтобы он пришел с работы в дурном настроении. В детстве бил ремнем. Вернее, железной бляшкой. В подростковом возрасте начались кулаки. Доставалось и старшей сестре с матерью, — продолжает рассказ моя собеседница. — До 13 лет я вообще думала, что это нормально, что все так живут. Однажды моя сестра сбежала из дома, отец позвонил в полицию, и ее поймали, она умоляла не возвращать ее домой, а отдать в детский дом. Полицейский видел кровоподтеки и синяки, но ответил, что, если бы она была его дочерью, он «сам бы ее убил».

Соседи всё видели и знали. Но ни один из них не заступился. Если отец бил меня на улице, они просто отводили взгляд. Учителя в школе тоже видели. Но и им было все равно. На родительских собраниях родители заполняли анкеты: «Любите ли вы своих детей?», «Бывает ли, что вы их наказываете?», «Бьете?». Отец отвечал: «Любим», «Не наказываем», «Не бьем». Нас самих почему-то никто не спрашивал: бьют ли нас?

Я даже от своего парня скрывала. Если тот замечал синяки, говорила: «Упала», «ушиблась». Однажды отец чуть не убил мать. У нее была сломана рука, ушиб ребра, синяк на пол-лица. Мы поехали к врачу, тот даже не стал уточнять, откуда травмы, а сразу спросил: будет ли она писать заявление? Она отказалась. Кошмар для меня кончился только год назад, когда я переехала на съемную квартиру. Мама, впрочем, осталась с отцом, ее вытащить я так и не смогла».

Нетрадиционные ценности

«Мой отец бил меня аккуратно, но, если один и тот же прием повторяется каждый день, годами, это может стать самой настоящей пыткой», — признается 26-летняя москвичка Людмила. Она разрешает опубликовать ее настоящее имя. По образованию — лингвист, переводчик.

«С 13 лет я мечтала, чтобы мать развелась. Когда мне исполнилось 16 лет, родители наконец развелись. Убеждение, что ребенку обязательно нужен отец, даже если он насильник и идиот, — заблуждение. И никакие это не «традиционные семейные ценности».

Побои российское законодательство определяет как «умышленное совершение действий, причинивших физическую боль», но не связанных с «временной потерей трудоспособности». Речь идет о синяках и ссадинах. Соответствующая статья Уголовного кодекса — 116-я — до недавнего времени оставалась единственным инструментом правовой защиты женщин от того типа ежедневного насилия, не попадающего ввиду «недостаточной» тяжести под «серьезные» составы преступления.

В старой редакции УК нанесение побоев из хулиганских побуждений, на почве национальной или религиозной ненависти, равно как избиение членов собственной семьи, квалифицировалось как уголовное преступление (максимальная санкция — до 2 лет лишения свободы). Все прочие случаи считались правонарушением административным (до 15 суток ареста). К ним относились, например, драки в парке без серьезных последствий.

Первого февраля 2017 года именно к таким незначительным эпизодам было приравнено и домашнее насилие. С этой законодательной инициативой летом 2016 года выступила сенатор Елена Мизулина. 14 ноября проект за подписью депутата Госдумы Ольги Баталиной и сенатора Зинаиды Драгункиной поступил в нижнюю палату парламента. Поддержать инициативу успели 15 сенаторов и депутатов, в срочном порядке пополнивших состав инициаторов закона, а также представитель Патриаршей комиссии по вопросам семьи, заместитель председателя Верховного суда и даже детский омбудсмен. Уже 11 января 2017 года законопроект одобрили в первом чтении, 25-го — во втором, а через два дня и в третьем.

На стороне агрессора

Теперь насильника, издевающегося над матерью, детьми или женой, за решетку посадить с первого раза будет невозможно. В том случае, если побои фиксируются впервые, действия мужчины могут быть квалифицированы только по Административному кодексу:

«Первого числа парламентарии одобрили поправку, в соответствие с которой из уголовной статьи «члены семьи» как квалифицирующий признак исчезли», — объясняет юрист и правозащитница Мария Коган.

Даже если жертва напишет заявление, а суд привлечет насильника к ответу (штраф, исправительные работы, арест на 2 недели), шанс избежать уголовного наказания у него останется, если факт повторного нарушения будет зафиксирован спустя более чем 12 месяцев после, вернее, вступления в силу «административного» приговора, подчеркивает Мария Коган.

По закону жертва в случае уголовного разбирательства имеет право в любой момент забрать заявление. «Как правило, женщина продолжает жить под одной крышей с насильником и просит прекратить расследование не по собственной воле, а под давлением», — констатирует Алена Ельцова, директор подмосковного кризисного центра для женщин «Китеж».

А вот административное заявление забрать нельзя, поскольку протокол, составленный полицейским, не подлежит отзыву. Но вероятность того, что женщина, единожды обратившаяся к правоохранителям, выждав некий срок, придет со вторым заявлением в течение 12 месяцев и доведет дело «до ума», — ничтожна, подчеркивают правозащитники.

«Фактически, принятый закон защищает насильника, поскольку предлагает схему заранее невыполнимую, — говорит юрист Мари Давтян. — Уголовные дела о побоях считаются зоной «частного» обвинения, то есть принимаются судом только по инициативе жертвы. И что самое важное: бремя сбора доказательств в этом случае полностью ложится на плечи не прокуратуры, а женщины, зачастую не обладающей ни знаниями, ни ресурсами, чтобы вытянуть разбирательство».

Герой-насильник

— Насильник, как правило, — социопат и тонкий манипулятор, — рассказывает Алена Ельцова. — Он умеет очень красиво ухаживать. Очень быстро предлагает руку и сердце.

«Мой отец, когда они только познакомились с матерью, ночевал под окнами, заваливал ее подарками, рассказывал, как для него важна семья. И, действительно, через пару месяцев они поженились, это был настоящий блицкриг с его стороны, мама даже не успела опомниться, — рассказывает Людмила. — Ровно через год после женитьбы на свет появилась я. Первые месяцы после моего рождения, рассказывала мама, он вел себя идеально: стирал пеленки, проявлял заботу, но уже через полгода начал пропадать на работе. Очень скоро выяснилось, что у него появилась любовница, тогда-то мать и столкнулась с насилием. Сперва психологическим, позже — с физическим. А годам к десяти с физическим насилием столкнулась и я. Папа, военный по профессии, устраивал дедовщину и дома: только вместо солдат были мы с матерью.

Нередко отец бил ее прямо у меня на глазах. В семь лет я увидела такую сцену впервые. Мать звонила по телефону, не помню, что ему не понравилось, но он выбил трубку из ее рук, сорвал с лица очки, повалил на пол… Я не помню, что они делали друг с другом, — будто провалилась в параллельную реальность. Это называется «шоковая блокировка памяти».

Время от времени мама фиксировала побои, обращалась в полицию, но ни разу не смогла довести дело до конца».

Токсичная модель

— Как правило, насилие в семье начинается с социальной изоляции, — объясняет Ельцова. — Женщина уходит в декретный отпуск, сидит с ребенком и незаметно теряет привычный круг общения. Дальше ситуация развивается по принципу эмоциональных качелей: побои — извинения — накопление агрессии — опять побои — опять примирение. Первое время женщине даже в голову не приходит обращаться в полицию: «Он же хороший, он не такой, это случайность». Пока побои не станут систематическими, может пройти несколько лет.

Цель насильника — заставить жертву поверить, что она сама во всем виновата. «За всю жизнь отец ни разу не извинился, — призналась нам одна из жертв. — Каждый раз он находил оправдания. А наутро мы делали вид, что ничего не произошло».

«Женщина привыкает к выученной беспомощности. Со временем она начинает и вправду верить, что она не хороша собой, что сама она не проживет, ни на что не способна, — подчеркивает Ельцова. — Часто жертвы сталкиваются с насилием в родительской семье, поэтому терпят, а некоторые и вовсе убеждены, что любовь и должна быть такой. Никакой другой любви они ведь не видели».

Как правило, насильник устанавливает полный контроль над жертвой, проверяет, к кому пошла, о чем разговаривала. Мужья догоняют бежавших жен не потому, что они их любят, а потому, что не желают терять над ними власть.

«У матери были подруги, но каждый поход в гости регламентировался. Каждый выход «в свет» сопровождался бранью, бесконечными подозрениями в измене и унижениями, — подтверждает слова психологов Людмила. — Следы от нанесенных мне психологических травм я чувствую до сих пор. Хотя с того момента, как мы избавились от папы, прошло почти 10 лет. Главная проблема — это заниженная самооценка: если я пережила все это, то кому я нужна, кто меня теперь полюбит? Только сейчас я учусь выстраивать равноправные отношения с окружающими людьми, рву романы с партнерами, похожими на моего отца, если вижу, что они идут по токсичной модели».

* * *

Ежегодно жертвами семейного насилия в России становятся тысячи женщин. По официальной статистике, до 40% всех тяжких преступлений совершается в семье.

Комментарии

«Один разозлится, а другой остепенится»

Что говорят сторонники закона

Сторонники утвержденного Совфедом законопроекта настаивают на том, что карать за одно и то же деяние в отношении случайного прохожего административным сроком, а в отношении членов семьи — уголовным, по меньшей мере «несправедливо». Этот тезис как единственный приводится и в пояснительной записке к закону.

Впрочем, депутат Ольга Баталина, один из авторов инициативы, готова привести дополнительные аргументы: «В Кодексе возник перекос. Умышленное причинение легкого вреда здоровью карается арестом на срок до четырех месяцев, а побоев, не повлекших последствий для здоровья заключением до двух лет», — говорит Баталина.

Другой сторонник закона, адвокат и член комиссии по поддержке семьи, детей и материнства Общественной Палаты РФ Анатолий Кучерена, в разговоре с корреспондентом «Новой» уточняет: «На наш взгляд, чем меньше государство будет вмешиваться во внутрисемейные отношения, тем лучше». По его мнению: «Государство не должно брать на себя функции тотального контроля. Иначе выйдет как с органами опеки, чьи действия по изъятию детей из кровных семей нередко подвергаются критике».

«Я не отрицаю проблему «латентности» семейного насилия, далеко не все женщины обращаются в полицию, и способны довести дело до конца. Кроме того, муж, получивший 15 суток, а не уголовный срок, вернется домой через две недели и сорвет зло на жене, но не каждый, тут бывают разные ситуации, — убежден член Общественной палаты. — Один разозлится, а другой остепенится».

Ранее родительские организации «консервативного» толка, как и ряд спикеров РПЦ, жаловались, что в предыдущей редакции статьи закон позволял привлекать родителей за то, что они отшлепали ребенка: «И это так, мы ведь говорим о травмах, не наносящих существенного вреда здоровью. Царапины, синяки, ссадины, — соглашается с их позицией Кучерена. — В то же время никто не отменял 115 статью – причинение легкого вреда, никто не отменял 117 статью, предусматривающую за систематические истязания до 7 лет лишения свободы. Не любое насилие обязательно должно попадать под уголовную статью. Существует, например, психологическое насилие. Как адвокат я выступаю за то чтобы существовали упредительные, профилактические меры, и буду в ближайшее время ставить вопрос о создании эффективной системы убежищ, центров, куда женщина, оказавшаяся в сложной ситуации могла бы обратиться. Такие центры уже существуют, но их должно быть больше. Иначе работать с закрытыми пространствами, каким является семья, или армия, а я много занимался проблемой дедовщины, не выйдет».