Первое, на что обращаешь внимание при знакомстве с «поэтической» прозой Саед-Шах, — яркость и свобода. Автор будто не пишет для читателя, а разговаривает с ним — эмоционально и доверительно. Энергетика текстов ощущается с первых же слов. Вот, например, начало рассказа «Дурочка». Легко заметить, как сразу же задается тон, четко обозначается стартовая позиция предстоящего повествования: «Можно подумать, сами все такие умные, а дурочку увидели и обалдели от удивления. Лично мне ничего плохого от нее не было».

Поэт, привыкший работать на крохотной площадке стихотворения, Саед-Шах извлекает максимум из каждой фразы: «серьезный хвойный лес»; «в предзакатное время (время закатывания в банки помидоров, перцев, огурцов и т.д.)…»; «что такое полставки? Это пол-обеда, полпрически, полупальто»…

Практически вся проза Саед-Шах — идеальный материал для постановок, от «театра у микрофона» до художественных фильмов. Ее рассказы очень динамичны, полны драматизма и юмора. Это трагикомедия жизни, когда смеяться или плакать — зависит в основном от того, по какую сторону страницы вы находитесь.

Монолог, обращенный к возлюбленной, у которой, как выясняется в конце, лишь один маленький недостаток — она резиновая («Обнаженная натура»).

Пенсионер, сажающий укроп с картошкой на участке, который «свой, законный и, что важнее всего, от дома — две остановки на метро». И все бы хорошо, но это — могила жены. Самое страшное, что огородничество сие — не просто жлобская причуда. Если твоя жизнь почти не отличается от загробной, тогда, действительно, почему бы здесь же, за могильной оградой, не «поставить маленькую рыбацкую палатку? Кто что скажет?» («Женщина с волосами простого цвета»).

Предельная откровенность и трагизм человеческих отношений приводят к тому, что добро в произведениях Саед-Шах не желательно-поощряемо, а жизненно необходимо, нормально. Потому, кстати, одна только мысль о награде за милосердие есть шаг в сторону от добра, свидетельство незрелости «благодетеля».

Поэтому, кроме легкости, нельзя не заметить еще одного, как будто противоположного: свойство этой прозы — ее ненавязчивая сложность, смысловая плотность. Лаконичность. Повести и (особенно) рассказы Саед-Шах похожи на профессиональных танцовщиц — порхать-то они порхают, но каждое их движение выверено, продумано, отработано. А у этой танцовщицы-писательницы еще и гири на ногах…

Ее тексты подходят для любой аудитории. Кого-то позабавят «нетрудным» чтением, жанровыми сценками из современной жизни. Такой читатель хорошо проведет время, в конце произнесет «да уж» и через минуту о книжке забудет. (А вот она о нем — нет.)

Ценитель поискушеннее уже с третьего-четвертого рассказа определит в основном и проблематику, и портрет автора. Последнее, как ни странно, особенно интересно.

Ведь мир прозы А. Саед-Шах довольно страшен. Его персонажи то и дело проверяют своего создателя на способность работать в жанровых условиях, граничащих с уголовной хроникой, в лучшем случае — с протоколом товарищеского суда. Инвалиды физические, умственные или (и) моральные (больше половины рассказов книжки), они живы лишь потому, что им повезло с автором.

Он, с одной стороны, изучает пугающую анатомию их жизни — спокойно, подробно, с веселым бесстрашием. Отсюда и название сборника.

С другой — довольно быстро читатель приходит к волнующей догадке — автор любит всех этих уродов и всегда готов помочь им.

Не испытывая никаких иллюзий относительно настоящего и, наверное, будущего своих героев, он всегда оставляет им маленькое окошко чуда, куда они во всякий момент могли бы упорхнуть.

На этом строится тематическое единство прозы Саед-Шах. Ее главная тема — жажда любви.

В прозе Анны Саед-Шах любовь — единственное оправдание, спасение страшной человеческой жизни. Об этом — один из лучших рассказов книги — «Лоновод». Что это за фрукт такой? В графоманском стихотворении одного из героев говорится: «Я в лоно вод почти босой,/Вхожу и телом, и душой…» Другой слышит его и признается: «Одно слово не понял: лоновод. Что-то знакомое, а вспомнить не могу. Но вообще-то красиво звучит… Так что это?

Марина смерила мужа посторонним, насмешливо-отчаянным взглядом:

— А это труба такая. Как туннель. Нырнешь в нее и веришь — там свет, любовь, близость. А доплыл до конца — и ничего.

— Как? Абсолютно ничего?

— Ну, не совсем. Что-то все-таки есть, раз мы все туда ныряем. Только это будет какое-то другое слово».

Итак, что такое «лоновод», а главное, зачем или за чем «мы все туда ныряем» — каждый решает сам.

Арсений Анненков, специально для «Новой»

*А. Саед-Шах. Обнаженная натура // Предисловие С. Рассадина, послесловие Е. Евтушенко. — М.: Арт Хаус медиа, 2017.